Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России - Игорь Владимирович Курукин
В каждом огороде сократилось число кабаков, переименованных в «кружечные дворы»; впрочем, соответственно повышена была и цена на водку и еще больше на импортные вина, которые купцы хотели бы продавать внутри страны. Кроме того, запрещалась продажа спиртного духовным лицам, в долг или под заклад имущества, во время постов, а также по средам, пятницам и воскресеньям. Рассылавшиеся из Москвы грамоты обязывали местные власти строго следить за соблюдением общественного порядка: «…чтоб у них на кружечном дворе питухи пили тихо и смирно, и драки, и душегубства и иного какого воровства, и татям и разбойникам приходу и приезду не было». Загулявших посетителей надлежало запирать в чуланы и наказывать батогами{110}.
К сожалению, эти и подобные меры по ограничению пьянства оказывались неэффективными: «Ежедневного пьянства, однако, эта мера почти не прекратила, так как несколько соседей складываются, посылают за кувшином или более и расходятся не раньше, как выпьют все до дна; при этом часто они падают один рядом с другим. Некоторые также закупают в больших количествах, а от себя тайно продают в чарках. Поэтому, правда, уже не видно такого количества голых, но бродят и валяются немногим меньше пьяных», — оценивал последствия реформы дважды побывавший в Москве ученый из маленького немецкого княжества Голштинии Адам Олеарий.
Резкое сокращение кабацкой торговли вызывало протесты. Иногда возбужденная толпа штурмом брала «кружечные дворы», как это произошло в Коломне, где солдаты «человек с двести и болши и учали де в избах ломать подставы и питье кабацкое лить и целовальников волоча из изб бить кольем и дубинами до смерти». К тому же выгоды от питейной продажи составляли существенную часть государственного дохода, а финансовое положение страны во время тяжелой русско-польской войны 1654–1667 гг. оказалось катастрофическим, т. к. усиленный выпуск медных денег привел к сильнейшей инфляции и к восстанию в столице летом 1662 г. «Медному бунту». Финансовый крах заставил правительство отказываться от объявленной кабацкой реформы: в 1663 г. была вновь введена откупная торговля, и «государево кабацкое дело» стало стремительно расширяться.
Характерно, что документы, содержавшие все вышеперечисленные ограничения, тем не менее требовали от местных властей» как и ранее, собирать кабацкие доходы с прибылью «против прежних лет»; тем самым на местах были вынуждены нарушать любые запреты. В 1664 г. двинской воевода князь Осип Щербатов запрашивал столицу: следует ли ему соблюдать принятые «антиалкогольные» указы, если местный кабацкий голова понастроил «точек» и «вино русское и немецкое и водки продает в ведра и в кружки и в чарки», не соблюдая ни времени, ни запрещения торговли в долг? Ответная грамота предписывала воеводе не вмешиваться, а расплодившимся кабакам «велено быть по прежнему». Восстановлена была и практика откупов.
Была, правда, сделана и еще одна попытка придать кабацкому делу более цивилизованные формы. Выдающийся государственный деятель Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, будучи воеводой в приграничном Пскове, задумал «с примеру сторонних чужих земель» реорганизовать систему городского самоуправления, находившуюся, в руках немногих богатейших «мужиков-горланов», и оживить торговлю. Безуспешная борьба с корчемством (а во Псков контрабандой доставляли немало «немецких питей») подсказала ему простой выход: в городе в 1665 г. была введена вольная продажа вина с уплатой в казну определенной доли дохода одной копейки с рубля. Одновременно воевода привлек рядовых посадских людей к управлению городом: 5 выборных «мужиков» ежегодно должны были чинить суд «во всех торговых и обидных делах».
У нас, к сожалению, нет данных об успехах экономической и социальной политики Ордина-Нащокина. Но известно, что после отъезда воеводы «вольные питейные промышленники» Пскова начали тяжелую борьбу с откупщиками, желавшими вернуть себе утраченную монополию на кабаки. Осаждаемое противоречивыми челобитными псковичей правительство решило провести что-то вроде референдума и «опросить всяких чинов людей» в городе и уезде о форме питейной торговли. Но эта мера ничего не прояснила: большинство опрошенных — местные служилые люди и окрестные крестьяне — отговорились незнанием проблемы{111}. В итоге реформа была свернута, и государственные кабаки утвердились по-старому.
Мертворожденными оказались и последующие постановления 1681 г. о новой ликвидации откупов; по-прежнему ожесточенно, но безрезультатно продолжалась борьба с корчемством. На пороге петровских реформ, в 1698 г., был принят очередной, грозный с виду, но смешной в российских условиях указ, «чтоб никто чрез свою силу не пил и от безмерного питья до смерти б не опился», за это собутыльникам грозили наказание кнутом и 20-рублевый штраф{112}. Судьбу указа предсказать нетрудно.
Единственными реальными достижениями этой отрасли хозяйства стали к концу столетия некоторое расширение ассортимента (посетителям московских кабаков в 1698 г. предлагалось вино простое и «двойное», а также водки анисовая и лимонная в качестве особо дорогих настоек, стоимость которых в 4 с лишним раза превышала цену обычного вина) и требование «плохому вину и водкам опыты приносить», т. е. проверять качество поступавшей от подрядчиков продукции. Государеву казну начала пополнять и закуска: «харчевные промыслы» в кабаках и рядом с ними также стали отдаваться на откуп всем желающим.
Полумеры и увещевания никак не могли поколебать сложившуюся систему выкачивания денег через сеть казенных кабаков. Относительная слабость российской экономики не позволяла отказываться от кабацкой монополии — надежного средства пополнения казны. По подсчетам современных исследователей, питейная прибыль насчитывала в 1680 г. примерно 350 тыс. рублей при общей сумме доходов государства в 1 220 тыс. рублей{113}. Но дело было не только в доступности казенного питья оно, как мы видели, стоило довольно дорого. На формирование российского варианта алкогольного потребления оказали влияние и иные факторы.
Кабак и общество XVII века. Становление национальной государственности в силу отмеченных обстоятельств сопровождались утверждением жесткой бюрократической системы и самодержавным деспотизмом, перед которым знатный боярин имел не больше прав, чем простой мужик. Последний же с конца XVI века постепенно терял свои личные права и превращался в крепостного светских и церковных землевладельцев. К середине XVII
