Анатолий Вассерман - Скелеты в шкафу истории
Чаплин в 1925-м был бы готов заплатить за билет на «Боинг-747» существенно больше, нежели Клуни сегодня – если бы вообще знал о возможности авиаперелётов через Атлантику (первый беспосадочный полёт – из Сент-Джонса на Ньюфаундленде в ирландский Чифден – совершили Джон Элкок и Артур Уиттон Браун в мае 1919-го, удостоенные дворянства за такой подвиг, но широкая публика обратила внимание только на полёт Чарлза Августуса Линдбёрга из Нью-Йорка в Париж в мае 1927-го, хотя до того Атлантику пересекли по воздуху – на самолётах и дирижаблях – уже 66 человек). Российская императорская семья несомненно отдала бы целое состояние за любое из множества ныне существующих производных сульфаниламида, способных бороться с палочкой Коха – но Георгий умер в 1899-м, Пауль Гельмо синтезировал сульфаниламид в 1908-м, а Герхард Йоханнес Пауль Домагк обнаружил целебные свойства красного стрептоцида только в 1932-м (и получил за это Нобелевскую премию в 1939-м). А уж Рокфеллер, в последние годы жизни панически опасавшийся любой инфекции (он мечтал дожить до 100 лет, но протянул только 98), и подавно пожертвовал бы половину своих баснословных капиталов за возможность не общаться с потенциальными носителями бактерий.
Я уж и не говорю о почти невообразимом росте возможностей существующей техники. Линдберг летел 33 часа – нынче такой же перелёт занимает менее 10-ти (на «Конкорде» менее 3-х, но убийство сверхзвуковой пассажирской авиации подорожавшей нефтью – отдельный сюжет). Современные лекарства, как правило, имеют на порядки меньше побочных эффектов, нежели их предки полувековой (не говоря уж о вековой) давности – одно это уже вполне оправдывает многомиллиардные затраты на исследования. Цена компьютера оптимальной домашней конфигурации уже лет десять порядка $1000 – но его производительность за это время выросла едва ли не тысячекратно (на этом фоне подешевение самого доллара на треть – мелочь, не заслуживающая внимания).
В конце эпохи Клинтона при расчёте индекса цен в Соединённых Государствах Америки стали учитывать рост вычислительной мощности компьютеров в расчёте на доллар. Президента тогда изрядно ругали за попытку замаскировать инфляцию статистическими трюками. В какой-то мере упрёк верен. Ведь производительность личного компьютера (personal – именно личный, и разница между personal computer и нашим выражением «персональный компьютер» та же, что между личным и персональным автомобилем) ограничена не только железом, но и программами (с ростом доступных ресурсов программисты всё меньше заботятся об оптимизации), и прокладкой между креслом и клавиатурой… Но всё же рациональное зерно в этом манёвре есть. Ведь новые машины позволяют решать задачи, немыслимые ещё несколько лет назад.
Скажем, полвека назад компьютерная графика – а тем более видеографика – была лишь предметом фантастических романов. А ещё лет 10–15 назад требовала мощных специализированных машин. Один из главных производителей такой техники – основанный в 1982-м – гордо назван Silicon Graphics. В 2006-м фирма обанкротилась (и сейчас реструктурируется): обычные персоналки давно догнали её технику даже по абсолютной скорости, а уж по соотношению производительности и стоимости давно перегнали. Компьютерные спецэффекты нынче встречаются едва ли не в каждом фильме. Да и аппаратная поддержка графической библиотеки OpenGL – творения всё той же Silicon Graphics – есть в большинстве видеопроцессоров для персоналок.
Иной раз кажется: техника только мешает. Скажем, автомобили в городе зачастую движутся медленнее, чем в начале века, хотя техническая их скорость с тех пор удесятерилась. Но зато без автомобиля вряд ли появилось бы само понятие мегаполиса.
Работать в крупном – и потому экономически эффективном – центре, а жить на природе вроде бы можно и в расчёте на общественный транспорт. Маятниковая миграция вокруг Москвы ещё недавно опиралась на сеть электричек. Но час-другой в переполненном вагоне снижает производительность труда едва ли не на треть. А в пробке и отдохнуть можно: в Соединённых Государствах Америки многие радиостанции ведут даже специальный психотренинг для пробочных сидельцев. Оттого и запружены города миллионами автомобилей, чьи хозяева прибывают на работу личным транспортом.
Примеры можно множить бесконечно. Главное и так понятно: прогресс постоянно раскрывает перед нами новые возможности удовлетворения потребностей (а зачастую и новые потребности создаёт – но вопросы маркетинга в этом журнале подробно освещаются и за пределами моей заметки).
За всё надо либо платить, либо расплачиваться. Причём платить – значительно выгоднее.
Конкуренция постоянно удешевляет уже существующие товары и услуги. Новые же, как правило, дефицитны – а то и вовсе монопольны. Потому недёшевы. На первых порах даже зачастую непропорционально дороги – специально в расчёте на тех, кто готов платить за пребывание на переднем крае прогресса.
Все эти новшества, естественно, включаются в индекс цен. Так что не всякий его рост – инфляция.
Моревладельцы: экономика всемирного могущества
[24]
На рубеже XIX–XX вв. сразу двое адмиралов – британец Филип Хоуард Джордж-Томасович Коломб (1831–1899) и американец ирландского происхождения Алфред Тайёр Деннис-Хартович Мэхэн (1840–1914) – практически одновременно выпустили труды на одну и ту же тему: владение морскими просторами – ключевой элемент державного могущества. «Влияние морской силы на историю» (1890) Мэхэна и «Морская война, её основные принципы и опыт» (1891) Коломба стали настольными книгами нескольких поколений политиков и военных.
Из двоих адмиралов при жизни популярнее был, пожалуй, Коломб. Ведь в ту пору именно Великобритания являла самые очевидные последствия владения морем. На её кораблях её воины покорили больше колоний, нежели набралось у любого другого государства. Из этих колоний морем шли в метрополию несметные богатства. А главное – колонии стали громадным рынком сбыта, на котором разрослась до крупнейшего в мире размера британская промышленность. Её достижения, кстати, в свою очередь подкрепляли морскую мощь: британские боевые корабли были одними из лучших и самыми многочисленными.
Правда, тринадцать из этих колоний ещё 1776.07.04 провозгласили себя независимыми государствами – и тут же объединились в антибританский союз. При изрядной финансовой поддержке Франции – в ту пору главного конкурента Британии – Соединённые Государства Америки выиграли войну с метрополией и утвердили свою независимость.
Но как раз в этой войне британцы не могли в полной мере употребить свою морскую силу. Дело не только во Франции. Россия провозгласила вооружённый нейтралитет – право перевозить невоенные грузы воюющих сторон и силой сопротивляться любым попыткам пресечь эти перевозки. Ссориться же с Россией Британия в ту пору не хотела. Ей было необходимо равновесие группировок, постоянно противоборствующих в Европе. Россию же всегда можно было уговорить лечь на одну из чаш европейских весов.
Зато во время гражданской войны в Америке (1861–1865) море сыграло едва ли не ключевую роль в ходе сухопутных боёв. Соединённые Государства Америки – северяне – уже располагали флотом, достаточным для блокады побережья Конфедеративных Государств Америки – южан. При первых же намёках на британское намерение прорвать блокаду Россия прислала в Нью-Йорк эскадру новейших фрегатов. Лишившись возможности продавать в Европу свой хлопок и закупать там технику и вооружение на вырученные деньги, Юг в конце концов оказался задавлен численным превосходством Севера.
Кстати, Россия вмешалась в войну прежде всего в порядке мести британцам. Ведь Крымскую войну (1853–1856) она проиграла прежде всего на море. Новейшие британские и французские пароходы могли выбрать для сражения день, когда штиль обессиливал могучие российские парусники. Поэтому наш флот пришлось просто затопить у входа в гавань Севастополя, чтобы не дать противнику войти прямо в город. Оставшись же единоличными хозяевами моря, наши противники подвозили в Крым несравненно больше ресурсов, чем мы могли перебросить из близких вроде бы регионов – но по тогдашним просёлочным дорогам, непроходимым изрядную часть года.
Эти примеры указывают: ценность владения морем – не только в возможности доставить в нужное время и место боевую силу. Куда важнее, что море – лучшая в мире совокупность торговых путей.
Даже сегодня водный транспорт отличается наименьшими затратами на перевозку тоннокилометра груза. А уж до создания железнодорожной сети он был ещё и самым быстрым: даже классические испанские галеоны, из-за громоздкости и неуклюжести развивавшие всего 4 узла (7.6 км/час), могли двигаться круглосуточно, так что в конечном счёте обгоняли конные обозы.
Капиталовложения в железные или шоссейные дороги тоже куда больше, чем в обустройство гаваней. Поэтому выгодно тянуть магистрали не столько по материку, сколько к ближайшим портам: так совокупная стоимость перевозок оказывается меньше. Густые материковые дорожные сети возникают скорее по политическим и военным соображениям, нежели по коммерческим. Скажем, бурное железнодорожное строительство XIX в. чаще всего сопровождалось безудержным казнокрадством. А легендарные американские и германские автострады стали прежде всего способом занять несметные толпы безработных, не давая Великой Депрессии перерасти в революционные взрывы. Хотя, конечно, раз уж дороги возникли, ими пользуются с выгодой и удовольствием.
