Люси Уорсли - Английский дом. Интимная история

Несмотря на положительные сдвиги, респектабельные женатые пары 1950-х, возможно, не без пользы для себя читавшие брошюры Национального совета по вопросам брака, оставались крайне нетерпимыми к гомосексуализму и добрачному сексу. Ни то ни другое не имело права на существование и считалось аморальным и опасным. Люди стали более снисходительно относиться к этим явлениям начиная с 1960 года, когда был опубликован прежде запрещенный роман Д. Г. Лоренса «Любовник леди Чаттерлей». На судебном процессе по поводу его издания судья поинтересовался у присяжных, как бы они отнеслись к тому, что их «жены или прислуга» читают подобную книгу. Судью подняли на смех — он явно отстал от времени: в «свингующие шестидесятые» множество людей имели более одного сексуального партнера.

Комнату с двумя одноместными кроватями, между которыми стоит тумбочка с электрическим чайником, современная пара расценит как ущемление своих прав, но первые ростки свободы появились именно в спальнях 1950-х. По мнению многих, сейчас они разрослись слишком буйно: во множестве стоит компьютер, дающий доступ к порносайтам, и дети начинают получать представление о сексе все раньше и раньше.

Секс стал предметом публичного обсуждения, и это — ответная реакция на замалчивание, длившееся сотню лет. Хотя часто приходится слышать, что мы всего лишь заменили одну табуированную тему другой: люди викторианской эпохи не позволяли себе высказываться по поводу секса, но, в отличие от нас, куда более откровенно говорили о таких вещах, как старость, смерть, горе и скорбь.

Глава 8. ЗАЧАТИЕ

Пусть благодать святых и благость тайн

Пребудут и благословят штаны.[37]

Ничто и никогда так сильно не влияло на судьбу женщины, как ее способность к деторождению. Здоровье и счастье принцессы напрямую зависело от того, как она проявит себя в спальне, где ее задача заключалась в том, чтобы родить мужу наследника. Из-за своих природных «несовершенств» страдали Екатерина Арагонская и Анна Болейн (упрекнуть их в бесплодии было нельзя, поскольку обе часто беременели, но каждая произвела на свет лишь по одному здоровому ребенку). Королева Анна из династии Стюартов беременела не менее семнадцати раз, отчаянно, но тщетно пытаясь родить наследника.

Придворные врачи в неудачах всегда винили женщину. Качество королевской спермы не подвергалось сомнению. Когда Анна Клевская, четвертая жена Генриха VIII, не сумела подарить ему сына, король позаботился о том, чтобы его врач доктор Баттс распустил при дворе слух, будто у короля (к тому времени он скорее всего был импотентом) «с другими все прекрасно получается» и по ночам у него до сих пор случается семяизвержение.

С другой стороны, из истории известны случаи нежелательной плодовитости молодых женщин. Например, в 1602 году незамужняя служанка Элизабет Чаппин из Кента имела несчастье родить ребенка (хотя в книгах по домоводству часто содержались рецепты снадобий, «вызывающих месячные»; особенно ценились свойства руты, провоцирующей сокращение матки). Старейшины прихода требовали, чтобы Элизабет сказала, кто отец ребенка, ибо, если тот не возьмет на себя ответственность, забота о ней и младенце ляжет на приход. Во время родов, в минуты самой дикой боли, «умоляя всех чертей ада разорвать ее на части», Элизабет наконец призналась, что «подлинным отцом ребенка» является ее хозяин и работодатель. Тот в помощи отказал, и матери с новорожденным пришлось жить на пособие для бедных. Ее жизнь была загублена.

Незамужней женщине, чей ребенок родился мертвым, грозила опасность быть заподозренной в детоубийстве. Сохранилось много душераздирающих судебных протоколов, из которых мы узнаем о пристрастных допросах женщин, имевших неудачные роды. Элизабет Армитидж, еще одна незамужняя женщина, разрешившаяся от бремени в 1682 году, рассказывала суду, как проснулась ночью от того, что у нее начались схватки. На помощь к ней никто не пришел, и ребенок родился мертвым, а сама она «провела ужасную ночь, которая убила бы лошадь». В 1668 году суд поручил группе опытных акушерок тщательно обследовать одежду незамужней женщины, подозреваемой в убийстве незаконнорожденного младенца. Те доложили, что ее нижняя юбка и в самом деле была «первым вместилищем для младенца, недавно появившегося на свет», и что здесь непременно имело место убийство.

Мужчин, в отличие от женщин, не считали преступниками за то, что они заводили внебрачных детей, — как можно? Хозяин, обрюхативший служанку, имел над несчастной женщиной огромную власть. В глазах общества он был наместником короля, если не самого Господа Бога в миниатюрном королевстве собственного дома. Подвергнуть его критике значило поставить под сомнение общественный уклад, что было недопустимо. В 1593 году Палата общин рассматривала предложение о том, чтобы наказывать мужчин за рождение внебрачных детей так же, как и женщин. Однако, как прямо высказался один из депутатов парламента, из этого все равно ничего не вышло бы: под закон о наказании поркой «могут попасть джентльмены или другие достойные господа, коих негоже подвергать такому позору».

Для женщин, служивших в больших домах, варварские обычаи работодателей были сущим проклятием. Джейн Пирет, жившая в XVIII веке, к своему несчастью, поступила на работу в дом «грубого, похотливого, нечестивого» мистера Холла, заявившего ей, что он «переспал со всеми своими служанками и с ней тоже переспит». Супруга мистера Холла, прямолинейная женщина, сказала мужу: «Если тебе нужна шлюха, ищи ее на стороне, а со служанками чтоб не путался». Это, конечно, не способствовало семейной идиллии.

Мэри Мерсер, горничная Сэмюэла Пипса, пользовалась расположением своего хозяина, но при этом ей ежедневно приходилось терпеть его приставания. Он признается, что ему нравится «тискать ее грудки, когда она одевает меня по утрам; они такие милые — в жизни не видел ничего прелестней». Элайза Хейвуд в книге «Подарок для горничной» (1743) дает советы таким служанкам, как Мэри, вынужденным жить у любвеобильных господ. В подобных случаях, пишет она, служанке следует «указать хозяину, что он вовлекает ее в грех и позор». «Ни обольстительной улыбкой, ни кокетливым взглядом не позволяй ему заподозрить, что тебе приятны его ухаживания», — предостерегает Хейвуд.

Рекомендации Джонатана Свифта носили более практичный (и более ироничный) характер: «и никогда не разрешай ему ни малейшей вольности, не позволяй даже ручку пожать, пока не вложит в нее гинеи… Пять гиней за право потрогать грудь — это слишком дешево. Ни за что не допускай его до последней милости меньше чем за сто гиней, или пусть пишет тебе дарственную на двадцать фунтов в год пожизненно»[38]. Мудрые слова, ведь «служанки и другие бедные женщины редко имеют возможность скрыть огромный живот», как замечал еще один знаток нравов, Бернард Мандевиль[39].

Из георгианской эпохи до нас дошла печальная правда о зачатии детей в тюрьмах (например, в Ньюгейтской), где за определенную плату можно было нанять так называемого производителя детей. Осужденная беременная женщина, «ссылаясь на свой живот», могла получить отсрочку от виселицы на несколько месяцев — до рождения ребенка.

Внебрачные дети были не редкостью и в высших кругах общества, но их появление на свет легко скрывали. В георгианскую эпоху некоторых детей, загадочным образом «оказавшихся во внутреннем дворе», крестили в часовне Сент-Джеймсского дворца. Никто не знал, кто их матери, но та или иная фрейлина с подозрительной готовностью соглашалась выступить в роли крестной. В начале XIX века несчастной принцессе Софии, дочери Георга III, никак не удавалось подыскать для заключения брачных уз подходящего принца-протестанта (таковых вообще было очень мало), а о браке с человеком менее знатного происхождения не могло быть и речи. От отчаяния она завела интрижку с одним из немногих знакомых ей мужчин — главным конюхом отца, полковником Гартом, который был старше на тридцать два года и при дворе имел репутацию «мерзкого старого дьявола». От своего ребенка София отказалась.

Примечательно, что в викторианскую эпоху семьи были более многочисленными, чем в предшествовавшую ей георгианскую: в среднем 6 и 2,5 ребенка на семью соответственно. Отчасти это можно объяснить снижением брачного возраста. В XVII–XVIII веках большинство женщин незнатного происхождения выходили замуж в 25–26 лет (успев сделать кое-какие сбережения), а значит, первого ребенка рожали, уже несколько лет пребывая в детородном возрасте. Начав производить потомство, они по своей воле не останавливались. Правда, дети часто умирали в младенчестве, поэтому среднее число детей в семье было небольшим. После начала индустриализации благосостояние людей возросло настолько, что мужчина мог содержать неработающую жену. Вследствие этого женщины викторианского периода вступали в брак в более раннем возрасте и раньше рожали первенца; кроме того, снизилась смертность новорожденных.