Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
Обратим внимание, что не знавший о жалобе Крупской Каменеву и Зиновьеву и не посвященный в обстоятельства «бури в стакане», разыгравшейся в квартире Ульяновых, Сталин даже не понял, о какой «грубости» идет речь в письме. Примечательно, что в ответе он ссылается на разговор с Крупской, состоявшийся «недель пять назад» (то есть 1—2 февраля), в то время как «претензии» Ленина относились к эпизоду более чем двухмесячной давности.
Действительно, он не понял, чего же хотел Ленин. На этот вопрос Сталин ответа не получил. Ленину его письмо вообще так и не показали, поскольку доведенный Крупской до нервного срыва больной стал чувствовать себя хуже.
10 марта произошел очередной приступ, приблизивший тот трагический момент, когда Сталин был обязан выполнить обещание о предоставлении Ленину средства уйти из жизни. Тот момент, которого Сталин всеми силами старался избежать, та критическая ситуация, из-за которой и возникла «буря в стакане», приближались.
Крупская напомнила ему об этом через неделю. Неизбежность, которую он страстно хотел отдалить, — наступила. Примечательно, что в отчаянном, почти в истерическом состоянии Крупская бросается не к кому-нибудь, а снова к Сталину. Она позвонила ему, и они встретились. После этой тягостной для него беседы Сталин ясно осознал, что держать ленинскую просьбу в тайне было бы верхом неблагоразумия.
И 21 марта 1923 года он пишет записку. «Строго секретно. Членам Пол. Бюро. В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) (Крупская. — К.Р.) сообщила мне в порядке архиархиконспиративном «просьбу Вл. Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия.
В беседе со мною Н.К. говорила, между прочим, что Вл. Ильич «переживает неимоверные страдания», что «дальше жить так немыслимо», и упорно настаивала «не отказывать Ильичу в его просьбе».
Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной из своего кабинета и с волнением требовал «согласия Сталина», ввиду чего мы вынуждены были оба раза прерывать беседу), я не счел возможным ответить отказом, заявив: «прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». В. Ильич действительно успокоился.
Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сих выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем довожу до сведения членов П. Бюро ЦК. 21 марта 1923 г. И. Сталин».
Эта записка, написанная утяжеленным канцелярским слогом, в стремлении буквально цитатно передать слова Крупской, отражает то внутреннее напряжение, которое переживал Сталин. Он не может не согласиться с правомерностью ленинской просьбы. Но, обремененный личным обещанием, он не в состоянии взять на себя ответственность за роковые последствия. Он не чувствует себя Богом
Кроме Томского, все члены Политбюро отреагировали на записку Сталина почти единодушным... «молчанием»: «Читал. Полагаю, что «нерешительность» Сталина — правильна. Следовало бы в строгом составе членов Пол. Бюро обменяться мнениями. Без секретарей (технич.). Томский».
На этом документе сделаны записи: «Читал: Г. Зиновьев. Молотов. Читал: Н. Бухарин. Троцкий. Л. Каменев». Но молчаливое самоотстранение соратников от вставшей перед ними дилеммы не снимало тяжести выбора с самого Сталина.
В тот же день он пишет новую записку: «Строго секретно. Зин., Каменеву. Только что вызывала Надежда Константиновна и сообщила в секретном порядке, что Ильич в «ужасном» состоянии и требует цианистого калия, обязательно. Сообщила, что пробовала дать калий. Но «не хватило выдержки». Ввиду чего требует «поддержки Сталина».
Соратники ответили: «Нельзя этого никак. Ферстер дает надежды — как же можно? Да если бы и не было этого! Нельзя, нельзя, нельзя! Г. Зиновьев. Л. Каменев». Почти паническое «нельзя» ставит точку в его терзаниях, и он поступается необходимостью держать данное слово.
Он был вправе так поступить. Но с ним обошлись непорядочно, бросив на него пятно и приписав качества, не присущие ему. Даже самые лютые его ненавистники в своих филиппиках в его адрес не приведут позже ни одного фактического примера его «капризности, нетерпимости, невежливости...», но ярлык «грубости» станет вешать на него всякий проходимец.
Мог ли Сталин ожидать, что человек, которого он почти боготворил, поступит столь опрометчиво? Но он никогда не опустится до сведения со своим кумиром счетов, наоборот, он вознесет Ленина на политический пьедестал.
ГЛАВА 15. НАСЛЕДНИКИ ИЛЬИЧА
...всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит.
Евангелие от Матфея. (12.25.)Пока, обремененный просьбой Ленина и терзаемый сомнениями в правомерности ее выполнения, Сталин пытался разрешить возникшую перед ним трагическую дилемму, Троцкий энергично отреагировал на обострение болезни вождя партии. Уже на следующий день после появления 13 марта 1923 года в газетах первого бюллетеня об ухудшении здоровья Ленина «Правда» опубликовала статью ближайшего сподвижника Троцкого К. Радека: «Лев Троцкий — организатор побед». Это стало своеобразным сигналом для активизации его приверженцев.
Еще в январе Троцкий отверг очередное предложение Сталина занять пост заместителя Председателя Совнаркома, а перед февральским Пленумом ЦК он настоял и на отклонении, по существу ленинского, предложения об увеличении состава ЦК. Вместо этого Троцкий стал настаивать на его «сужении» путем включения только членов Политбюро, Оргбюро и Секретариата, но его вариант не прошел. Ленин, в свою очередь, никак не отреагировал на работу февральского Пленума.
22 марта члены и кандидаты в Политбюро подписали письмо, где указывалось: «Тов. Троцкий не остановился перед тем, чтобы в крайне острой форме бросить ряду членов Политбюро обвинение в том, что позиция их в указанном вопросе продиктована якобы задними мыслями и политическими ходами».
В связи с отказом Троцкого обязанности Председателя Совнаркома были возложены на Каменева. Однако с отчетным докладом ЦК на предстоящем съезде партии вышла заминка. Сталин предложил выступить Троцкому, но тот демонстративно отверг это предложение.
Видимо, он опасался, что это воспримут как слишком откровенные претензии на роль вождя еще при жизни Ленина. Сталин тоже не принял это поручение. Ему и так предстояло сделать два доклада: по организационному и по национальному вопросам.
Основной доклад взялся сделать тщеславный Зиновьев. На подчеркнутое дистанцирование Троцкого от других членов Политбюро Сталин, Зиновьев и Каменев отреагировали тем, что составили своеобразный триумвират, сопротивлявшийся очевидным намерениям Лейбы Бронштейна стать во главе партии.
XII съезд партии состоялся при отсутствии на нем Ленина. Съезд прошел с 17 по 25 апреля. За день до его начала Фотиева передала Сталину текст ленинской статьи «О национальностях». В прилагаемом письме она сообщала, что первоначально Ленин предлагал работу опубликовать, но накануне последнего кризиса болезни он сказал: «Да, я думаю ее опубликовать, но несколько позже».
Конечно, эта статья, содержавшая критику точки зрения Сталина по национальному вопросу, была политически «неудобной» для Генерального секретаря, поскольку ставила под сомнение правильность его позиции. Однако он не стал интриговать и затягивать ее передачу президиуму до завершения съезда. Ленинская статья была зачитана на заседании представителей, а затем и на встречах делегаций съезда.
Конечно, статья Ленина не была объективна. Помимо «критики» Сталина за стремление к «автономизации» регионов, входящих в СССР, Ленин несправедливо представлял дело так, будто бы тот игнорировал проблему развития национальных языков. Это не соответствовало истине.
Наоборот, еще в 1921 году, выступая на собрании тифлисской парторганизации, Сталин особо подчеркивал важность развития национальных языков. Он говорил: «Одно из двух — либо украинский, азербайджанский, киргизский, узбекский, башкирский и прочие языки представляют действительную реальность ...и тогда — советская автономия должна быть проведена в этих областях до конца, без оговорок; либо украинский, азербайджанский и прочие языки являются пустой выдумкой, школы и прочие институты на родном языке не нужны, и тогда — советская автономия должна быть отброшена, как ненужный хлам. Искание третьего пути есть результат незнания дела или печального недомыслия».
Но, пожалуй, самым несправедливым было обвинение Сталина в поощрении национального гнета и организации «великорусско-националистической кампании». «Известно, что обрусевшие инородцы, — писал Ленин, явно адресуя критику Сталину и Орджоникидзе, — всегда пересаливают по части истинно русского настроения». Ленин призывал «уберечь российских инородцев от нашествия истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности подлеца и насильника, каким является типично русский бюрократ».
