Петербург накануне революции - Лев Яковлевич Лурье
Шведы
Костяк первой шведской колонии в Петербурге составляли военнопленные, захваченные в ходе Северной войны, а также специалисты, приглашенные Петром I на строительство города. Центром общинной жизни, не потерявшим значения и к началу XX века, была лютеранская церковь Святой Екатерины на Большой Рождественской (позднее Малой Конюшенной) улице. Из-за большого количества поселенцев ближайший к церкви переулок был назван Шведским. В 1870-х около трети пятитысячной шведской диаспоры жило в пределах исторической слободы, однако к 1910-м годам большинство шведов переместилось в окрестности промышленных предприятий Васильевского острова и Выборгской стороны. Самая малочисленная из лютеранских общин Петербурга в основном была занята в промышленности: среди шведов было много квалифицированных рабочих и инженеров, работавших на Балтийских верфях и на предприятиях братьев Нобель, самых знаменитых в Петербурге выходцев из Швеции. Интенсификации русско-шведских связей способствовала женитьба сына короля Швеции Густава V на кузине Николая II Марии Павловне.
Источники:
Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия. В з т. Т. 2: Девятнадцатый век. Кн. 1-8. СПб., 2003-2011.
Юхнева Н. В. Этнический состав и этносоциальная структура населения Петербурга. М., 1984.
Дома на Выборгской стороне Петербурга. 1917 год
V
Лекция Льва Лурье
Проститутки, попрошайки, хулиганы, взяточники
Петербург – мужской город. Здесь офицеры, чиновники, гвардейцы, солдаты, портные в Апраксином переулке, строители, которые живут на только что построенных первых этажах или в подвалах домов.
Поэтому в Петербурге был один из самых высоких в Европе процент проституток. Девушки гуляли по улице, они были или нелегальными – и тогда угроза заражения венерическими болезнями была очень высокой, – или так называемыми «бланковыми»[35], то есть были поставлены на учет и должны были регулярно проходить осмотр санитарной полицией. Существовали и так называемые публичные дома – съемные квартиры, где девиц содержит неопрятная хозяйка.
Проститутка в элитном заведении могла получать до 600 рублей в месяц, а доход девушек в заведениях средней руки был около 40 рублей – в два раза больше зарплаты работницы текстильной фабрики. Конечно, в заведениях, рассчитанных на солдат и бродяг, все было не так радужно: один клиент оставлял от 30 до 50 копеек, а за день работница при этом принимала до 20 человек.
Проститутку подстерегает масса опасностей, никогда не знаешь, на кого наткнешься – на накопившего деньги сезонного рабочего, а может быть, и на маньяка с ножом. Поэтому существовали коты – так тогда называли сутенеров, которые крышевали гетер и часто жили с ними.
Другая городская напасть – огромное количество бродяг и нищих. Может быть, в Москве, где много церквей, их было даже больше, потому что главное место, где нищий просит милостыню, – это, конечно, паперть. Милостыню дают хорошо, особенно купцы, особенно на большие религиозные праздники. Максим Горький рассказывал такую историю. Сенная площадь, булочная, входит бродяга, крестится, спрашивает: «Ситный[36] теплый?» Ему в ответ: «Теплый». Он говорит: «Дайте, ради бога». То есть черствый хлеб он есть не будет.
Конечно, у бродяг существовала конкуренция, случались драки за лучшие паперти. Жили эти опустившиеся люди на свалках: в районе Горячего поля – напротив Новодевичьего монастыря, там, где сейчас Московский проспект, – и Смоленского поля – между нынешними станциями метро «Приморская» и «Василеостровская». Если у жителей гавани не хватало денег на извозчика, им приходилось возвращаться домой мимо Смоленского поля, где на них могли напасть, ударить кирпичом по голове, убить за какую-нибудь рубашку, чтобы тут же ее продать и пропить.
Пьянство – еще одна напасть Петербурга. Федор Михайлович Достоевский даже хотел написать роман (к сожалению, не успел, умер) под названием «Пьяненькие» о жизни Петербурга. Пьянство было самым простым и дешевым способом уйти от проблем. В ренсковых погребах[37] тогда не разливали, но человек покупал мерзавчик, вынимал пробку или отбивал горлышко и пил прямо без закуски на улице. И около входа в каждый ренсковый погреб пьяные лежали полукругом, как лепестки ромашки.
Одним из самых известных мнимых калек был профессиональный нищий Климов, проживавший с семьей в целой квартире в одном из домов за Обводным каналом. Каждое утро он на извозчике добирался до Гостиного двора, где с помощью нехитрого приспособления – корытца превращался в безногого.
Самую большую угрозу для обычного человека представляли хулиганы. Отчасти это были рабочие, но много было и тех, кто выпал из круга, перестал быть членом какой-то корпорации, у кого не было родственников. Пропил деньги – домой не добрался. Или обманул своего хозяина, а он заметил, выгнал со скандалом. Такого приказчика уже никто не берет – все торговцы из одной деревни, все всех знают. Ехать обратно в деревню – позор, надо как-то жить и как-то устраиваться. Человек оказывался в критическом положении, а именно такие люди и являются потенциально опасными.
Петербург был разделен на зоны, каждый квартал и каждый район был охвачен определенной хулиганской шайкой. Например, на Петроградской стороне были шайки, которые назывались Гайда и Роща. Гайда носила синие шарфы, а Роща – желтые шарфы, и папироски они курили специально, по-особому, так что всегда было ясно, кто из какой банды. Были голодаевские, были песковские, были васинские. Базировались они в районе новостроек.
Там, где исчезали деревянные дома и появлялись многоэтажные здания, где не было оседлого населения, которое знает друг друга с детства, где еще не очень хорошо работали дворники.
На хулиганов устраивали облавы. В 1910 году они совершенно распоясались – в Народном доме, нынешнем мюзик-холле в Александровском парке, где была, говоря современным языком, самая большая в городе дискотека и где, как на общем водопое, объявлялось перемирие между шайками, двое хулиганов зарезали солдата. Солдат был Преображенского полка, а офицеры полка – это
