Альберт Шпеер - Воспоминания
У других архитекторов Гитлер чаще всего отклонял первый вариант, любил заставлять по нескольку раз перерабатывать проект и, даже когда уже шло строительство, требовал внесения детальных изменений. Мои работы он с этого первого испытания профессионального мастерства пропускал беспрепятственно; с этого момента он проникся уважением к моим идеям и обращался со мной как с архитектором примерного равного ему уровня.
Гитлер любил объяснять, что он строит, чтобы запечатлеть для потомства свое время и его дух. В конце концов, о великих исторических эпохах будет напоминать только их монументальная архитектура, говорил он. Что осталось от императоров Великой Римской империи? Что свидетельствовало об их существовании, если бы не их зодчество? В истории народа время от времени случаются периоды слабости, и тогда здания начинают говорить о былом могуществе. Конечно, одним этим не разбудишь новое национальное сознание. Но если после длительного периода упадка вновь оживает чувство национального величия, то эти памятники предков становятся лучшим напоминанием. Так зодчество Римской империи позволило Муссолини воззвать к героическому духу Рима, когда он хотел донести до своего народа свою идею современной империи. И к совести Германии грядущих столетий должно взывать то, что мы построим. При помощи этого аргумента Гитлер подчеркивал также значение качественного исполнения.
Строительство на Цеппелинфельде было немедленно начато, чтобы, по крайней мере, построить трибуну к открытию съезда. Ему мешало нюрнбергское трамвайное депо. После того, как его взорвали, я проходил мимо этого хаоса из разрушенных железобетонных конструкций; арматура торчала наружу и уже начала ржаветь. Было легко себе представить, как она будет разрушаться дальше. Это неутешительное зрелище дало мне импульс к размышлениям, которые я позднее изложил Гитлеру под несколько претенциозным названием «Теория ценности руин» здания. Ее исходным пунктом было то, что современные здания, смонтированные из строительных конструкций, без сомнения, мало подходили для того, чтобы стать «мостом традиции», который, по замыслу Гитлера, следовало перебросить к будущим поколениям: немыслимо, чтобы ржавеющие кучи обломков вызывали бы то героическое воодушевление, которое восхищало Гитлера в монументах прошлого. Эту дилемму должна бы решить моя теория: использование особых материалов, а также учет их особых статических свойств должны позволить создать такие сооружения, руины которых через века или (как мы рассчитывали) через тысячелетия примерно соответствовали бы римским образцам. 3 «»
Чтобы придать моим мыслям наглядность, я велел изготовить романтический рисунок. Он изображал трибуну Цеппелинфельда, заброшенную на протяжении нескольких поколений, увитую плющом, с обрушившимися колоннами, тут и там разрушенной кладкой, но в целом еще сохранившую первоначальные очертания. В окружении Гитлера этот рисунок сочли «кощунственным». Само по себе представление, что рассчитал период упадка для только что основанного тысячелетнего рейха, многим казалось неслыханным. Однако Гитлер нашел эту мысль убедительной и логичной; он распорядился, чтобы в будущем важные объекты рейха строились в соответствии с этим «законом развалин».
При одном из посещений территории партийного комплекса Гитлер, находясь в хорошем настроении, заметил Борману, что мне следует носить партийную форму. Все из его ближайшего окружения, личный врач, фотограф, даже директор «Даймлер-Бенца», уже получили форму. И действительно, я, единственный человек в штатском, выглядел белой вороной. Этим маленьким жестом Гитлер одновременно показал, что теперь он окончательно причислил меня к своему узкому кругу. Он никогда бы не проявил недовольства, если бы один из его знакомых появился в рейхсканцелярии или в Бергхофе в штатском, потому что Гитлер сам по возможности предпочитал штатскую одежду. Однако во время поездок и посещений он выступал в официальном качестве и придерживался мнения, что для таких случаев подходит только форма. Так я в начале 1934 года стал начальником отдела в штабе его заместителя Рудольфа Гесса. Через несколько месяцев я получил такой же чин у Геббельса за свою деятельность по подготовке массовых манифестаций во время съезда, праздника урожая и 1 Мая.
30 января по предложению Роберта Лея, руководителя немецкого Рабочего фронта, была создана организация досуга, взявшая себе имя «Сила через радость». Я должен был взять на себя руководство отделом «Красота труда», название, провоцировавшее не меньше насмешек, чем сама формулировка «Сила через радость». Лей как раз недавно во время поездки по голландской провинции Лимбург видел несколько шахт, отличавшихся стерильной чистотой и хорошо благоустроенной, озелененной территорией. Он со своей склонностью все обобщать решил, что это будет полезно внедрить во всей немецкой промышленности. Лично мне эта идея принесла работу на общественных началах, доставившую мне много радости: сначала мы убеждали владельцев фабрик по-новому оформить цеха и поставить цветы в мастерских. Но нашему честолюбию было этого мало: следовало увеличить площадь окон, создать столовые; на месте какой-нибудь свалки появлялись скамейки и стол, где можно было провести перерыв, на месте асфальта был разбит газон. Мы унифицировали простую красивую столовую посуду, создали типовые эскизы простой мебели, выпускавшейся большими сериями и позаботились о том, чтобы фирмы могли получить консультацию специалистов или посмотреть информационные фильмы по вопросам искусственного освещения или вентиляции рабочих мест. К работе над этими проектами я привлек бывших функционеров из профсоюзов, а также некоторых членов распущенного «Союза художественных ремесел и промышленности». Они все без исключения полностью отдавались работе, каждый из них был полон решимости хоть немного улучшить условия жизни и осуществить лозунг бесклассовой народной общности. Кстати, для меня было неожиданностью то, что Гитлер почти не проявил интереса к этим идеям. Он, который мог входить в любую мелочь, когда речь шла о строительстве, проявлял заметное равнодушие, когда я рассказывал ему об этой социальной области моей работы. Британский посол в Берлине, во всяком случае, оценивал ее выше, чем Гитлер. 4 «»
Моим постам в партии я обязан первым приглашением весной 1934 г. на официальный вечерний прием, который давал Гитлер в качестве партийного лидера и на который приглашались и женщины. В большой столовой квартиры канцлера мы разместились за круглыми столами группами по 6-8 человек. Гитлер переходил от стола к столу, произносил несколько любезностей, просил познакомить его с дамами, и, когда он подошел к нам, я представил ему свою жену, которую я до сих пор скрывал от него. «Почему Вы так долго лишали нас общества Вашей жены?» — спросил он несколько дней спустя, в узком кругу, явно находясь под впечатлением. Я действительно избегал этого, не в последнюю очередь потому, что испытывал заметную антипатию к тому, как Гитлер обращался со своей любовницей. Сверх того, как я считал, это было делом адъютантов — пригласить мою жену или обратить на нее внимание Гитлера. Но от них нельзя было ожидать знания этикета. И в поведении адъютантов в конце концов отражалось мелкобуржуазное происхождение Гитлера.
Моей жене Гитлер не без торжественности сказал в этот первый вечер знакомства: «Ваш муж воздвигнет для меня здания, каких не возводили уже 4 тысячи лет». На Цеппелинфельде каждый год устраивали демонстрацию партийных функционеров среднего и низшего звена, так называемых управляющих (амтсвальтеров). В то время как штурмовики, трудовая повинность и, уж конечно, вермахт во время своих манифестаций производили большое впечатление на Гитлера и гостей своей жесткой дисциплиной, оказалось трудным представить в выгодном свете амтсвальтеров. Они большей частью наели солидные животы на своих синекурах; от них решительно нельзя было добиться, чтобы они держали строй. В оргкомитете по подготовке съездов проводились совещания, где обсуждался этот недостаток, уже давший Гитлеру повод к ироническим замечаниям. Мне пришла в голову спасительная идея: «А давайте мы их выпустим в темноте».
Я представил свой план руководству оргкомитета по подготовке съезда. За высокими валами поля во время вечернего мероприятия нужно поместить тысячи знамен всех городских партийных групп Германии и по команде «излиться» десятью колоннами в десять проходов между марширующими амтсвальтерами. При этом знамена и венчающие их сверкающие орлы должны были подсвечиваться таким образом, чтобы одно это производило эффект. Но это мне еще показалось недостаточным: мне как-то случилось видеть наши новые зенитные прожектора, посылавшие луч на несколько километров, и выпросил у Гитлера 130 штук, Геринг поначалу, правда, чинил некоторые препятствия, потому что эти 130 прожекторов большей частью представляли собой стратегический резерв. Однако Гитлер успокоил его: «Если мы выставим их здесь в таком большом количестве, то за границей подумают, что нам их некуда девать».
