Уинстон Черчилль - Вторая мировая война (Том 1-2)
Когда осень сменилась зимой, меня стало беспокоить опасение, что два крупных французских линкора попытаются вернуться в Тулон, где они могли быть достроены. Дипломатический представитель президента Рузвельта адмирал Леги установил тесные взаимоотношения с маршалом Петэном. Поэтому я обратился к Рузвельту.
В результате президент направил весьма жесткое личное послание правительству Петэна по поводу тулонского флота. "Тот факт,-- писал он, -что правительство является военнопленным другой державы, не оправдывает того, что этот военнопленный служит своему победителю в операциях против своего бывшего союзника". Он напоминал маршалу о полученных им торжественных заверениях в том, что французский флот не капитулирует. Если бы французское правительство вознамерилось разрешить немцам использовать французский флот для враждебных действий против английского флота, то такая акция представляла бы вопиющее и нарочитое вероломство по отношению к правительству Соединенных Штатов. Всякое соглашение такого рода, безусловно, подорвало бы традиционную дружбу между французским и американским народами. Оно пробудило бы волну жгучего негодования по отношению к Франции среди американского общественного мнения и навсегда положило бы конец всякой американской помощи французскому народу. Если Франция будет проводить такую политику, Соединенные Штаты не смогут в должное время приложить усилия, чтобы добиться сохранения за Францией ее заморских владений.
Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту
26 октября 1941 года
"Ваша телеграмма, сообщавшая о великолепном предостережении, которое Вы сделали французам, разминулась с моей телеграммой Вам относительно предлагаемого послания Петэну. Весьма признателен за то, что Вы уже сделали, но пока еще все находится в неопределенном состоянии. Министерство иностранных дел сообщает мне, что оно передало Вам по телеграфу наши последние сведения о германских условиях, которым Петэн, как говорят, сопротивляется. В этой связи передача баз на африканском побережье немцам для размещения там самолетов или подводных лодок была бы столь же пагубна, как и капитуляция кораблей. Атлантические базы, находясь в дурных руках, были бы в особенности угрозой для нас, и мы оказались бы в крайне затруднительном положении. Я поэтому надеюсь, что Вы разъясните французам, что Ваш довод относительно кораблей касается также и вопроса о предательской передаче баз".
Бывший военный моряк -- президенту Рузвельту
10 ноября 1940 года
"Мы весьма обеспокоены сообщениями о намерении французского правительства перевести "Жан Бар" и "Ришелье" в Средиземное море для достройки. Трудно преувеличить потенциальную опасность этого события, в результате которого эти корабли могут попасть в руки немцев. Мы считаем своим долгом сделать все возможное, чтобы помешать этому... Было бы весьма полезно, если бы Вы сочли возможным сделать новое предостережение Виши по этому поводу, ибо если обстоятельства сложатся неблагоприятно, то это может создать серьезнейшую угрозу для нас обоих".
13 ноября президент ответил на мое послание от 10-го по поводу возможного перевода "Жан Бар" и "Ришелье" в Средиземное море для достройки. Он немедленно дал указание американскому поверенному в делах в Виши получить подтверждение или опровержение этого сообщения и подчеркнуть, что правительство Соединенных Штатов жизненно заинтересовано в том, чтобы эти корабли оставались на тех базах, где они не могут быть использованы или захвачены державой, которая могла бы применять их в целях, противоречащих интересам Соединенных Штатов относительно будущего французского флота. Подобный шаг со стороны Франции неизбежно серьезно ухудшил бы франко-американские отношения. Он предлагал также купить эти корабли у французского правительства, если последнее пожелает продать их.
Как сообщал мне далее президент, Петэн заявил американскому поверенному в делах, что он дал самые торжественные заверения в том, что французский флот, включая эти два линкора, никогда не попадет в руки Германии.
23 ноября президент снова успокоил меня. Маршал Петэн заявил в категорической форме, что он теперь оставит корабли в Дакаре и Касабланке, где они находились, и что, если этот план каким-то образом изменится, он заранее уведомит об этом президента.
* * *
Позиция Испании имела для нас даже большее значение, чем позиция Виши, с которым она была так тесно связана. Испания многое могла дать и еще больше отобрать. Мы занимали нейтральную позицию в кровопролитной гражданской войне в Испании. Генерал Франко ничем или почти ничем не был нам обязан, но многим -- быть может, самой своей жизнью -- был обязан державам оси. Гитлер и Муссолини помогали ему. Он не любил и боялся Гитлера. Он любил и не боялся Муссолини. В начале мировой войны Испания заявила о своем нейтралитете и с тех пор строго его придерживалась. Между нашими двумя странами существовала выгодная и необходимая торговля, и железная руда, ввозившаяся из портов Бискайского залива, имела важное значение для наших военных заводов. Но теперь, в мае, период "сумерек войны" пришел к концу. Могущество нацистской Германии было доказано. Французский фронт был сломлен. Союзнические армии на севере находились в опасности. 17 мая сэр Сэмюэль Хор был назначен послом в Испании, и я не сомневаюсь в том, что никто не смог бы лучше выполнять в течение пяти лет эту утомительную, деликатную и важную миссию.
Политика генерала Франко на всем протяжении войны была исключительно своекорыстной и хладнокровной. Он думал только об Испании и испанских интересах. Благодарность Гитлеру и Муссолини за их помощь была ему чужда. С другой стороны, он не питал никакой неприязни к Англии за враждебное отношение к нему наших левых партий. Этот тиран с ограниченными взглядами думал лишь о том, чтобы предотвратить участие своего обескровленного народа в новой войне.
Правительство его величества было вполне удовлетворено такой далекой от героизма позицией. Единственное, чего мы хотели, это нейтралитета Испании. Мы хотели торговать с Испанией. Мы хотели, чтобы ее порты были закрыты для немецких и итальянских подводных лодок. Мы хотели не только того, чтобы Гибралтар не трогали, но и возможности пользоваться якорной стоянкой в Альхесирасе для наших кораблей и участком, соединяющим скалу Гибралтар с материком, для нашей неизменно расширяющейся авиационной базы. От этих условий в значительной мере зависел наш доступ в Средиземное море. Ничего не было легче для испанцев, нежели установить или позволить установить дюжину тяжелых орудий на холмах позади Альхесираса. Они имели право сделать это в любое время, а если бы орудия были установлены, они могли бы в любой момент открыть огонь, и тогда наши военно-морскую и авиационную базы нельзя было бы использовать. Гибралтарская скала снова могла бы выдержать длительную осаду, но она стала бы только скалой. В руках Испании находился ключ ко всем действиям Англии на Средиземном море, и никогда, в самые тяжелые моменты, она не заперла замок нам во вред. Опасность была настолько велика, что на протяжении почти двух лет мы постоянно держали наготове экспедиционные силы численностью свыше пяти тысяч человек и необходимые для них корабли, готовые выступить через несколько дней и захватить Канарские острова, что позволило бы нам сохранить господство в воздухе и на море и держать в узде подводные лодки, а также поддерживать связь с Австралазией вокруг мыса Доброй Надежды, если бы когда-нибудь испанцы закрыли для нас Гибралтарский порт.
Правительство Франко могло нанести нам этот сокрушительный удар еще одним весьма простым способом. Оно могло разрешить войскам Гитлера пересечь полуостров, осадить и захватить Гибралтар и передать его им, а тем временем оккупировать Марокко и Французскую Северную Африку, Эта возможность стала вызывать большую тревогу после подписания Францией перемирия, когда 27 июня 1940 года немцы крупными силами вышли к испанской границе и предложили провести братские церемониальные парады в Сан-Себастьяне и в городах за Пиренеями. Некоторое количество немецких войск действительно вступило в Испанию. Однако, как писал герцог Веллингтон в апреле 1820 года 1:
"Нет в Европе другой такой страны, в дела которой иностранцы могли бы вмешиваться со столь ничтожной выгодой, как Испания. Нет другой страны, в которой иностранцев так не любят и даже презирают и где нравы и обычаи столь мало похожи на нравы и обычаи других стран Европы".
1 Цитируется лордом Темплвудом в его мемуарах "Ambassador on special Mission". -- Прим. автора.
Теперь, сто двадцать лет спустя, испанцы, измученные и еле стоявшие на ногах в результате увечий гражданской войны, которая была делом их собственных рук, были еще менее общительны. Они не хотели, чтобы иностранные армии ступали по их земле. Хотя по своей идеологии эти мрачные люди были нацистами и фашистами, они предпочитали обходиться без иностранцев. Франко полностью разделял эти чувства и умело их выражал.
