Барбара Такман - Загадка XIV века
Поскольку результат похода в решающей степени зависел от командования, понятно, почему герцог Бургундский с такой тщательностью подходил к выбору «главного советника», если даже Фруассар и приукрасил кое-что в своем рассказе. Средневековые хронисты позволяли себе прямую речь при описании исторических событий. Так поступал до них и Фукидид. Если мы принимаем речь Перикла к афинянам, то отнесемся же с доверием и к обращению герцога Бургундского к де Куси. Вызывает удивление, правда, что имя де Куси как «главного советника» в окончательном списке основных советников графа Неверского не упоминается. В списке есть имена двух Тремуайев, Одара де Шассерона, всех придворных герцога Бургундского вместе с Филиппом де Баром и адмиралом де Вьеном. Де Куси, д’О, Бусико, де ла Марш и Анри де Бар перечислены в отдельном списке, с ними граф Неверский мог советоваться, «когда это покажется ему полезным». Организация руководства этой военной кампанией имела очевидные недостатки и отразила отсутствие концепции единства командования.
Освободившись от переговоров с Англией, рыцари с радостью принялись готовиться к крестовому походу, поскольку им надоело сидеть без дела. Идти в поход, по слухам, вызвались около двух тысяч рыцарей и оруженосцев в сопровождении шести тысяч лучников. Пехотинцев отобрали из лучших волонтерских и наемных отрядов. Герцог Бургундский, как и во время подготовки свадьбы, снова поразил размахом: он решил, что экипировка его сына-«дебютанта» должна быть самой великолепной. Свиту де Невера числом двести человек одели в новые ливреи «веселого зеленого цвета», обоз включал двадцать четыре повозки, перевозившие зеленые шелковые шатры, четыре огромных знамени с изображением эмблемы крестового похода — фигуры Мадонны, окруженной французскими лилиями, гербами герцога Бургундского и графа Неверского. Еще везли вымпелы для копий и шатров, вымпелы для труб, бархатные чепраки и геральдические костюмы для двенадцати трубачей, расшитые теми же золотыми и серебряными эмблемами, многие эмблемы были инкрустированы драгоценными камнями и жемчугом. Для кампании специально изготовили кухонную утварь и посуду, состоявшую из сорока дюжин чашек и тридцати дюжин тарелок. Перед походом всем должны были выплатить аванс за четыре месяца. Стоимость этого предприятия превышала количество денег, собранных во Фландрии. Герцог Бургундский наложил на население новые налоги, сюда вошли и деньги за производство в рыцари старшего сына и за заморское путешествие. За неучастие в походе взимали деньги со стариков и детей. Для обеспечения дальнейших потребностей крестоносцев герцог договорился о ссуде с магистратами городов, со сборщиками налогов, с ломбардцами и другими банкирами.
Все соперничали друг с другом в роскоши. Затраты де Куси частично покрыл Людовик Орлеанский — он выплатил Ангеррану оставшиеся шесть тысяч ливров за генуэзскую кампанию, добавил две тысячи его зятю Анри де Бару и оплатил услуги семнадцати рыцарей и оруженосцев своего двора, которые должны были следовать за знаменем де Куси.
Первыми среди иностранных союзников были рыцари-госпитальеры с Родоса, которые после упадка Константинополя и Кипра удерживали в Леванте господствующую христианскую позицию; вторыми — венецианцы, предоставившие свой флот; на суше к ним присоединились германские принцы из рейнских земель, Баварии, Саксонии и других частей империи — их рекрутировали венгры. Солдаты-наемники из Наварры и Испании, Богемии и Польши, там, где французские герольды сообщили о крестовом походе, присоединялись индивидуально. Итальянские провинции погрязли в междоусобицах, а потому никого не прислали, английское присутствие лишь предполагалось. Не существует письменных доказательств того, что английское войско отправилось за море, не было и обязательного королевского разрешения на выезд из страны. Ни Генри Болингброк, ни другой «сын герцога Ланкастерского» не могли возглавить английский контингент, поскольку они, как и большинство знатных английских аристократов, присутствовали на бракосочетании Ричарда через пять месяцев после отбытия крестоносцев. Эпизодические упоминания английских участников похода можно объяснить присутствием в войске госпитальеров «английского наречия», присоединившихся к своим собратьям с Родоса. Вопрос не в том, участвовали ли в этом походе англичане, а в том, почему они отсутствовали. Возможно, разногласия между королем Ричардом и Глостером стали еще более непримиримыми, каждый хотел, чтобы его приспешники были рядом; или, возможно, враждебность, порожденная долгой войной, оставила слишком глубокий след в сердцах рыцарей, и у англичан не было желания идти в крестовый поход под французским командованием.
Восторг по поводу похода разделяли далеко не все. Тесть графа Неверского Альберт, герцог Баварии и граф Эно, не горел желанием изгонять турок и защищать веру. А вот его сын Вильям д’Остреван вместе со многими молодыми рыцарями и оруженосцами выражал сильное желание пойти в поход. Герцог Альберт сказал сыну, что его мотив — «тщеславие», и спросил, по какой причине он «собирается воевать против людей и страны, не сделавшей нам ничего плохого». Он заметил, что Вильяму вместе с его отрядом лучше было бы заняться возвращением семейной собственности, которую незаконно удерживают соседи из Фризии. Обрадовавшись, что ему позволили военную авантюру, Вильям согласился. Восточная граница Европы была далеко, и, если принять во внимание коммуникации того времени, для большинства европейцев турки были всего лишь названием «варварского народа».
Папская схизма походу не препятствовала. Папа Бонифаций, которому подчинялись Венгрия, Венеция и Германия, с 1394 года активно проповедовал крестовый поход. Ему, как и его покойному ныне сопернику Клименту, хотелось престижа. Авиньонский папа Бенедикт финансировал французов. По просьбе герцога Бургундского он, по обычаю, дал крестоносцам отпущение грехов и разрешил находить приют и кров у «схизматиков» (греческих христиан) и неверных.
Отправление из Дижона 30 апреля 1396 года было великолепным зрелищем, которое не могло не взволновать сердца зрителей. Мечта Мезьера осуществилась, однако радоваться он не спешил: «они идут, как короли, за менестрелями и герольдами, в алых богатых одеждах, закатывают большие пиры, столы ломятся от яств», за один месяц они тратят больше, чем следовало бы потратить за три. Все будет так, как и в прежних походах, — сплошные самолюбование и недисциплинированность из-за любви рыцарей «к самой великой госпоже мира — Тщеславию».
Крестоносцы через Страсбур прошли по Баварии к верхнему течению Дуная, а оттуда по реке спустились до Буды (Будапешта) и встретились с королем Венгрии. Цели объединенной армии, пусть и не слишком ясные, скромностью не отличались. Крестоносцы планировали прогнать турок с Балкан и прийти на помощь Константинополю, переправиться через Геллеспонт, пройти через Турцию и Сирию и освободить Палестину и Гроб Господень, а после всех этих триумфов вернуться домой по морю. Для блокирования турок в Мраморном море подготовили венецианский флот и галеры императора Мануэля; венецианцы намеревались выплыть из Черного моря в Дунай и встретиться в июле в Валахии с крестоносцами. Не менее грандиозная, нежели планируемое вторжение в Англию или поход на Рим, «программа» похода составлялась без учета прошлых неудач. Не произвела впечатления на крестоносцев и осада Махдии, в которой принимали участие те же лидеры: на «неверных» как на противника они по-прежнему смотрели с презрением. Рыцари до сих пор верили, что никто не может противиться их отваге.
Двадцать восьмого марта военный совет утвердил дисциплинарный устав, согласно которому аристократ, совершивший какое-либо нарушение, лишался лошади и упряжи; паж, выхвативший в ссоре нож, лишался руки, а любой человек, совершивший кражу, лишался уха. Вопрос послушания командиру — его пытались разрешить со времен Иоанна II, да так и не решили — повис в воздухе. 28 марта совет прибавил к уставу последний пункт, который должен был иметь значение в Никополе: «В бою граф и его отряд сражаются в авангарде». Понятие о рыцарской чести требовало доказывать храбрость в первых рядах. Победа требовала еще большего.
Вместе с основным войском де Куси не поехал, потому что его отправили к герцогу Милана. Джан-Галеаццо разгневался на то, что его вытеснили из Генуи — сферы его влияния, — и пытался помешать переходу власти к королю Франции. Де Куси направили в Италию предупредить, что вмешательство герцога будет воспринято как враждебный акт. За этой ссорой была не только Генуя. Джан-Галеаццо затаил злобу, пусть и не открыто, поскольку его любимую дочь Валентину подозревали в том, что она либо околдовала, либо потихоньку травит короля. Злые слухи были делом королевы Изабо, ей требовалось устранить Валентину с дороги, возможно, она завидовала ее влиянию на короля или хотела завести роман с герцогом Орлеанским — или это была часть вечных махинаций Изабо, пытавшейся стравить Флоренцию и Милан; или, возможно, здесь было всего понемногу. В тавернах и на рынках ходили слухи, публика всегда готова была поверить в зло, исходившее от итальянки, сплетни так разрослись, что перед резиденцией Валентины собирались толпы и выкрикивали угрозы. Людовик Орлеанский не делал никаких попыток защитить свою жену, скорее он соглашался с Изабо, которая хотела удалить Валентину из Парижа под предлогом безопасности. Фактически ее отправили в ссылку, в загородную резиденцию Аньер-на-Сене, где спустя двенадцать лет она и скончалась.
