Владимир Невежин - Если завтра в поход…
Итог деятельности Л.З. Мехлиса по «выкорчевыванию» «врагов народа» – 3,2 тыс. чел. уволенных из армии политработников только в 1938 г.
Как уже отмечалось, в мае 1937 г. в Красной Армии был введен институт военных комиссаров. Они назначались наркомом обороны СССР по представлению ПУРККА для политического руководства и непосредственного проведения партийно-политической работы в войсковых частях, соединениях, учебных заведениях, учреждениях и управлениях РККА. Наряду с командирами и начальниками военные комиссары несли полную ответственность за воспитательную работу, за политико-моральное состояние, мобилизационную готовность личного состава. В области партийно-политической работы на военных комиссаров возлагалась обязанность по руководству политорганами, партийными и комсомольскими организациями частей и соединений. Они отвечали за организацию и проведение необходимых партийно-политических мероприятий, за агитационно-пропагандистскую и культурно-просветительную деятельность. Комиссары были обязаны систематически информировать командование частей и подразделений, вышестоящие политорганы о политико-моральном состоянии частей и о мерах по устранению «отрицательных явлений». Вместе с командирами и начальниками они аттестовали командно-начальствующий состав, для чего ими представлялись соответствующие политические характеристики.[208]
Институт комиссаров был введен, в первую очередь, с целью осуществления контрольных, надзорных функций. Налицо был приоритет этой функции над задачей воспитания личного состава, которая также входила в их компетенцию. Примечательно, что подобная тенденция была отмечена соответствующими органами потенциального противника СССР – нацистской Германии. Осенью 1938 г. в недрах германской полиции безопасности была составлена справка, в которой, в частности, утверждалось: в обязанности политсостава РККА входили политический надзор над армией, а также воспитание красноармейцев в духе большевистской преданности системе.[209]
В приказах наркома обороны (17 ноября, 14 декабря 1937 г.) регламентировался порядок ликвидации некомплекта политсостава высшего и среднего звена, формулировались основные установки по ведению политической работы в РККА. При этом неоднократно подчеркивалась настоятельная необходимость дальнейшего укрепления института военных комиссаров, которое рассматривалось как важнейшее условие усиления партийно-политического руководства и улучшения воспитания личного состава РККА.[210]
Именно в комиссарах видел Л.З. Мехлис свою опору в осуществлении «чисток» командно-политического состава. На Всеармейском совещании политработников в апреле 1938 г. он ссылался на сталинское определение: «комиссар – глаза и уши партии и правительства». Самим комиссарам он постоянно напоминал об их обязанности «по делам проверять и судить обо всех политических и командных работниках», в том числе и о командирах.
В совершенно секретной директиве от 17 апреля 1938 г. Л.З. Мехлис предписывал начальникам политуправлений округов, армий, комиссарам и начальникам политорганов соединений, частей и учебных заведений дважды в год (к 1 июня и к 1 декабря) представлять в ПУРККА подробные политические характеристики на командиров частей и подразделений, начиная от полка и выше, причем последние об этом могли и не знать.
В 1935-1939 гг. для военно-политического состава РККА были введены следующие воинские звания: младший политрук, политрук, старший политрук, батальонный комиссар, старший батальонный комиссар, полковой комиссар, бригадный комиссар, дивизионный комиссар, корпусной комиссар, армейский комиссар 2-го ранга и армейский комиссар 1-го ранга.
В результате «сталинского призыва», инициированного Л.З. Мехлисом, в рядах политсостава появилась и такая «неуставная» должность, как заместитель политрука. Выдвигать на эту должность старались «политически благонадежных», «проверенных товарищей». Однако бывали случаи, когда в низовое звено политсостава РККА попадали люди с еще не устоявшимися политическими взглядами и убеждениями, что объяснялось прежде всего их умением быть осторожными в словах и делах, способностью приспосабливаться в создавшихся неблагоприятных условиях.
Вот лишь один из примеров такого рода «приспособленчества». В мае 1939 г. по «сталинскому призыву» в число «пятитысячников», получивших звание заместителя политрука, был включен А.Т. Семихин, 1918 г. рождения, выходец из рабочей семьи. Семихин окончил 6 классов начальной школы, работал счетоводом в Госбанке, затем, как и Л.З. Мехлис, служил конторщиком. В сентябре 1938 г. призван в ряды Красной Армии и еще до прибытия к месту службы вступил в ряды ВЛКСМ. Служил в артиллерии рядовым хозяйственного подразделения.
А.Т. Семихин быстро смекнул: следует всячески избегать обвинений в свой адрес в «политической и моральной неустойчивости», ибо, по его собственному выражению, «обычно за таковыми устанавливался надзор». И Семихин изо всех сил старался не только участвовать в коллективном чтении газет, журналов, другой литературы, прослушивании радиопередач, но и в регулярном посещении разного рода собраний и лекций. Именно за эту «внешнюю „прилежность“ его в конечном счете и назначили заместителем политрука.
По собственному признанию А.Т. Семихина, на эту должность назначали, как правило, красноармейцев, от которых требовалось немногое: уметь «вести читку газет, литературы, организовывать игры, спектакли». В то же время заместитель политрука не имел никаких административных прав и вынужден был лишь выполнять «указания и приказания политрука подразделения».[211]
Противоречия эпохи 1930-х гг. сказывались на образе действий людей, причастных к партийно-пропагандистской работе. Демонстрация приверженности идее, готовность жертвовать личными интересами сочетались с проявлениями приспособленчества и конформизма. В обстановке систематических разоблачений «врагов народа» и шпиономании формировались такие качества, как бездушие и карьеризм.
Для корректировки пропагандистской деятельности служили партийные постановления и инструктивные письма, обозначавшие не только общую направленность, но и мельчайшие детали идеологической работы. С конца 1920-х до конца 1930-х гг. было принято свыше 30 постановлений ЦК ВКП(б), касавшихся вопросов пропаганды. Осуществлялись мелочная опека, грубое вмешательство в дела редакций периодических изданий, что приводило к метаниям сотрудников из стороны в сторону. Все это лишало пропаганду маневренности, гибкости и оперативности. Формировался тип политического пропагандиста, который не мог и шага ступить без получения руководящих указаний «сверху».[212]
В условиях сталинского режима существовала своя специфика восприятия пропагандистских установок, в том числе и связанных с подготовкой к войне, которые внедрялись в общественное сознание. Она зависела не только от интенсивности проводившихся политико-идеологических кампаний, но во многом определялась интеллектуальным уровнем и жизненным опытом тех, на кого была рассчитана. А порой и те люди, которые были предназначены для проведения важнейших «указаний партии и правительства», повседневно сталкиваясь с трудными проблемами и обнаруживая «зазор» между пропагандистскими декларациями и жизненными реалиями, проникались сомнением и постепенно превращались в «политически неблагонадежных».
Так произошло, например, с упоминавшимся уже армейским политработником низового звена помощником политрука А.Т. Семихиным. Оказавшись призванным на военную службу, он, по его словам, «наблюдал методы воспитания в армии, настроения командного и рядового состава, их отношение к пропаганде». Эти наблюдения, накопленный жизненный опыт заставляли его сделать неутешительный вывод о том, «что в СССР построено все на фальшивой монете». Семихин повсеместно встречал людей, которые были недовольны советской властью, но опасались вслух признаваться в этом. Происходила подмена понятий. Так, родители-колхозники писали призванным в РККА красноармейцам письма о недостатке продовольствия, о полуголодном существовании. Этих же красноармейцев пропаганда убеждала, что и их родители, и они сами жили «прекрасной жизнью „сталинской эпохи“. Данное противоречие между пропагандистскими установками армейских политработников и реальной жизнью, по словам А.Т. Семихина, являлось лишь одним „из миллионов подобных несправедливостей“. Однако откровенно рассказать о своих горьких раздумьях означало „пойти под расстрел“. Отказаться же „от зародившихся мыслей“ он был просто не в силах.[213]
Таким образом, Сталин и подконтрольный ему политико-идеологический аппарат стремились обеспечить абсолютный контроль над пропагандистской сферой. В создавшейся обстановке все новации, в которых пропаганде отводилась решающая роль, вводились лишь после принятия советским вождем соответствующих решений, которые «озвучивались» им самим и его ближайшими соратниками. Это создавало условия для стабильного функционирования партийно-пропагандистской машины. Серьезным испытанием этой стабильности и своеобразным способом проверки надежности и преданности кадрового состава явились: участие Красной Армии в боевых действиях на Дальнем Востоке, против Польши и Финляндии, а также в период непродолжительного сближения с нацистской Германией.
