Режин Перну - Алиенора Аквитанская

Уговоры не подействовали. Король в ответ лишь заявил о своем намерении как можно скорее покинуть Антиохию.

И тогда на сцену выступила Алиенора. Раймунд попытался в последний раз поговорить с королем, на этот раз в присутствии королевы. Она с жаром поддержала дядю и вскоре разговор между супругами шел на повышенных тонах. Алиенора, несомненно, оценила стретегическую ценность планов Раймунда. Ведь он лучше всякого другого понимал, что требуется делать при сложившейся ситуации и расстановке сил. Алиенора заявила, что если крестоносцы не окажут поддержки Раймунду, то она останется со своими вассалами в Антиохии.

Неудачное выступление: ее вассалы к этому времени и так слишком часто заставляли о себе говорить. И спор, разгоравшийся все сильнее, принимал все более личный оборот до тех пор, пока Людовик не пригрозил Алиеноре, что воспользуется своими правами супруга и силой заставит ее покинуть территорию Антиохии. В ответ, к безграничному своему изумлению, он услышал следующее: хорошо бы еще проверить действительность его супружеских прав, поскольку в глазах Церкви их брак недействителен, они состоят в слишком близком родстве с точки зрения канонического права.

Понять, почему встреча приняла такой оборот, можно лишь приняв во внимание фон, который многие романисты использовали с большой выгодой для себя, рассказывая историю Алиеноры; и большей частью они не отказывали себе в удовольствии превратить Алиенору в женщину легкого поведения, своего рода Мессалину, переходящую от одного любовника к другому и выставляющую напоказ свои приключения либо со знатными баронами, каким был, например, Жоффруа де Ранкон, либо с подчиненными, как, например, с коннетаблем Аквитании Сальдебрейлем (интересно, почему именно с ним?); самые же умеренные довольствовались тем, что заставляли ее упасть в объятия прекрасного Раймунда де Пуатье.

Если придерживаться Истории, то, вне всяких сомнений, именно в Антиохии королева приобрела дурную репутацию.

В самом ли деле она питала слабость к своему молодому дяде? Один из летописцев, Гильом Тирский, ее в этом обвиняет; другие свидетельства более уклончивы. Но что никаких сомнений не вызывает — эти обстоятельства спровоцировали глубокую размолвку между супругами, которые явно не были созданы друг для друга. Алиенора уже не была девочкой пятнадцати или шестнадцати лет, к которой в один прекрасный день на берега Гаронны прибыл супруг, посланный ей Небом, или, по крайней мере, королем Франции. Теперь это была молодая женщина двадцати пяти лет, чья личность вполне сформировалась, и которая уже ощущала себя зрелой и самостоятельной. Она чувствовала, что не хуже своего слабовольного супруга способна принимать решения и осуществлять их. В эти последние годы многое вызывало у нее раздражение. Король все еще был с ней пылким и нежным, но перестал руководствоваться ее советами. Сугерий вернул себе прежнее влияние при дворе и, когда Алиенора заявляла, что ей кажется, будто она вышла замуж за монаха, то, вполне возможно, она намекала не только на посты и молитвы, которыми Людовик, по ее мнению, несколько злоупотреблял, но и на то, что в действительности королевством правил настоятель аббатства Сен-Дени.

В довершение всего она только что, во время этой упоительной передышки в трудном походе, открыла для себя мир, полностью отвечавший чаяниям ее сердца и ее мечтам: восточный мир, роскошью которого она насладилась в Константинополе, сумела оценить его утонченность, возможно, восхитилась тонкостью дипломатических игр, и, наконец, со сладкой дрожью ощутила все то тревожное и иногда безнравственное, что скрывалось за сложным этикетом и сверкающими мрамором и золотом фасадами византийских дворцов. Здесь был целый мир искушений, неведомых наслаждений и игры ума, и он вызывал у нее чувства, полностью противоположные тем, какие испытывал ее набожный и простоватый супруг. Кроме того, ей пришлось столкнуться с тяготами невероятно трудного похода, где день за днем приходилось идти, в ветер и бурю, через бесплодные горы, под стрелами турок, постоянно подвергаясь опасности. Возможно, ее не вполне устраивал походный распорядок, тогда как Людовик и его окружение копили злобу против легкомысленных и непокорных пуатевинских вассалов королевы.

Наконец, сама Антиохия, теплый прием, встреча с дорогим ей родственником, долгие разговоры на провансальском языке под оливами, яркая и приятная жизнь, сопровождавшаяся песнями трубадуров, — все это создавало атмосферу, в которой Алиенора расцвела, а ее муж тем временем испытывал, главным образом, усталость от пути, тревогу за ту часть армии, которая осталась в заливе Анталия и от которой он не получал никаких известий, и отказывался понять, как можно слушать пенис трубадуров, явившись исполнить религиозный обет. Он, должно быть, был недоволен чересчур нежной дружбой, немедленно возникшей между дядей и племянницей; он чувствовал себя лишним, пока они вели долгие разговоры на непонятном для него провансальском языке. Наверное, он захотел взять в руки неподвластную ему ситуацию, но, как часто случалось на протяжении всей его жизни, взялся за дело неуклюже. И вот, совершенно неожиданно, произошел непоправимый разрыв, нанесена болезненная рана его самолюбию, — да и любви, потому что Людовик не переставал любить свою жену. Откуда у нее внезапно взялись такие познания в каноническом праве, чтобы уверять, будто их брак недействителен? Должно быть, впоследствии, перебирая в памяти все эти события, он вспомнил историю брака сестры Алиеноры с Раулем де Вермандуа: для того, чтобы убедить Рауля жениться на ней, ему сказали, что между ним и его первой женой, Алиенорой Шампанской, существовало родство такой степени, какая по каноническим законам считается недопустимой между супругами.

Прервав разговор, Людовик ушел и отправился за советом к одному из своих приближенных, тамплиеру Тьерри Галерану; еще один повод к размолвкам между королем и королевой, поскольку она ненавидела Тьерри, и тот отвечал ей взаимностью. Он знал, что Алиенора часто за глаза осыпает его довольно рискованными насмешками, называя евнухом; но Людовик охотно следовал его советам, как до него делал его отец, Людовик VI, которому это шло только на пользу.

Тьерри и другие бароны без колебаний указали ему волевое решение как единственный возможный выход. В ту же ночь войска франков покинули Антиохию, и Алиеноре волей-неволей пришлось уйти вместе с ними.

VII

Приятное время года

Мила мне лета славная пора,

Мила земля под ясными лучами,

Мил птичий свист меж пышными ветвями

И мил узор цветочного ковра;

Милы мне встречи дружеских кружков,

Милы беседы и уютный кров, —

Милей всего, что скоро буду там,

Где милой Донне снова честь воздам[11].

Дальнейшие события полностью доказали правоту Раймунда де Пуатье. Крестовый поход, направленный против Дамаска, отношения с которым с самого зарождения латинских королевств всегда были сердечными, и бездарное командование привели к жалкому поражению, последствия которого оказались для Иерусалимского королевства весьма ощутимыми и тягостными: франки и германцы, заставлявшие турок трепетать, ушли, так ничего и не сделав. Император Конрад 8 сентября вышел в море. Что касается французского короля, то он задержался до Пасхи 1149 г. Не желая признавать свое поражение, он пытался строить новые планы: вместо того, чтобы опереться на византийцев, которые гнусным образом его обманули (вместо того, чтобы предоставить ему обещанные суда, они буквально предали в руки турок остатки находившейся в Малой Азии армии крестоносцев), пробовал вступить в союз с врагом Раймунда де Пуатье — Рожером Сицилийским. Возможно, он просто-напросто старался оттянуть свое возвращение в Европу, где его ждало двойное унижение: в качестве короля, поскольку его поход провалился, и в качестве супруга, поскольку его брак также оказался неудачным.

Они с Алиенорой поплыли на разных судах сицилийской эскадры. Обратный путь оказался неспокойным. Сицилийский король в то время вел войну с византийским императором, и с наступлением весны возобновились бои на море. На широте мыса Малея, у берегов Пелопоннеса, поблизости от Монемва-сии флот натолкнулся на византийские суда. Во время боя тот корабль, на котором плыли Алиенора и ее свита, был захвачен греками. Пираты, с неожиданно доставшимися им выгодными для византийского императора заложниками, уже взяли курс на Константинополь, когда сицилийские нормандцы пришли на помощь пленным и освободили их. Между тем, 29 июля судно, на котором плыл Людовик, бросило якорь в порту Калабрии. В течение трех недель король ничего не знал о судьбе своей жены, затем, наконец, ему сообщили, что она жива и здорова и находится в Палермо. Людовик с Алиенорой встретились в Потенце, где нормандский король Сицилии, — тот самый, чьи предложения они не так давно отклонили, — принял их с величайшими почестями. Скорее всего именно там они узнали о смерти Раймунда де Пуатье: 29 июня он пал в бою против Нурэддина, и победитель послал багдадскому калифу его прекрасную белокурую голову.