Йозеф Томан - Сократ

Ионасса легла на спину, притянула к себе Критона.

- Возьми и ты меня... - позвала Сократа Амикла.

Но в этот момент раздался крик. Чья-то смуглая рука оттолкнула Синдара, сорвала занавес, и появился загорелый, бородатый моряк. Это был Драбол, который возит товары из Пирея на Эгину, а в день Афродиты посещает Ионассу, щедро расплачиваясь. Быть может, он не знал, что Ионасса - любовница Синдара, а может, и знал, но ему это было безразлично - во всяком случае, Драбол был здесь постоянным и уважаемым посетителем.

Увидев свою Ионассу на ложе в объятиях красивого юноши, Драбол взревел, как тур, раненный стрелой в глаз.

Ионасса слишком поздно почуяла опасность, но делала, что могла, чтоб обелить себя. Повернулась на бок, притворяясь, что отбивается от Критона, закричала:

- Зря канючишь! Не хочу тебя! Пусти, говорю! Отпусти, а то укушу!

- Проклятая сука! - разразился бранью Драбол. - Сколько я тебе денег перетаскал! А она тут с каким-то молокососом возжается! Нынче - мой день! И мой час! Рожу тебе разобью!

Ионасса зашла еще дальше в своем притворном отвращении к Критону:

- На, смотри, хочу я тебя или нет! - И она плюнула ему в лицо.

Тот никогда не испытывал подобного унижения. Он побледнел - и в ту же секунду тяжелая рука Драбола опустилась на лицо Ионассы.

Критон уже поднимался с ложа, когда моряк схватил его жилистыми руками за шею и начал душить. Критон сипел, хрипел, брыкался, но тиски Драболовых лап не разжимались. Сократ кинулся на помощь другу, но тут, по знаку Синдара, явился чернокожий исполин, схватил Критона и Сократа, выволок обоих из дому, стукнул несколько раз головами и отшвырнул к противоположной стене, как паршивых котят.

Поднявшись с трудом, оба со всей возможной быстротой двинулись к Длинным стенам и стали подниматься к Афинам.

Критон остановился, упершись лбом в стену: его рвало. Сократ подумал: грязь снаружи, грязь внутри - вот и рвется вон. Я и сам блевал бы, будь у меня желудок послабее...

Двинулись дальше. Критон шел медленно, еле передвигая ноги. Сократ спросил:

- Тебе еще плохо?

- Плохо... А главное, я сам себе противен! Как я обращался с тобой! Плохо мне, тошнит от самого себя... Можешь ты простить меня, Сократ?

- Уже простил.

- Ты-то сразу распознал эту подлость...

- Потому что знал то, чего не знал ты. Эта твоя "любовь" каждую ночь валяется со своей любовью - Синдаром. - Сократ решил не щадить друга.

Критон закрыл руками лицо, не находя слов, чтобы выразить брезгливое отвращение.

- А заметил ты, сколько красок в этом вертепе? Все цвета радуги, и главное - все яркие, кричащие. Лишь одного цвета там нет - белого.

- Потому что там ему не место, - сказал Критон.

- Вот именно. Но ты, кажется, не расплатился?

Критон невольно взялся за пояс - кошелька не было.

- Расплатился, - буркнул он. - Все деньги украли. А было почти тридцать драхм! Но кто мог их взять? Эта девка? Или содержатель?

Сократ усмехнулся:

- Радуйся тому, что мы сегодня испытали!

- Чему тут радоваться? Я еще и сейчас чувствую на лице плевок этой девки, еще и сейчас будто тону в этой грязи...

- Нет, мы оба должны радоваться...

- Но чему, скажи?

- Мы узнали, какой страшной силой обладает в известные моменты страсть, инстинкт...

- Ужасная сила! Отвратительная - но непобедимая... Скажи, может ли что-либо побороть ее?

- Не знаю, Критон. Разум и воля слишком слабы перед ней. Может быть, чувство? Может быть, если включить любовь в гармонию красоты, чтоб она дарила блаженство... Не знаю. Слишком это сильно...

8

- Вот тебе сандалии. Нельзя же идти туда босиком, - сказала Фенарета.

Сын посмотрел на нее вопросительно, однако отговариваться не стал. В храм я хожу босой, подумал он, но туда и впрямь неприлично пойти так.

- Еще хитон сейчас принесу. Купила недавно, пускай будет новый, когда пойдешь записываться в эфебы.

Мать вышла, а сын, сидя на своей постели, принялся рассматривать сандалии. Крест-накрест - кожаные полоски. Похожи на коричневых змеек.

Обулся, застегнул пряжки. Брр! Ступню сжимает, давит на подъем - нога не свободна... Встал, притопнул.

Мать вошла, неся белый хитон.

- Тебе к лицу, мальчик! - обняла его. - Да хранит тебя Афина - и успеха тебе. Шагни через порог правой ногой. Ты рад?

- Еще как, матушка! Не каждого приглашают к Периклу...

Не пышным - простым был дом Перикла. Далеко ему было до вилл иных аристократов, зато в нем богатство мыслей - вклад самого хозяина - и тонкий вкус, который внесла в этот дом вторая Периклова супруга, Аспасия. Частыми гостями были в этом доме выдающиеся мужи, философы, ученые, строители, художники, которых Перикл привлекал в Афины со всех концов Афинского союза городов.

Одно из просторных помещений служило рабочим покоем - именно там рождался новый облик Афин. Несколько столов, составленных в ряд, покрывали чертежи. Большой план города, которому собиравшиеся здесь люди назначили расти и расцветать невиданной еще в мире красотой, - этот общий план составлял центр всего. Вокруг были разложены детальные чертежи зданий, уже перестроенных или только перестраиваемых, чертежи и макеты новых зданий, эскизы их внешней и внутренней отделки.

Эти еще воображаемые строения заполнили комнату. Когда же вся эта красота заполнит город? Даже те, кто изо дня в день склоняются над планами, еще не знают ответа; знают только - красота рождается не сразу. Приносят наброски - тут изменить, там добавить что-то новое, - и всякий раз Перикл требует, чтоб это новое было еще богаче и великолепнее.

Великий скульптор Фидий, в чьи руки Перикл собирается отдать руководство всем преобразованием Афин - человек, заросший бородой, с глазами как горячие угольки, - водит указкой по плану города, задерживается там, где ведется строительство, и объясняет Периклу, как продвигается восстановление храмов и городских стен, некогда разрушенных персами.

Закатное солнце пробилось сквозь занавеси, упало на лицо Фидия, которое вдруг выразило непривычное напряжение. Аспасия, сидевшая в резном кресле, наклонилась к Софоклу:

- Посмотри на его лицо!

- Да. Оно не такое, как всегда. Оно взволнованно, и указка беспокойно скользит по планам. Словно у Фидия лихорадка, - шепотом ответил Софокл. - Но гореть - прекраснее, чем охладевать!

Фидий закончил свой отчет. Теперь он взял свитки папируса и развернул их на свободном столе - Парфенон! План сверху, общий вид, эскизы отделки, предложенные самим Фидием. Лес дорических колонн обступил гигантский храм Афины Девственницы. Он высился на темени Акрополя, подобный царскому венцу. Более сорока колонн устремились в вышину, еще увеличенную для человеческого взора благодаря наклону колонн внутрь. Цветная роспись изображала шествие в праздник Панафиней - это шествие будет высечено на фризе. Оба фронтона предложены тоже в красках: синей, красной, желтой.

Воцарилась тишина. Никто не осмеливался заговорить прежде Перикла.

Тот хранил серьезный вид. Полные губы его большого рта были сжаты. У Перикла - узкое лицо, череп вытянут ввысь. За глаза его называли "лукоголовым", в глаза - "олимпийцем". Молча, внимательно изучал Перикл проект Фидия.

Аспасия тихо сказала Софоклу:

- Какой храм! Помню, ты читал нам недавно отрывок из твоей неоконченной трагедии: "Много в природе дивных сил, но сильней человека - нет!"

Перикл озабоченно поморщился.

- Вижу на твоем лице восторг - но и опасение, - сказала ему Аспасия.

- Умница моя, - пробормотал Перикл, не отрывая взгляда от проекта.

- Поразительно! - выдохнул Софокл.

- Это твой замысел, - обращаясь к Периклу, скромно молвил Фидий. - Мы с архитекторами Калликратом и Иктином помнили все твои пожелания и требования.

- Но все это гораздо великолепнее, чем я себе представлял!

- К залу с шатровой крышей - одеону - у народа Афин прибавится еще одна драгоценность, - сказал Анаксагор.

Перикл по своему обыкновению улыбнулся уголками губ:

- А как же иначе, дорогие. Фукидид поставил себе целью объединить афинских аристократов, чтобы с ними пойти против народа; я же научился мыслить мыслями народа, видеть десятками тысяч его глаз и, решив жить для народа, - строить для него.

- Замысел Парфенона - твой, - повторил Фидий, встревоженный и огорченный тем, что о самом храме Афины Перикл все еще ничего не сказал.

Аспасия кивнула:

- Да, Перикл умеет из-под земли добывать сокровища для города, но сила этой красоты, Фидий, - она от тебя.

- Это какая-то оргия красоты, - восхищенно заметил Анаксагор, а Софокл добавил:

- Такая красота пробуждает в человеке стремление приблизиться к ней.

Однако лицо Перикла не прояснилось. Его большие пытливые глаза все время блуждали по плану, по эскизам архитравов и фриза, на красном фоне которого выделялись синие фигуры. Наконец он заговорил:

- Оргия красоты, говорите вы. Да: видение, возносящееся перед взором человека, заставляя его делаться лучше. Но это устрашающая красота, она и возмущает!