Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина
Чтобы не быть обвиненным в невнимании к остальным членам ЦК, Ленин как бы походя ставит всех на место и дает почти язвительно уничтожающие оценки. Он напоминает о штрейкбрехерстве Зиновьева и Каменева в октябрьских событиях и делает разнос Бухарину и Пятакову. «Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил)?.. — обнадеживающе отмечает Ленин. Более того, словно подслащивая пилюлю, он подчеркивает: — Бухарин — ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем партии».
И из этого почти ребячливого «достоинства» Ленин делает неожиданный вывод: «но его теоретические воззрения с очень большими сомнениями могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал диалектики)».
«Теоретик», не понимающий диалектики! Большего для ниспровержения Бухарина с пьедестала теоретика марксизма невозможно придумать. А подчеркивание отсутствия образования и непонимания «диалектики» совершенно перечеркивает деловую «ценность» «любимца партии».
Характерно, что в отношении Пятакова Ленин использует ту же понравившуюся формулу — «...человек выдающихся способностей». А затем следует все перечеркивающий вывод: «но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе».
Вывод Ленина убедительно однозначен, что все эти «выдающиеся и преданные работники» — Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин и Пятаков — могут рассматриваться как руководители партии только после исправления, когда сумеют «пополнить свои знания и изменить своей односторонности»...
При таком условии утверждение, что Сталин уже «сосредоточил в своих руках необъятную власть», — является прямым указанием на него как единственного, реального преемника Ленина.
Ленин совершенно не оставляет своим соратникам иного выбора. Но самое замечательное в том, что такой выбор они якобы будут вынуждены сделать сами и они все это поймут. Мало того, Ленин своими характеристиками нейтрализовал, на первый период, всех конкурентов Сталина даже от попыток борьбы за власть.
Он потому и держал свое обращение в строгом секрете, что каждый из претендентов, ошарашенный (нужно заметить, справедливыми характеристиками), в первую очередь будет озабочен «отмыванием» навешанных Лениным ярлыков. Что и получилось в действительности.
Правда, выразив свою волю, Ленин не ощущал умиротворения. Его общее состояние в эти дни было плохое. По записям М.И. Ульяновой, его мучили «почти постоянные неполадки с желудком, головные боли, плохой сон, общая слабость. Пессимистическое настроение не могло не влиять, со своей стороны, и на физическое состояние Владимира Ильича».
Конечно, его настроение не поднялось, когда, выполняя предписания врачей, 24 декабря Политбюро приняло решение ограничить Ленину его умственную работу: «Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5—10 минут, но это не должно носить характер переписки... Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений».
Но что мог значить для него этот «запрет»? Только ограничения в переписке. Впрочем, он не особо церемонился с мнением коллег. Ограниченный в информации, он нашел себе тему для размышления.
И в раздраженном состоянии, «под горячую руку», Ленин надиктовал 30—31 декабря 1922 года заметки «К вопросу о национальностях или об «автономизации», в которых делает нападки на русских, обвиняя их в шовинизме, и допускает упреки Сталину за «торопливость» в вопросах создания СССР и «озлобление против пресловутого «социал-национализма». Он исходил из того, что в созданном Союзе, являющемся по форме федерацией, воплощены идеи Сталина о создании унитарного государства с областными автономиями.
Исходным поводом для написания этих заметок стал конфликт между Закавказским краевым комитетом РКП(б), руководимым Г.К. Орджоникидзе, и группой грузинских оппозиционных членов ЦК во главе с Мдивани.
Еще в июле 1921 года при участии Сталина Кавбюро ЦК РКП(б) создало комиссию для рассмотрения вопроса по объединению Закавказских республик, а в ноябре оно приняло решение об организации Закавказской федерации (ЗСФСР).
Однако оппозиция националистов во главе с Мдивани настаивала на том, чтобы Грузии входила в состав СССР не через Закавказскую федерацию, на правах автономии, а самостоятельно. Позиция Ленина в этом вопросе расходилась с мнением грузин.
В разработанном им проекте решения Политбюро он призывает «Признать федерацию Закавказских республик абсолютно правильной и, безусловно, подлежащей осуществлению, но в смысле практического осуществления — преждевременной, т.е. требующей нескольких недель (курсив мой. — К.Р.) для обсуждения, пропаганды и проведения снизу...»
Сталин более реально смотрел на этот вопрос. Получив 28 ноября ленинский проект, он ответил: «Тов. Ленин. Против вашей резолюции не возражаю, если согласитесь принять следующую поправку: вместо слов «требующей нескольких недель обсуждения» сказать: «требующей известного периода времени для обсуждения» и т.д. согласно вашей резолюции.
Дело в том, что «провести» федерацию в Грузии «снизу» в «советском порядке» в «несколько недель» нельзя, так как в Грузии Советы только начинают строиться. Они еще не достроены». Ленин согласился с этой поправкой.
Сталин не ошибся. Решить грузинский вопрос в короткий срок
было невозможно. 11 августа 1922 года Оргбюро ЦК образовало комиссию, которой поручалось подготовить к Пленуму материалы о взаимоотношениях РСФСР с национальными республиками.
Проект, представленный Сталиным, предлагал: единым Советским государством станет РСФСР, а УССР, БССР и Закавказская федерация войдут в него на правах автономий. 25 сентября материалы комиссии были направлены Ленину. 26 сентября он беседовал по этому вопросу со Сталиным, а позже принял ряд представителей Закавказья.
Грузия желала войти в состав Союза не в составе Закавказских республик, а на правах федерации. Урегулировать разногласия, возникшие между Центром и руководством Грузии, Политбюро поручило Серго Орджоникидзе. Однако грузинская оппозиция проявила несогласие с позицией руководителя краевого комитета, демонстрируя несдержанность. Ленин узнал об этом и еще в письме от 21 октября 1922 года высказал недовольство действиями сторонников Мдивани, допускавшими «брань против Орджоникидзе».
Проблема была непростой, и страсти накалились. Горячие «грузинские парни» не церемонились в выборе выражений и аргументов. Во время острого спора вокруг этого вопроса в Тбилиси, на квартире Орджоникидзе, один из местных уклонистов, некий Кохабидзе, бросил своему оппоненту лживое обвинение в коррупции. Не сдержавшись, Серго нанес обидчику пощечину. Орджоникидзе можно понять: для этого кристально честного и неподкупного человека такое обвинение являлось оскорблением.
Чтобы «подогреть» ситуацию, сторонники Мдивани обратились с жалобой на Орджоникидзе в ЦК РКП(б). Для ее проверки 25 ноября Политбюро приняло решение направить в Грузию комиссию во главе с Дзержинским. Дзержинский поддержал позицию Орджоникидзе.
Между тем слух об этом инциденте дошел до Ленина. По возвращении Дзержинского 12 декабря он имел с ним продолжительную беседу, и, не удовлетворенный выводами, Ленин вновь направил Ф.Э. Дзержинского и начальника ГПУ в Грузию для нового расследования происшествия.
Пожалуй, этот конфликт, даже помноженный на южную темпераментность, не стоил выеденного яйца. Но, лишенный из-за болезни возможности работать, Ленин чересчур остро и близко к сердцу воспринял «грузинский вопрос». Он назвал поступок Орджоникидзе возмутительным, а поскольку Дзержинский и в этот раз защищал темпераментного коллегу, то Ленин к «нарушите-
лям» причислил и его, усмотрев в действиях сторонников Центра русский «великодержавный шовинизм».
Конечно, конфликт не стоил растрачиваемых на его рассмотрение «свеч», но оторванного от живой работы, больного Ленина он волновал. Его бодрствующий и требующий эмоциональной пищи мозг заставлял снова и снова возвращаться к этой теме.
Впрочем, еще в начале лета он жаловался в письме к Сталину: «Т. Сталин! Врачи, видимо, создают легенду, которую нельзя оставить без опровержения... Если я когда волнуюсь, то из-за отсутствия своевременных и компетентных разговоров. Вы поймете это и дурака немецкого профессора и К° отошьете. О Пленуме ЦК непременно приезжайте рассказать».
