Герберт Уэллс - Очерки истории цивилизации
Трудным ребенком оказался император Фридрих для матери-церкви, а ведь он был только первым в целом выводке подобных трудных детей, который последовал за ним. По всей Европе правители и образованные вельможи читали и обсуждали его послания. Более предприимчивые студенты университетов переписывали и изучали арабского Аристотеля, которого он сделал доступным для них на латыни. Громы и молнии, которые Рим метал в адрес Салерно, губительным образом ударили по нему самому. Ничтожный результат, который возымели папские отлучения и интердикты, возводившиеся на Фридриха, произвел впечатление на европейцев самых разных общественных слоев.
14Мы уже говорили, что Иннокентий III проглядел то, как повзрослел его подопечный Фридрих II. Столь же справедливым будет сказать, что папство не осознавало взросления Европы. Невозможно в наши дни беспристрастному историку не симпатизировать основополагающей идее, двигавшей папством, — идее всемирной власти праведности, поддерживающей мир на земле. Рано или поздно человечество придет к всеобщему миру на всей земле, если наша раса не будет прежде уничтожена возрастающей силой ее разрушительных изобретений. И этот всеобщий мир неизбежно должен принять форму организации, поддерживающей законность, религиозной в лучшем смысле этого слова, — правительства, управляющего людьми через воспитание их разума в едином представлении о человеческой истории и человеческой судьбе.
Папство было первой осознанной попыткой создать такое правительство на земле. Мы не имеем права слишком сурово оценивать его недостатки и просчеты, поскольку каждый урок, который мы извлекаем из них, представляет огромную ценность для нас. Мы постарались предположить, какими были основные факторы, которые привели к крушению Римской республики, и теперь пришло время прояснить причины неудачи римской церкви в укреплении и направлении доброй воли человечества.
Первое, что бросается в глаза ученому, это непоследовательность усилий церкви установить Град Божий во всемирном масштабе. Политика церкви не была постоянно и чистосердечно направлена на достижение этой цели. Только время от времени какая-то выдающаяся личность или группа таких личностей заставляли ее двигаться в этом направлении. Образ царства Бога, которое проповедовал Иисус из Назарета, был почти с самого начала, как мы уже показали, скрыт под напластованиями доктрин и ритуалов ранней эпохи, духовно более отсталых и примитивных. Христианство почти сразу же после ухода Иисуса перестало быть чисто пророческим и творческим. Оно опутало себя архаической традицией жертвоприношений, жречеством, таким же древним, как само человечество, и трудно постижимыми доктринами о структуре божественного. Этрусский pontifex maximus, перебирающий окровавленными пальцами внутренности животного, заслонил собой учение Иисуса из Назарета. Философская заумь александрийского грека сделала его малодоступными. Чтобы не потерять себя среди многословия неуемных спорщиков, церковь стала догматичной. Отчаявшись примирить раздоры ученых и богословов, она нашла сомнительный выход в авторитарности.
К XIII в. официальная церковь уже испытывала явный патологический страх перед теми сомнениями, которые начали подтачивать самую основу ее притязаний. Церковь забыла о том, что такое душевный покой. Она повсюду выискивала еретиков. Мы уже упоминали о персе Мани, которого распяли в 227 г. Он представлял борьбу между добром и злом, как борьбу сил света, восставших против сил тьмы и зла, извечно присущих Вселенной. Все эти глубокие тайны по необходимости излагались в символической и поэтической форме, и идеи Мани все еще привлекали склонных к философии. Можно и теперь услышать отзвуки манихейского учения в выступлениях многих проповедников-христиан. Но ортодоксальное католичество придерживалось других взглядов.
Эти манихейские идеи широко распространились в Европе, в особенности на Балканах и на юге Франции. Во Франции людей, которые их придерживались, называли катарами или альбигойцами (XI–XIII вв.). Их представления и образ жизни были так близки раннему христианству, что, по их убеждениям, именно они и являлись истинными христианами. В целом, как община, они жили образцово праведной и чистой жизнью среди жестокого, бурного и порочного века. Альбигойцы ставили под сомнение обоснованность взглядов Рима и ортодоксальную интерпретацию Библии. Они считали, что Иисус был бунтарем, восставшим против жестокости Ветхозаветного Бога, а не его единородным сыном.
В близкой связи с альбигойцами были вальденсы («лионские бедняки»), последователи Пьера Вальдо (конец XII в.). По всей видимости, у него не было особых расхождений с католичеством в богословских вопросах, однако Вальдо не уставал обличать погрязшее в роскоши духовенство. Это уже было чересчур для Латерана, и Иннокентий III призывал к крестовому походу против этих несчастных сектантов. Всякому бродяге, который оказался на мели, позволено было присоединиться к крестоносному воинству, чтобы нести огонь и меч, насилие и немыслимые жестокости наиболее мирным из подданных короля Франции. Описания пыток и издевательств, которыми был отмечен этот крестовый поход, читать куда страшнее, чем любое из преданий о неумолимых язычниках и христианах-мучениках, — и эти свидетельства тем страшнее, что в их подлинности не приходится сомневаться.
И нетерпимость церкви не сводилась только к религиозным вопросам. Циничным, напыщенным, вспыльчивым и довольно злобным старикам, которые составляли подавляющее большинство в церковных советах, не нравилось любое знание, кроме их собственного, они не доверяли любой мысли, которую не могли контролировать или исправлять. Они хотели задержать развитие науки, в которой видели опасного конкурента. Любой духовный поиск, за исключением их собственного, воспринимался как дерзкий вызов. Позднее они начнут новый крестовый поход против учения о Земле и ее положении в пространстве и того, вращается она вокруг Солнца или нет. Церковь вполне могла бы не вмешиваться в дела разума, но, похоже, ею двигала внутренняя потребность свести на нет стремление людей к научному поиску.
Даже если бы эта нетерпимость порождалась искренней верой, с этим сложно было бы смириться. Но она сопровождалась неприкрытым презрением к духовному достоинству простого человека, и это делало позицию церкви неприемлемой для свободного духа того времени. Мы вполне беспристрастно говорили о политике римской церкви в отношении ее восточной сестры-церкви, оказавшейся в сложном положении. Многие из приемов и средств, которыми пользовалось католичество, были совершенно недопустимы. В отношении же римской церкви к своим верным — католикам, прослеживается подлинный цинизм. Она сама уничтожила свой авторитет, пренебрегая своим же учением о праведности. Но вершиной безрассудства римской церкви была торговля индульгенциями — возможностью откупиться от страданий души в чистилище за деньги. Рим начал активно продавать индульгенции в XV в., но дух, который привел к этому позорному и, как оказалось, гибельному занятию, был очевиден уже в XII и XIII вв.
Еще задолго до того, как зерно критики, посеянное Фридрихом II, успело прорости в умах людей и принесло неизбежный плод бунта, в христианских странах было сильно чувство, что не все нормально в духовной атмосфере католичества. Внутри церкви возникли движения, которые в наши дни мы назвали бы «движениями за возрождение». Они скорее подразумевали критику, чем открыто критиковали ее существующие порядки и организации. Люди искали новые способы вести праведную жизнь за пределами монастырей и приходов.
В этой связи весьма примечательна личность св. Франциска Ассизского (1181–1226). Мы не станем подробно останавливаться на том, как этот привлекательный молодой человек из города Ассизи в Северной Италии принял решение отказаться от соблазнов мирской жизни и отправился искать Бога. Начало этой истории во многом схоже с ранними переживаниями Гаутамы Будды. В молодости Франциск, сын богатых родителей, пережил внезапное преображение среди жизни, наполненной удовольствиями, и, дав обет крайней нищеты, остальную жизнь посвятил подражанию жизни Христа, служению больным и увечным и в особенности служению прокаженным, которых тогда было великое множество в Италии.
К нему стали присоединяться многочисленные последователи, и так на свет появился первый орден нищенствующих монахов — францисканцы, или «серые братья», названные так из-за цвета сутан. За первоначальным братством последовал и женский орден. Отметим, что Франциск Ассизский проповедовал, не зная притеснений от мусульман, в Египте и Палестине, хотя в самом разгаре был Пятый крестовый поход. Его деятельность получила официальное одобрение и поддержку Папы Иннокентия III. Впрочем, пока св. Франциск находился на Востоке, произошла перестройка его ордена, усилившая подчиненность францисканцев Риму и заменившая церковной дисциплиной искреннюю, братскую связь членов ордена.
