Ричард Пайпс - Россия при старом режиме
Светские вотчины были аллодиальной собственностью. По смерти владельца кое-какое имущество отказывалось вдове и дочерям покойного, вслед за чем вотчина дробилась равными долями между наследниками мужского пола. Вотчину можно было свободно продать. В позднейшее время, в середине XVI в., московская монархия ввела законодательство, дававшее роду вотчинника право выкупить в течение определенного периода (сорока лет) имущество, ранее проданное им посторонним лицам. В удельный период таких ограничений не было. Хотя бояре почти непременно отправляли военную службу (в немалой степени по той причине, что дохода со своих владений им не хватало), земля их представляла собой аллод, и они не были обязаны служить князю, на чьей территории находилось их поместье. В Киевской Руси дружина состояла из вольных людей, выбиравших себе предводителей и служивших им по своему желанию. Эта традиция уходила корнями в обычаи древних германцев, в соответствии с которыми вожди собирали вокруг себя временные отряды добровольцев (comites). Свобода выбирать себе вождя имела широкое распространение между германскими народами, включая норманнов, покуда ее не стеснили узы вассалитета. В России обычай вольной службы пережил раздробление Киевского государства и продержался весь удельный период. Положение бояр немало походило на положение гражданина современного западного государства, который платит налог на недвижимость местным властям или государству, где владеет собственностью, однако имеет законное право проживать и работать, где хочет. Юридический обычай гарантировал русским боярам право поступать на службу князю по своему выбору; они могли даже служить иноземному правителю, такому как великий князь Литовский. Княжеские договорные грамоты нередко содержали пункты, подтверждающие это право и прибегающие обыкновенно к стандартной формуле: «а боярам и слугам нашим межи нас вольным воля». Служилый человек мог покинуть своего князя практически без предупреждения, воспользовавшись своим правом «отказа». Этим обстоятельством объясняется, почему в управлении своими личными владениями удельные князья предпочитали использовать холопов и полусвободных слуг.
Обрабатываемая земля, не эксплуатируемая ни князем, ни светскими и церковными вотчинниками, являлась «черной», то есть подлежащей податному обложению (в отличие от освобожденной от оного «белой» церковной и служебной земли). Состояла она по большей части из пашни, расчищенной в лесу крестьянами по своей инициативе, однако в эту категорию нередко включались и города и торговые пункты. Крестьяне были организованы в самоуправляющиеся общины, члены которых сообща занимались большой частью полевых работ и раскладывали между собой податные обязательства. Юридический статус черной земли был довольно двусмысленным. Крестьяне вели себя так, как будто она была их собственностью, продавали ее и передавали по наследству. Юридически, однако, она им не принадлежала, о чем свидетельствует тот факт, что земля крестьян, умерших, не оставив мужского потомства, присоединялась к владениям князя, а не передавалась потомкам женского пола, как происходило с боярской землей. Черные крестьяне были в любом смысле вольными людьми и могли переселяться, куда хотели; как славно говорили в то время, перед ними простирался через всю Россию «путь чист, без рубежа». Подати, которые они платили князю, являлись по сути дела формой ренты. Периодически их навещали слуги с княжеского двора, а так они жили замкнутыми независимыми общинами. Они, как и бояре, не были подданными князя, но его арендаторами, и отношения между ними носили скорее частный (хозяйственный), нежели чем публичный (политический) характер.
Из всего, сказанного об удельном княжестве, должно быть очевидно, что публичная власть средневекового русского князя, его imperium, или jurisdictio, отличалась крайней слабостью. У него не было способа принудить кого-либо, кроме своих холопов и слуг, исполнять свою волю; а любой другой человек — ратник, крестьянин, купец — мог уйти от него и перебраться из этого княжества в чье-нибудь еще. Иммунитетные грамоты, первоначально дававшиеся для привлечения переселенцев, в конечном итоге привели к выводу из княжеской юрисдикции большой части жителей церковных и светских вотчин. Вся реальная власть удельного князя вытекала из его собственности на землю и холопов, то есть из его положения, которое римское право определило бы как статус dominus'a. Именно по этой причине можно сказать, что российская государственность с самого начала приобрела решительно вотчинный характер, корни которого лежат в отношениях не между государем и подданными, а между сеньором и полусвободной рабочей силой его поместья.
Северо-восточная Русь удельного периода во многих, отношениях напоминает феодальную Западную Европу. Мы видим здесь то же самое раздробление государства на небольшие, замкнутые, полусуверенные ячейки и замену публичного порядка личными отношениями. Мы также находим здесь некоторые знакомые феодальные институты, такие как иммунитеты и манориальное судопроизводство. Исходя из этих сходных черт, Н. П. Павлов-Сильванский утверждал, что между XII и XVI вв. в России существовал строй, являвшийся, с мелкими вариациями, феодальным в самом полном смысле этого слова. [Суммируется в его Феодализм в древней Руси, СПб. 1907. Блестящая критика данной позиции и анализ всей проблемы российского «феодализма» содержится в П. Б. Струве. «Наблюдения и исследования из области хозяйственной жизни и права древней Руси», Сборник Русского Института в Праге, 1929. I, стр. 389-464] Эта точка зрения сделалась обязательной для коммунистических историков, однако ее не разделяет подавляющее большинство современных ученых, не стесненных цензурными путами. Как и во многих других спорных вопросах, много зависит здесь от того, какой смысл вкладывается в то или иное понятие, а это, в свою очередь, зависит в данном случае от того, ищет исследователь сходные черты или отличия. На протяжении последних десятилетий широко распространился обычай вкладывать в исторические понятия насколько возможно широкий смысл с тем, чтобы уместить в одну рубрику явления из истории самых разных народов и эпох. Там, где строят историческую социологию или типологию исторических институтов, и в самом деле, видимо, можно не без пользы употребить «феодализм» как термин, обозначающий любой строй, характеризующийся политической раздробленностью, частным правом и натуральным хозяйством, основанным на несвободной рабочей силе. В таком толковании «феодализм» представляет собой распространенное историческое явление; можно сказать, что в свое время через него прошли многие страны. Если же, однако, пытаться установить, что именно обусловило такое разнообразие политических и общественных институтов, существующих в современном мире, то от применения столь широкого термина проку будет немного. В частности, чтобы узнать, отчего в Западной Европе сложилась система институтов, отсутствующих в других местах (если только их не завезли туда европейские эмигранты), необходимо выделить черты, отличавшие феодальную Западную Европу от прочих «феодальных» обществ, после чего становится очевидным, что некоторые элементы западноевропейской разновидности феодализма нельзя обнаружить в других местах, даже в таких странах, как Япония, Индия и Россия, прошедших через долгие периоды падения централизованной власти, господства частного права и отсутствия рыночного хозяйства.
Западноевропейский феодальный строй можно свести к трем элементам: 1. политической раздробленности; 2. вассалитету; и 3. условному землевладению. Мы найдем, что эти элементы в России либо вообще не существовали, либо, если и имелись, то выступали в совершенно ином историческом контексте и привели к диаметрально противоположным результатам.
(1) После Карла Великого политическая власть на Западе, в теории принадлежавшая королю, была присвоена графами, маркграфами, герцогами, епископами и прочими могущественными феодалами. De jure, статус средневекового западного короля как единственного богопомазанного властителя не оспаривался даже тогда, когда феодальный партикуляризм достиг своего зенита; однако была подорвана его способность пользоваться номинально находившейся в его распоряжении властью. «Теоретически феодализм никогда не упразднял королевской власти; на практике же могущественные сеньоры, если можно так выразиться, вынесли королевскую власть за скобки». [Jean Touchard, Histoire des idees politiques (Paris 1959), I, стр 159]
Того же нельзя сказать про Россию, по двум причинам. Во-первых, Киевское государство, в отличие от империи Карла Великого, не прошло периода централизованной власти. Таким образом, в удельной Руси не могло быть никакого номинального правителя с законными притязаниями на монополию политической власти; вместо этого там имелась целая династия мелких и крупных князей, обладавших одинаковыми правами на королевский титул. Здесь нечего было «выносить за скобки». Во-вторых, ни одному средневековому русскому боярину или церковному иерарху не удалось присвоить себе княжеской власти; раздробление происходило из-за умножения князей, а не из-за присвоения княжеских прерогатив могущественными вассалами. Как будет отмечено в главе Третьей, эти два взаимосвязанных обстоятельства имели глубокое влияние на процесс становления царской власти в России и на характер русского абсолютизма.
