Борис Рыбаков - Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности
Особый интерес с точки зрения обрисовки личности летописцев представляет сопоставление двух писателей: один из них — церковник Поликарп (все приурочения текстов к конкретным историческим лицам, включая и Нестора, условны), закончивший свою жизнь архимандритом Киево-Печерского монастыря. Другой — знатный боярин, киевский тысяцкий Петр Бориславич, известный своими дипломатическими делами.
Поликарп был сторонником чернигово-северских князей, часто враждовавших с Киевом. Особенно активно Поликарп отстаивал интересы князя Святослава, сына Олега «Гориславича» (и отца Игоря, героя «Слова о полку Игореве»). Фрагменты летописи Поликарпа, рассеянные в разных местах свода игумена Моисея, рисуют его как очень посредственного писателя, тенденциозного регистратора событий. Речь его пересыпана церковными сентенциями; кругозор его узок. Любопытной индивидуальной особенностью этого летописца является пристрастие к перечислению денежных сумм и элементов княжеского хозяйства. Он — летописец-бухгалтер, составляющий подробную опись захваченного врагами имущества — от церковного евангелия до стогов сена и «кобыл стадных»; он точно знает, какие ценности подарила монастырю престарелая княгиня, сколько денег уплачено безземельному князю за участие в усобице{495}.
Игумен Моисей сокращал имевшуюся у него рукопись Поликарпа, выбрасывая многие риторические восхваления князя Святослава Ольговича.
Московские историки XVI в. полнее использовали труд Поликарпа при составлении Никоновской летописи и эти восхваления сохранили.
Полную противоположность этому летописцу-бухгалтеру представлял киевский летописец середины и второй половины XII в., которого с достаточной долей убедительности можно отождествлять с Петром Бориславичем, упоминаемым летописью в 1150–1160-е годы. Его исключительно интересный труд тоже был сокращен игуменом Моисеем, исключившим из него многие политически заостренные характеристики. Мы можем судить об этом потому, что в руках историка В.Н. Татищева в 1730-е годы находилась древняя пергаменная рукопись (так называемый «Раскольничий манускрипт»), представлявшая, судя по выпискам Татищева, полную редакцию исторического труда боярина-летописца{496}.
Петр Бориславич писал летопись одной княжеской ветви — «Мстиславова племени», потомков старшего сына Мономаха, великих князей киевских: Изяслава Мстиславича (1146–1154), его сына Мстислава Изяславича (1167–1170) и его племянника Рюрика Ростиславича (княжил с перерывами с 1173 по 1201 г.; летопись этого автора до 1196 г.). Петр Бориславич умел очень широко смотреть на события, и каждую свою летописную статью он начинал с общего обзора княжеских отношений, союзов, разрывов, договоров или клятвопреступлений. В обзорах затрагивались как соседние княжества, так и далекие земли: Новгород, Карела, Чехия, Польша, Полоцк и др.
В каждой сложной ситуации Петр Бориславич стремился выгородить своего князя, показать его в наиболее выгодном свете, но делал он это несравненно более умело, чем его политический соперник Поликарп: он не восклицал, а доказывал, а для доказательств привлекал такой весомый аргумент, как подлинные документы из княжеского архива. Петр Бориславич вносил в летопись договора с князьями, письма князей и королей, документы из захваченного у врага архива Юрия Долгорукого и т. п.[63] Однако следует сказать, что, взявшись за перо, киевский тысяцкий не был покорным слугой князей. Он и пером служил как феодальный вассал, сохранявший «право отъезда». В тех случаях, когда великий князь пренебрегал советом боярской думы, летописец подробно излагал документацию бояр и не без злорадства заносил на свои страницы как описание его поражения, так и неблагоприятное решение боярской думы: «Поеди, княже прочь; ты нам еси не надобен…»
Летопись Петра Бориславича изобилует «речами мудрых бояр», якобы произнесенных по тому или иному случаю. Скорее всего, это лишь определенный литературный прием, с помощью которого умный автор излагал боярскую программу. Политическая программа русского боярства XII в. состояла в следующем: князь управляет княжеством совместно с представителями крупнейших землевладельцев-бояр, живущих рядом с ним в стольном городе; все вопросы войны и мира князь должен решать с боярами. Князь должен думать о правосудии и о «строе земельном». Далекие завоевательные походы не интересуют бояр, а междукняжеские усобицы они считают крайне вредными и стремятся удержать князей от безрассудных действий. Единственно ради чего следует «сести на конь» — это ради защиты Руси от внешнего врага. Как видим, программа в значительной своей части вполне прогрессивная, что объясняется тем, что само боярство как носитель нового, недавно утвердившегося (и еще очень далекого от загнивания) феодального способа производства представляло собой прогрессивное (по сравнению с первобытностью) явление.
Интересно отметить, что у этого автора нет церковной фразеологии и интереса к церковным событиям, но все, касающееся военного дела, или дипломатических переговоров, или заседаний княжеских съездов, представлено у него подробно и со знанием дела.
В своем первоначальном виде (сохраненном выписками Татищева) летопись Петра Бориславича содержала интереснейшие портретно-политические характеристики великих князей киевских почти за весь XII в. Автор описывал князей, большая часть которых была его современниками, по определенной системе: внешность, характер, отношение к управлению землей и правосудию, полководческие таланты, любовь к дружине, отношение к дворцовому, куртуазному быту и индивидуальные особенности каждого. Оценки его субъективны, но безусловно очень интересны, т. к. перед нами проходит целая галерея монархов, описанных одной рукой. Из этих словесных портретов мы узнаем, например, что Изяслав Мстиславич был красив, богато награждал верных вассалов и дорожил своей честью, что сын его Мстислав был так силен, «яко его лук едва кто натянуть мог». Этот князь был столь храбр, что «все князи его боялись и почитали. Хотя часто с женами и дружиною веселился, но ни жены, ни вино им не обладало… (князь) много книг читал и в советах о расправе земской (об управлении) с вельможи упражнялся…»
Игорь Ольгович (убит киевлянами в 1147 г.) был, оказывается, любителем охоты и ловли птиц «и в пении церковном учен. Часто мне (пишет о себе летописец — Б. Р.) с ним случалось в церкви петь…»
Юрий Долгорукий, враг «Мстиславова племени», обрисован в черных тонах: «великий любитель жен, сладких пищ и пития; более о веселиях нежели о расправе (управлении) и воинстве прилежал…»
В целом боярская летопись Петра Бориславича (велась им как очевидцем с 1146 по 1196 г.) с ее грамотами из княжеского архива, дневниками походов, записями заседаний боярской думы и важных княжеских съездов, с ее литературными приемами и любопытнейшими великокняжескими портретами представляет несомненный исторический интерес.
Историческими источниками являются и разного жанра литературные произведения XII — начала XIII в., из которых особо следует отметить «Слово о полку Игореве» и два произведения (принадлежащие разным авторам), связанные с именем Даниила Заточника.
«Слово о полку Игореве» написано в Киеве в 1185 г. человеком, который по своему положению в обществе, политическим взглядам и династическим симпатиям и даже по языку был близок к Петру Бо-риславичу{497}.
Автор «Слова» был не только поэтом, но и глубоким историком, заглядывавшим на восемь веков вглубь от своей эпохи. Затем рукописи «Слова», существовавшие в разных концах Руси, затерялись, и только в 1792 г. в Ярославле был обнаружен сборник, содержавший и «Слово о полку Игореве». Только два десятка лет драгоценная рукопись была доступна изучению — в наполеоновский пожар 1812г. она сгорела в Москве на Разгуляе. К счастью, с нее успели снять копию и, кроме того, опубликовать типографски в 1800 г.
Несмотря на то что подлинник рукописи изучали крупнейшие знатоки (Н.М. Карамзин, чешский ученый И. Добровский и мн. др.), вскоре после утраты рукописи появились сомнения в подлинности самого «Слова». Слишком уж высокий уровень культуры демонстрировала эта поэма. Ее называли кустом роз на ржаном поле. Но с тех пор нам стал значительно лучше известен общий уровень русской культуры, в которой гармонично вписывалось «Слово». Сомнения в подлинности возродились в XX в.: во время немецкой оккупации Франции, в Париже, появилась книга, автор которой, А. Мазон, пытался доказать, что «Слово» — подделка XVIII в. Однако тщательный анализ языка поэмы и имеющихся в ней половецких слов, произведенный лингвистами-русистами и тюркологами, показал, что русский язык «Слова о полку Игореве» — подлинный язык XII в. Что же касается половецких включений, то этот вымерший тюркский язык стал известен ученым (благодаря находке в библиотеке поэта Петрарки латинско-половецко-персидского словаря) только в середине XIX в. уже после гибели рукописи «Слова».
