Режин Перну - Алиенора Аквитанская
Константинополь был ослепительно прекрасным городом, сказочной декорацией восточной сказки. Антиохия была другой, и, на взгляд Алиеноры, еще лучше: настоящий рай, зеленый и озаренный солнцем, и поминутно чем-нибудь напоминавший ей пуатевинские земли и милую ее Аквитанию. Патриэрх, который возглавлял процессию священнослужителей и дал свое благословение прибывшей в Сирию королевской чете, звался Эмери Лиможским, а капеллан, служивший в антиохийском дворце, был пуатевинцем по имени Гильом; рыцари из окружения князя Раймунда, Карл де Мозе и Пайян де Фе, были вассалами ее отца, и в Антиохии говорили на провансальском языке. А главное, сам Раймунд, во всем своем великолепии, по-прежнему оставался для нее юнцом, снисходившим до игр с девочкой, и у них было множество общих воспоминаний, восходящих к тем временам, когда оба они жили в дворце Омбриер.
Раймунд де Пуатье, сын Трубадура и младший брат Гильома X Аквитанского, стал правителем княжества Антиохии после целого ряда удивительных приключений, напоминавших то фарс, то сцены из рыцарского романа.
В 1136 г. — за год до того, как Алиенора вышла замуж — Раймунд находился при английском дворе, где король Генрих I Боклерк произвел его в рыцари и оставил у себя на службе. В один прекрасный день к нему явился рыцарь ордена госпитальеров по имени Жерар де Жеберрон, с письмами от короля Фулька Иерусалимского. Но оставшись наедине с молодым человеком, он открыл, в чем на самом деле состояла порученная ему миссия: король Иерусалима был обеспокоен тем, что княжество Антиохия — северная Сирия, то есть наименее защищенная область латинских королевств — находилась в руках женщины, вдовствующей княгини Алисы; она была вдовой Боэмунда II, сына того нормандца, который первым завладел городом, — описание его подвигов и рассказы о его легендарной хитрости заполняли собой летописи первого крестового похода. Юридически Алиса правила лишь от лица их дочери, Констанции. Но она была честолюбивой женщиной, которая не побоялась связаться со знаменитым Зенги, когда тот, будучи правителем Алеппо и Мосула, уже угрожал княжеству Эдессе. Было совершенно очевидно, что для Констанции надо найти такого мужа, который сможет держать в руках меч и выстоять как против турок, так и против грозной тещи. Король Фульк посоветовался со своими баронами, перебрал всех возможных кандидатов и, в конце концов, остановил свой выбор на младшем сына Гильома IX Трубадура, Раймунде де Пуатье.
Предложение не могло не соблазнить Раймунда: веселые, полные опасностей и напоминающие хорошо задуманную комедию приключения манили сына Гильома IX Аквитанского; в самом деле, его предупредили о том, что ему следует тайно пробраться в свое будущее княжество, чтобы не возбудить подозрений короля Сицилии, который намеревался прибрать к рукам Антиохию, а также о том, что ему придется немало потрудиться, дабы уговорить вдовствующую княгиню Алису уступить ему место и позволить править, и наконец о том, что он должен будет считаться с патриархом Антиохии, Раулем де Домфроном, нормандцем, которому куда больше пристало бы носить кольчугу, чем петь мессы со своими канониками.
Вскоре Раймунд с несколькими спутниками покинул английский двор и тайно отплыл в Антиохию, переодевшись бродячим торговцем. Оказавшись в Антиохии, он первым делом очень ловко втянул в свою игру самого патриарха: расточая тому всевозможные обещания, он завоевал его доверие. Вдвоем они составили план сражения. Рауль отправился к Алисе и сообщил ей, что прекрасный рыцарь, прибывший в Антиохию, хочет на ней жениться. Крайне польщенная, она любезно приняла Раймунда, позволила ему встречаться с баронами, сколько ему будет угодно, и ждала дня свадьбы, но вместо того услышала известие, что патриарх в эту самую минуту венчает в соборе ее дочь и аквитанского сеньора. После чего ей только и оставалось, что отправиться скрывать свою досаду где-нибудь в провинции, оставив зятя хозяином положения.
Раймунд, по словам летописцев, был «высокого роста, хорошо сложен и красивее всех своих современников; он превосходил их всех в искусстве владеть оружием и в рыцарской науке». Что касается его физической силы и подвигов на турнирах, здесь он вполне мог соперничать с Мануилом Ком-нином. Кроме того, он любил поэзию, трубадуров, куртуазную жизнь и обладал унаследованным от отца даром превращать неприятные воспоминания в забавные рассказы. При его дворе царила атмосфера веселья, и именно для него Ричард Пилигрим сложил во время крестового похода «Песнь о пленниках», где со множеством сказочных подробностей излагались подвиги спутников Петра Отшельника.
Людовик и Алиенора провели в Антиохии всего десять дней. Но эти десять дней оказали такое влияние на ход Истории и на их собственные судьбы, что хотелось бы проследить развитие событий день за днем, а если можно, то и час за часом. Но королевский капеллан, Эд Дейский, который очень точно излагал все события с самого начала крестового похода, останавливает свое повествование как раз в момент прибытия в Антиохию. Что означает его молчание? Надо ли предполагать, что ему неудобно было рассказывать о дальнейших событиях, — ему, духовнику короля, который благодаря этому был в курсе самых интимных подробностей тех роковых дней? Мог ли он рассказать о них, не нарушая тем самым, в большей или меньшей степени, тайну исповеди? Или он не хотел задеть королеву, — о которой не говорит ни единого слова, — рассказывая о предшествовавших этому событиях? Так или иначе, но его прискорбная скромность оставляет нас в полном неведении. И, если события нам известны, то о душевном состоянии тех, кто оказался авторами и действующими лицами этой истории, мы можем лишь строить догадки.
Первая неожиданность произошла тогда, когда после нескольких праздничных дней отдыха бароны-крестоносцы собрались для того, чтобы разработать план кампании. Как и следовало ожидать, намерения Раймунда оказались предельно ясными, и его целью было отвоевать Эдессу, утрата которой и стала причиной крестового похода. Победитель, Зенги, два года тому назад был убит своими солдатами, что в анналах турецкой армии выглядит практически неизменным обычаем. Но его сыну, Нурэддину, удалось продолжить его дело, и он оказался не менее опасным противником для франков. Безопасность Антиохии зависела от этой постоянно находившейся под угрозой внутренней территории, где такие мощные крепости, как Алеппо или Хам, плацдармы турецкой армии, вполне могли быть завоеваны, если с выгодой использовать ужас, внушенный врагу одновременным прибытием германского императора и французского короля. Дело в том, что император Конрад, который едва не отказался от крестового похода, кое-как собрал свои войска и также направился в Святую Землю.
Но король Людовик, вопреки всем ожиданиям, выступил против этого проекта: он дал обет идти в Иерусалим, в Иерусалим он и намерен идти в первую очередь. Граф Тулуз-ский и сам император известили о скором своем прибытии в Акру, и вдовствующая королева Иерусалима, Мелизинда, торопила его к ним присоединиться.
Раймунд хорошо знал королеву Мелизинду, сестру княгини Алисы, которую он сумел двенадцать лет тому назад удалить из своего княжества. Это была «пылкая креолка», рассказы о ее любовных приключениях когда-то заполняли собой летописи, а теперь, в зрелом возрасте и оставшись вдовой короля Фулька, она находила выход для своего темперамента в политических делах. Она и не думала уступать власть своему сыну, Балдуину III, который в свои шестнадцать лет, по обычаям того времени, мог считаться взрослым и уже доказал свою воинскую доблесть, и то и дело пускалась в опасные предприятия, губительные для Иерусалимского королевства: за год до того по ее приказу был предпринят поход в Харан, против дамасских султанов, которые с давних пор были союзниками франков и даже обращались к ним за помощью в борьбе против своих собственных единоверцев, и эту очевидную ошибку повторять не следовало.
Самые красноречивые уговоры король Франции выслушивал с каменным лицом. Раймунд собрал еще одну представительную ассамблею, на этот раз здесь присутствовали все прибывшие в Антиохию рыцари. Напрасный труд — всем его доводам французский король противопоставлял лишь непреклонное упорство, которое слабым людям заменяет волю: никто и ничто не помешает ему сначала совершить паломничество в Иерусалим. Но разве не на Оронте следовало защищать Иерусалим? Разве не следовало укрепить позиции этого шаткого королевства, которое должно было, располагая лишь незначительными силами, защищать свою узкую полоску земли на всем протяжении границ, чья длина никак не соответствовала возможностям его армии, и не надо ли было для достижения этой цели уничтожить наиболее опасные вражеские крепости? Что будет, если в один прекрасный день Нуреддин сумеет сбросить слабую дамасскую династию и прибрать к рукам оба города, Дамаск и Алеппо, ворота в Сирию? И, собственно говоря, разве изначальной целью крестового похода не было отвоевание Эдессы?
