Московская хроника 1584-1613 - Конрад Буссов
Пересмотр точки зрения Карамзина и Устрялова (сам Устрялов, впрочем, остался на старых позициях — см. его замечание в предисловии к 3-му изданию Хроники Бера)[83] и “восстановление в правах” Буссова (Die Restitution Bussows, по выражению Куника)[84] не снимает, однако, вопроса о Бере и его отношении к Хронике. Прежде всего, о Бере-писателе дважды и вполне определенно говорит Петрей. Так, в рассказе Петрея о принце Густаве Шведском имеется следующее место: “Поэтому несправедливо известие Мартина Бера, который пишет, что сам погребал Густава в монастыре Димитрия Солунского и получил за сие 20 рублей в награду”[85]. И действительно, известие о том, что пастор Мартин Бер 22 февраля 1607 г. хоронил Густава в Кашине, в монастыре Димитрия Солунского, имеется во всех списках Хроники — правда, без упоминания о плате, полученной Бером[86]. И именно на основе этого известия Карамзин и считал Бера автором Хроники. Еще важнее другое свидетельство Петрея о Бере-писателе, содержащееся в рассказе о попытке Василия Шуйского отравить Болотникова, послав в Калугу для этой цели немца Фридриха Фидлера. Весь этот рассказ Петрей целиком заимствует из Хроники Буссова, в том числе и текст клятвы, взятой Шуйским с Фидлера, что тот сдержит свое слово. Но в отличие от Хроники Буссова ни в одном из списков которой ничего не говорится о том, кто был составитель текста клятвы Фидлера, Петрей предпосылает тексту клятвы следующее заявление: “А чтобы всем было очевидно, как гласила клятва, которую он дал, я хочу записать ее слово в слово, как ее написал и обнародовал Мартинус Бер, который был автором (письменным отцом) этой клятвы”. Вслед за тем Петрей помещает текст клятвы Фидлера, причем не только в немецком издании 1620 г., но и в первом, шведском издании сочинения Петрея текст клятвы Фидлера дается на немецком языке, точно совпадая, за исключением незначительных редакционных разночтений, с текстом клятвы в Хронике Буссова[87]. То, что Петрей привел в шведском издании текст клятвы Фидлера по-немецки, может означать только одно, — что Петрей действительно держал в руках Хронику, автором которой он считал Бера, и действительно выписал из нее “слово в слово” клятву Фидлера. (Напротив, ссылка на Бера в рассказе о Густаве Шведском содержится в такой форме, что допускает возможность того, что Петрей, скажем, имел в виду какое-нибудь письмо Бера). К этим свидетельствам о Бере-писателе у Петрея нужно добавить материал, который можно извлечь из самой Хроники Буссова. Материал этот содержится в рассказе о козельских немцах. Рассказ этот, главным героем в котором выступает Бер, спасающий немцев от угрозы расправы с ними Лжедимитрия II, упоминает о “молитвах и псалмах”, которые Мартин Бер “сам сочинил в этой беде и которые можно найти в конце этой книги” (стр. 171). И действительно, в конце Хроники Буссова с особым заголовком помещены три молитвы и один стихотворный псалом (названный по-латыни Lamentatio). В этом псалме и состоит весь интерес, так как он представляет собой акростих, образующий из первых букв, с которых начинается каждая строфа, имя его автора: Martinus Beer[88]. Наличие в Хронике Буссова псалма-акростиха с именем Мартина Бера, помещенного к тому же в конце рукописи, еще более увеличивает материал, говорящий в пользу участия Вера в составлении Хроники, превращая рассказ о том, что Бер сочинил свой псалом экспромтом, на берегу Оки, в простой литературный прием, имеющий целью обратить внимание читателя Хроники на акростих. Можно было бы даже идти дальше и видеть в этом акростихе вообще указание на то, что Бер являлся автором Хроники, если бы и в ее заголовке и в тексте не было прямых и бесспорных свидетельств об авторстве Буссова. Но эти материалы о Бере полностью укладываются в формулу письма Буссова герцогу Брауншвейгскому о “помощнике” (Mitgeselle), вместе с которым он составлял свою “книгу”. Роль Бера как “помощника” Буссова вполне отвечала характеру родственных отношений между ними как зятем и тестем (о женитьбе Бера на дочери Буссова говорит Петрей в шведском издании своего сочинения)[89]. Вместе с тем Бер обладал такими качествами, которых как раз могло недоставать у Буссова-писателя, именно — школьной и церковной образованностью, ибо, в противоположность Буссову, который, по его собственному признанию в письме герцогу Брауншвейгскому, “с юности” (von Juegent) находился на службе у государей и владетельных особ, т. е. воевал, провел свыше 40 лет (“большую часть своей жизни”), как он пишет в письме советнику герцога Брауншвейгского Пепарино от 3 февраля 1614 г. (см. стр. 195)[90], вне Германии и вряд ли где-нибудь серьезно учился, Мартин Бер приехал в Москву в 1600 г. по приглашению Бориса Годунова, будучи студентом Лейпцигского университета, и первые три года своего пребывания в Москве являлся учителем “немецкой и латинской школы” в Немецкой слободе в Москве[91].
Участию Бера в составлении Хроники Буссова хорошо отвечает ее литературная форма.
Еще Куник отметил двойственность и противоречивый характер литературной формы Хроники. С одной стороны, “многие рассказы и рассуждения”, содержащиеся в Хронике, свидетельствуют, что ее автор “получил для своего времени неплохое школьное образование”, что “в библии он совсем не чужой, но очень опытен”, что он “показывает хорошее знакомство с латинской литературой. Он не только употребляет известные образы, взятые из древней истории, но и приводит по тогдашней моде отдельные латинские фразы. Сомнительные места он не пишет по-немецки, а только по-латыни”. С другой стороны, “в немецкой литературе он совершенно необразован. Его стиль во многих местах беспомощен, даже груб и неправилен”[92]. Куник, начинавший свои исследования о Буссове с позиций признания Буссова единоличным автором Хроники и напечатавший первую часть своей работы о Буссове, из которой и заимствованы цитированные выше места, еще до получения им писем Буссова герцогу Брауншвейгскому и Пепарино[93] относил языковый и стилистический
