Олег Козинкин - Кто проспал начало войны?
В опубликованных отдельным изданием в 2008 году «Журналах посещения Кремля» инициалов присутствующего в кабинете Сталина Сафонова нет. Но в комментариях говорится, что это должен был быть Сафонов Г.Н., на 21 июня — заместитель Прокурора СССР, ставший Генеральным прокурором СССР в… 1948 году. Спрашивается — что может делать прокурорский работник, даже такого ранга, на совещании у Сталина 21 июня?
Но, оказывается, был и другой высокий чиновник с такой же фамилией, Сафонов И.А (1902–1954): в 1938–1941 гг. — секретарь Комитета Обороны, в 1940–1941 гг. — начальник мобилизационно-планового отдела Комитета Обороны при СНК СССР. И вот он действительно был вполне уместен в кабинете Сталина вечером 21 июня, в последний вечер перед войной.
«Дело в том, что только на первый взгляд приведение войск в полную боевую готовность является простым делом. На самом деле еще в мирное время был разработан целый комплекс мер, автоматически запускавшихся вместе с полной боеготовностью армии. Важной их составляющей являлись мобилизационные мероприятия. То есть, если речь шла о приведении войск в полную боевую готовность, неизбежно всплывали бы и вопросы мобилизационного характера. Что и доказывает присутствие здесь Сафонова. Но оно же одновременно доказывает и другое важное обстоятельство. Оно доказывает позицию Сталина по этому вопросу.
Заметьте. Вместо Сафонова мог ведь присутствовать начальник Мобилизационного управления Наркомата Обороны. Тогда можно было бы реконструировать события таким образом. Тимошенко и Жуков уговаривают Сталина привести войска в полную боевую готовность. Сталин сопротивляется (тогда наличие мобработника в его кабинете неуместно). Предположим, военные нажимают и вынуждают, наконец, Сталина выслушать их. Тогда вместе с ними вполне мог оказаться в кабинете и их подчиненный, отвечающий за вопросы мобилизации. Но произошло другое. Сафонов возглавлял мобилизационно-плановый отдел Комитета Обороны при СНК СССР. Председателем СНК был Сталин. Другими словами, Сафонов был подчиненным не Тимошенко, а Сталина. И ни Тимошенко, ни Жуков не могли приказать Сафонову присутствовать на этом совещании.
Еще раз повторю, что всех их свел в своем кабинете Сталин. Сам. Единолично. По своему усмотрению. И Воронцова, и Сафонова. По-моему, этот факт может говорить только об одном. О том, что именно Сталин, а не командование РККА явился инициатором приведения войск приграничных округов в полную боевую готовность…» (В. Чунихин, «Тайна 21 июня»).
Итак, получается, что Кузнецов не мог разговаривать с Воронцовым в 20:00 в своем кабинете. Мог только до того, как сам отправился к Сталину. Дело в том, что Воронцов был военно-морским атташе и сотрудником военно-морской разведки наркомата ВМФ. Т. е. подчинялся Кузнецову напрямую и докладывал сначала ему. Был ли Воронцов у Сталина? Скорее всего, нет. В остальных изданиях «журналов посещений» указано — «Ворошилов 19–05–23.00». И Ворошилов был бы более уместен в Кремле в этот вечер, а за Воронцова мог и нарком ВМФ доложить, его непосредственный начальник. Так что нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов выслушал доклад МЛ. Воронцова, перед тем как убыть в Кремль, а потом поехал с докладом к Сталину. Почему Кузнецов темнит о Воронцове и ничего не пишет о своем посещении Кремля? Вот тут Чунихин и прав — скрывали то, что войну ждали, и нападение никакой внезапностью не было.
Как пишет в своих работах историк А. Мартиросян, еще 17 июня Воронцов действительно отправил из Берлина сообщение в Москву, в котором доложил, что нападение Германии произойдет 22 июня в 3–30 утра. Всего лишь… А после войны удобнее и безопаснее было говорить о том, что это «Зорге сообщал точную дату нападения» из Японии, чем сказать, что это сделал тот же Воронцов из Берлина. Байки о Зорге, даже и тем более разоблаченные, никому из мифотворцев-маршалов и утвержденной в ЦК КПСС версии начала войны вреда не принесут. А начни говорить о сообщении Воронцова, и появятся неудобные вопросы…
Воронцов подчинялся наркому ВМФ, и это сообщение Кузнецов читал. Однако в своих воспоминаниях адмирал о сообщении Воронцова подробно не сообщает. Пытается «кольнуть» Жукова и Тимошенко в своих воспоминаниях по вопросу приведения в боевую готовность армии и флота, но общую линию о том, что Сталин «не верил разведке» или что «никто до 22 июня не знал о точной дате нападения», поддерживает.
Вот что пишет сам Кузнецов по поводу именно этого сообщения Воронцова (хотя и пытается уменьшить его значение):
«В те дни, когда сведения о приготовлениях фашистской Германии к войне поступали из самых различных источников, я получил телеграмму военно-морского атташе в Берлине МЛ. Воронцова. Он не только сообщал о приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату начала войны.
Среди множества аналогичных материалов такое донесение уже не являлось чем-то исключительным. Однако это был документ, присланный официальным и ответственным лицом. По существующему тогда порядку подобные донесения автоматически направлялись в несколько адресов. Я приказал проверить, получил ли телеграмму И.В. Сталин. Мне доложили: да, получил.
Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму, поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада…»
Военно-морской атташе М.А. Воронцов немедленно был отозван в СССР, прибыл в Москву 21 июня (как сообщает сам Кузнецов). А потом Кузнецов и убывает к Сталину, и именно как нарком ВМФ он отмечен в журналах посещений (а не, например, как Кузнецов из Ленинграда, «зам. Жданова, который был в отпуске 21 июня», как предполагают некоторые исследователи).
Вопрос о приведении или не приведении в боевую готовность войск перед 22 июня, поднятый Ю. Мухиным и А. Мартиросяном в 2005–2006 годах, сегодня уже обсуждается в «около исторической литературе» весьма активно. А Воронцов в этом обсуждении весьма важная фигура. Ведь вскоре после начала войны капитан 1-го ранга Воронцов был назначен заместителем начальника Разведывательного управления Главного штаба ВМФ СССР. А уже в сентябре 1941 года Воронцов становится начальником Разведуправления ГМШ ВМФ СССР. Вот что написала газета «Красная звезда» 7 мая 2008 года. Статья В. Лота, кандидата исторических наук, «Приближенный к царю Борису»:
«Начальником разведуправления флота был капитан 1 ранга Николай Иванович Зуйков. В августе 1941 года его заместителем стал контр-адмирал Михаил Александрович Воронцов. Он возвратился в Москву из Берлина, где был военно-морским атташе. Воронцов тоже предупреждал Центр о том, что Гитлер готовится к войне против СССР…»
(Зуйков Николай Иванович (1900–1942 гг.) — контр-адмирал (1941 г.). С мая 1939 года — начальник разведотдела НКВМФ СССР, с октября 1939 года — начальник 1-го управления НКВМФ СССР. Приказом НКВМФ СССР № 01 981 от 11 сентября 1941 года освобожден от этой должности и назначен в распоряжение Командного управления ВМФ. Погиб в сентябре 1942 года при исполнении служебных обязанностей.
Воронцов Михаил Александрович (1900–1986 гг.) — вице-адмирал. На военно-морском флоте с 1918 года, с 1939 года — в органах военно-морской разведки. В 1939–1941 годах — военно-морской атташе СССР в Германии, во время войны (с 1941 года) — начальник 1 управления ВМФ. До 1952 года — заместитель начальника Морского Генерального штаба (МГШ), начальник Второго Главного управления (разведки). В дальнейшем занимал командные должности в высших военных учебных заведениях Вооруженных Сил СССР.)
Но вернемся снова к воспоминаниям адмирала Н.Г. Кузнецова. Далее в них рассказывается, каким образом и какой командой адмирал передал на флоты свой приказ. Уйдя от наркома Тимошенко сразу после 23–00, Кузнецов тут же, до полуночи, начинает обзванивать флоты:
«В наркомате мне доложили: экстренный приказ уже передан. Он совсем короток — сигнал, по которому на местах знают, что делать. Все же для прохождения телеграммы нужно какое-то время, а оно дорого. Берусь за телефонную трубку. Первый звонок на Балтику — В.Ф. Трибуцу:
— Не дожидаясь получения телеграммы, которая вам уже послана, переводите флот на оперативную готовность номер один — боевую. Повторяю еще раз — боевую».
Затем Кузнецов звонил на Северный флот, а около часа ночи — на Черноморский:
«В Севастополе на проводе начальник штаба ИД. Елисеев.
— Вы еще не получили телеграммы о приведении флота в боевую готовность?
— Нет, — отвечает Иван Дмитриевич.
Повторяю ему то, что приказал Трибуцу и 1Ьловко.
— Действуйте без промедления! Доложите командующему…»
Как видно из воспоминаний комиссара Кулакова, перевод из повышенной боевой готовности в полную на флоте занял буквально пару часов. И адмирал Кузнецов говорит о том же:
«Как развивались события в ту ночь на флотах, я узнал позднее. Мой телефонный разговор сВ.Ф. Трибу — цем закончился в 23 часа 35 минут. В журнале боевых действий Балтийского флота записано: «23 часа 37 минут. Объявлена оперативная готовность № 1».
