Владимир Муравьев - Истории московских улиц
Небольшой особняк в стиле "модерн" (дом № 22) построен в 1901 году архитектором А.О.Гунстом, это одна из лучших его работ.
Последний дом квартала - угловой с Грохольским переулком - трехэтажный доходный, построенный в 1890-е годы. Это рядовая застройка, но как отдыхает глаз, когда смотришь на этот угол, а не на угол на другой стороне проспекта, где громоздится "Слава Зайцев"...
Грохольский, один из самых старых переулков Мещанской слободы, назван по фамилии домовладельца конца ХVII века Ивана Грохольского. Его владение находилось на правом углу переулка и 1-й Мещанской. В 1716 году там же значится дом Тихона Ивановича Грохольского, видимо, его сына.
Переулок вел в Переяславскую слободу, к местности, которая называлась Коптелка (сейчас там Коптельские переулки). Грохольский переулок прежде также называли Коптельским. Предание утверждает, что местность своим названием обязана кабаку, который назывался "Коптелка". Коптелка старинное название маленькой избушки, топящейся по-черному, поэтому можно представить, что за кабак был на окраине Переяславской слободы. Так как в Москве уже в ХVII веке пропали черные избы, то в ХIX-ХХ веках это слово ушло из живой речи, позабылось его значение, оставшись лишь в словаре В.И.Даля. В Коптелке, кроме кабака, известностью пользовался большой пруд на ключах, в старинных описях он значится как "пруд Коптелка, называемый Балкан". Из этих двух названий в конце концов победило Балкан. Скорее всего, оно было более ранним и уступило свое место другому в пору наибольшей славы кабака, когда же тот закрылся, вернулось и прежнее название. Этот пруд провального происхождения, что подтверждает его название: "балкой" называется яма, овраг, провал. По документам пруд известен с ХVII в., но, наверное, существовал и раньше. В 1886 году из него ушла вода, он высох и был засыпан. Сейчас на его месте сквер между Грохольским и Живаревым переулками.
С Грохольским переулком и его окрестностями связан широко распространенный в прежние времена в Москве народный обычай, вошедший в число ее своеобразий и оставивший след в русском языке.
С конца ХVIII века в этих местах начали строить колокольные заводы. Живший здесь в 1830-е годы ученый-филолог А.П.Милюков рассказывает о них в своих воспоминаниях: "Заводы эти постоянно напоминали нам о своем соседстве громозвучным звоном. В нашей улице было несколько обширных дворов, в глубине которых виднелись каменные здания с высокими трубами, а перед ними, под навесами на массивных столбах, висели большие колокола, ярко блестящие свежей медью. Как только поднимали сюда вновь вылитый колокол, его тотчас же начинали пробовать и обзванивать, и в этом сколько угодно мог упражняться всякий, у кого только была охота и чесались руки. А так как заводы постоянно работали не только на Москву, но в разные губернии и для ярмарок, да и в охотниках звонить не было недостатка, то у нас во всякое время дня и даже по ночам слышен был густой, учащенный благовест, который для показания звучности нового колокола или силы рук упражняющегося дилетанта доходил до самых неистовых тонов..."
Но не только постоянный колокольный звон был отличительной чертой этого московского района. А.П.Милюков отмечает еще одну его особенность: "Наша сторона была для всей Москвы источником самых эксцентрических сплетен и вымыслов. У колокольных заводчиков испокон века установилось поверье, что для удачной отливки большого колокола необходимо распустить в народ какую-нибудь нарочно придуманную сказку, и чем быстрее и дальше она разойдется, тем звучнее и сладкогласнее будет отливаемый в это время колокол. От этого-то и сложилась известная поговорка "колокола льют", когда дело идет о каком-нибудь нелепом слухе. Не знаю, кто занимался на заводах сочинением этих фантастических рассказов и каким путем они распространялись по городу, но колокольные повести свидетельствовали о живом, поэтическом воображении своих авторов..."
Этот обычай отметила и литература. О нем пишет в "Женитьбе Бальзаминова" А.Н.Островский:
- Нет ли в Москве разговору какого? - спрашивает у свахи Акулины Гавриловны Красавиной томящаяся от скуки и одиночества купеческая вдова "тридцати шести лет, очень полная женщина, приятного лица" Домна Евстигневна Белова.
На что сваха ей отвечает:
- Мало ли разговору, да всему верить-то нельзя. Иногда колокол льют, так нарочно пустую молву пускают, чтоб звончее был.
Хозяева колокольных заводов очень верили в силу подобных действий. Н.И.Оловянишников - владелец одного из заводов - рассказывал, что "остроумные изобретатели таких слухов получали хороший гонорар за свои сочинения". Если колокол получался удачный, то следовало опровержение слуха: мол, это на таком-то заводе колокол слили, очень звонкий получился. Если же была неудача, в выдумке не признавались, и тогда слух, как пишет Оловянишников, "переходил в легенду".
Некоторые колокольные выдумки сохранились в воспоминаниях современников.
Иные из них были весьма примитивны. Например, бродила из дома в дом какая-нибудь странница и всюду сообщала: "Появился человек с рогами и мохнатый, рога, как у черта. Есть не просит, а в люди показывается по ночам; моя кума сама видела. И хвост торчит из-под галстука. Поэтому-то его и признали, а то никому бы невдогад".
Иногда же придумывали историю позаковыреистей. Вот, например, один из "колокольных" рассказов.
В церкви Воскресения на Покровке венчал священник жениха с невестой, но, как повел их вокруг аналоя, брачные венцы сорвались у них с голов, вылетели из окон церковного купола и опустились на наружные кресты, утвержденные на главах церкви и колокольни.
Оказалось, что жених и невеста - родные брат и сестра. Они росли и воспитывались в разных местах, никогда не видали друг друга, а случайно встретившись, приняли родственное влечение друг к другу за любовь; беззаконный брак уже готов был совершиться, но Провидение остановило его таким чудесным образом.
Люди со всей Москвы съезжались на Покровку. Действительно, купола церкви Воскресения, сооруженной в 1734 году, украшены золочеными венцами. Смотрели, удивлялись, ахали, позабыв, что эти венцы украшают церковь уже почти сто лет, и не обращая внимания на то, что размеры венцов так велики, что самые рослые новобрачные могли бы спокойно разместиться в этом венце, как в беседке. (Позже в Москве долгое время держалась легенда, что венцы на церкви Воскресения поставлены потому, что в ней императрица Елизавета тайно обвенчалась с Разумовским.)
Московская полиция, расследуя слухи, иногда добиралась до их источника. Заводчикам, как вспоминает А.П.Милюков, "делали строгие внушения и даже отбирали у них подписки, чтобы они вперед при отливке колоколов не распускали вздорных и в особенности неблаговидных олухов, которые волнуют жителей и нарушают спокойствие города". Но заводчики, и дав подписку, все же продолжали придумывать все новые и новые нелепости.
На левом углу Грохольского переулка - пустырь с несколькими торговыми палатками. Стоявшие на нем двухэтажные домики с флигелями и пристройками были снесены лет двадцать-тридцать назад, и тогда открылся вид на загораживаемые ими старые деревья находящегося там Ботанического сада Московского университета - старейшего ботанического сада Москвы, заложенного еще в 1706 году.
Ботанический сад на проспекте Мира - удивительный и заветный уголок среди города, там отдыхает душа и на ум идут добрые мысли и воспоминания... Спасибо судьбе, что она еще сохраняет его для нас, и дай Бог, чтобы жестокое время не лишило его и наших внуков и правнуков!
В 1706 году Петр I ввиду возможного успеха военных действий шведской армии Карла ХII и проникновения ее в центральные губернии России, распорядился строить в Москве укрепления и первым делом приказал усилить уже существующие: Кремль, Китай-город, стены Белого города и Земляной вал Скородома. Под перепланировку и устройство бастионов попал царский "аптекарский огород", где выращивались лекарственные растения и который находился под Кремлевской стеной на берегу реки Неглинной между Троицкой и Боровицкой башнями. "Аптекарский огород" нужно было переводить на другое место, и царским указом оно было определено за Сухаревой башней в Мещанской слободе.
"Аптекарские огороды" для выращивания лекарственных растений появились в Москве при Иване Грозном. Особенное развитие они получили при Алексее Михайловиче. Самый большой царский "аптекарский огород", или, как его еще называли, "аптекарский сад", был устроен на берегу Неглинной. Судя по описаниям, этот сад сочетал в себе огород лекарственных растений и плодовый сад с яблонями, грушами, вишнями, смородинными и малиновыми ягодниками, барбарисовыми кустами, плоды и ягоды из него, как сказано в описи, "подают про государев обиход в кушанье на Москве и в походе". Кроме того, Алексей Михайлович любил отдыхать в этом саду, для чего там было поставлено царское место - "деревянный резной чердак (т.е. беседка. - В.М.), расписанный красками", столь красивый и удобный, что его сын и наследник царь Федор Алексеевич велел поставить такой же точно в своем "верховом", при хоромах, то есть в зимнем саду.
