О Рогова - Богдан Хмельницкий
На другой день, под вечер, Хмельницкий подъехал на своем статном белом коне к трем тополям, где его уже ждал противник. Чаплинский явился вооруженный с головы до ног, а Богдана же в руках была только сабля.
- Однако, - насмешливо сказал Богдан, осматривая своего противника с головы до ног, - пан на меня ополчился точно на меня, только рогатины не хватает. А может быть и рогатина где-нибудь в овраге припасена на случай?..
Пан Чаплинский вспыхнул и вскинул плечами, но ничего не ответил.
- Полагаю, что мы будем драться на саблях, пан Данило. Я казак, да вдобавок и бесприютный по вашей милости, вся моя надежда на мою саблю.
- Как угодно пану Богдана.
Чаплинский неохотно отмотал кобуры с пистолетами от пояса, положил их под дерево, туда же положил и нож и наконец отвязал тяжелый палаш.
- Вот так-то лучше, - подсмеивался Богдан, - налегке биться куда удобнее.
Они встали у самого оврага и зоркий глаз Богдана тотчас различил в овраге, у деревьев, что-то шевелящееся.
- Гей, гей! Прошу пана подождать, - крикнул он подстаросте, размахивая саблей и соскакивая в овраг. - Никак я и в самом деле на след зверя напал.
За деревьями стояли трое слуг с обнаженными саблями. Они бросились было к Богдану, но он ловким движением вышиб саблю из рук у первого и могучим ударом отрубил ему голову. Один из слуг напал на Богдана сзади, нанес ему удар, но сабля скользнула по панцирю и даже не погнула крепкой стали. Богдан быстро обернулся и нанес ему удар в лицо. Обливаясь кровью, хлоп бросился бежать вдоль оврага. Чаплинского в первый момент так ошеломила неожиданность, что он стоял неподвижно, колеблясь, броситься ли ему на помощь хлопам или утекать от разъяренного Хмельницкого. Увидев, однако, что второй слуга нанес ему удар в спину, и полагая, что Богдан ранен, пан подстароста храбро соскочил в овраг.
- Гей, изменник! - закричал Богдан, высоко поднимая саблю над головой. - Не подступайся. "Маю саблю в руцi: ище казацька не умерла мати!" (У меня в руках сабля, еще не умерла казацкая мать, т.е. Сечь).
Но Чаплинский, увидав разгоряченного воина и взглянув в его гневные сверкающие глаза, уже и не думал наступать. Он быстро повернул назад, при громком хохоте Богдана, цепляясь и карабкаясь выполз из оврага, поспешно отвязал коня, вскочил на него и даже забыл захватить с собой свое многочисленное оружие. Третий хлоп упал на колени и молил Богдана:
- Прошу пана смилостивиться, я хлоп, делаю, что прикажут.
Богдан махнул рукой и проговорил:
- Убирайся по добру по здорову!
Хлоп не заставил повторить себе приказание и пустился бежать во весь дух. Богдан, подобрав саблю Чаплинского и все его оружие, проговорил:
- Вот-то добре! - Это нам пригодится.
Чаплинский, вернувшись домой, рвал и метал от бешенства. Все ходили в доме на цыпочках и даже пани Марина не смела подступиться к своему мужу.
От воротившегося слуги она узнала, в чем было дело, и в глазах ее блеснуло довольство. За ужином она спросила:
- Пан Данило ездил на охоту?
- Да... нет! - смешался он. - По делам...
- А где же один из хлопов, уехавших вместе с паном? И отчего же двое других явились такие растерянные, а у одного и лицо все исковеркано; другой прибежал без шапки, такой испуганный, точно за ним целая стая волков гналась. Я думала, что пан на медвежий след напал. Думаю, пан Данило такой храбрый охотник, видно, сам один на один не медведя вышел, если слуги домой прибежали. Я так за пана испугалась, что хотела на помощь новых хлопов выслать, а тут и сам пан подъехал.
Пан подстароста несколько раз менялся в лице, наконец, вскочил и нетерпеливо зашагал по комнате.
- Марина, - сказал он, остановившись перед ней, - помни, что ты теперь моя жена, и оставь твои насмешки. А тому медведю, на которого я сегодня делал облаву, еще быть в засаде, еще быть! - в бешенстве вскрикнул он и, хлопнув дверью, ушел в свой кабинет.
На другое утро пан подстароста с самой подобострастной миной дожидал пана Конецпольского и доложил ему, что у него есть важное дело. Староста удалился с ним в кабинет.
- Что такое? - спросил он тревожно.
- Прошу пана старосту, - проговорил Чаплинский, - послушаться моего совета, заключить в тюрьму этого сорви-голову Хмельницкого. Вчера я ехал по лесу с тремя слугами, как вдруг этот безумец напал на нас и чуть всех нас не зарубил: одного положил на месте, другого так изранил, что он и теперь лежит, а я с остальным слугой едва ускакал от него.
- Да, да, - отвечал староста, с иронией посматривая на пана, - видал я его в битвах, такого воина поискать. Жаль, что он связался с хлопами.
Чаплинский закусил губу.
- Итак четверо с ним не справились? - весело спросил пан староста.
- Он напал на нас врасплох, - со смущением отвечал Чаплинский. - Да и притом, когда он придет в бешенство, это зверь, а не человек, потому-то я и предупреждаю пана старосту.
- Чего же пан Чаплинский еще от меня хочет? - спросил Конецпольский.
- Позволения арестовать его.
Пан Конецпольский насмешливо посмотрел на него.
- Пана подстаросту я уже раз просил не мешать меня в дела с Хмельницким. Я лично не вижу еще причин для того, чтобы арестовать свободного шляхтича. Нужны доказательства его виновности.
- Доказательства у меня есть, - поспешно проговорил Чаплинский. Напав вчера на нас, он хвалился, что запорожская Сечь не погибла, пока у казаков есть сабли в руках. Это слышал я и один из моих хлопов, мы можем быть свидетелями.
Конецпольский задумался.
- Повторяю вам, пан подстароста, что я и сам не доверяю Хмельницкому. Если пан рассчитывает овладеть этим казаком, я ему препятствовать не буду, только советую взять побольше хлопов для такого опасного предприятия, прибавил он насмешливо.
Пан подстароста счел за лучшее сделать вид, что он не понял насмешки, почтительно раскланялся с паном Конецпольским и уехал. Приехав домой, он сейчас же отрядил одного из своих слуг, испытанного шпиона, высматривать Хмельницкого.
- Теперь уж ты не уйдешь от меня! - шептал он.
Веселые колядки шумной волной разливались по Украине. В этом году веселье было какое-то особенное бесшабашное, как-будто все чуяли грозную тучу приближавшейся войны и торопились насладиться жизнью. Бесчисленное множество дидов-кобзарей переходило из села в село, некоторых из этих дидов никто никогда не видал и не знал. Они пели про подвиги Остраницы и Гуни. Воспевали Тараса и Наливайко, а втихомолку нашептывали, что народился уже новый богатырь, что недолго панам тешиться над хлопами, недалек день расправы. Все украинские запорожцы, жившие по селам и деревням в качестве бочарей, кузнецов, кожевников, сапожников и других ремесленников, побросали свои молоты, шила, наковальни и дратву и пустились все пропивать в надежде на скорую войну. Хлопы на панских дворах стали угрюмее, неподатливее; за это их больше секли и били палками, а они еще сильнее ожесточались на своих мучителей.
Богдан жил в Чигирине, часто уезжал куда-то и подолгу совещался с посещавшими его казаками.
Был морозный вечер. Дочери Богдана ушли колядовать с дивчатами в село. Дома оставались только Богдан и Тимош. Богдан рано лег спать, Тимош обошел двор, из предосторожности заглянул в сараи, посмотрел, спят ли работник и работница; но их не оказалось дома.
- Колядовать ушли! - проговорил Тимош.
Он взошел на крыльцо, запер щеколду у двери и тоже лег. Вдруг сквозь сон он услышал на дворе шаги. Он подошел к маленькому окошку мазанки и заметил несколько шагов на снегу.
- Что за притча! - подумал он, хватаясь за саблю и выходя на крыльцо.
В ту же минуту на него бросилось несколько человек, заткнули ему рот тряпицею, связали по рукам и ногам и кинули на снег. Тимош видел, как изо всех углов повыскакивали люди, перед ним мелькнуло лицо пана Дачевского. Все они бросились к крыльцу, он же бессильно метался связанный и не мог предупредить отца. Сонного, безоружного Богдана вывели на крыльцо с завязанным ртом, с опутанными руками и ногами. Крепко-накрепко приторочили его к седлу коня и повезли куда-то. Тимош все это видел и не мог помочь отцу. Его освободили только сестры, когда под утро вернулись с колядок. Работник и работница исчезли; очевидно они были подкуплены Чаплинским и впустили его людей.
Тимош сейчас же бросился на розыски и узнал, что отец его у Чаплинского, за ним зорко смотрят, и нет возможности его освободить. Бросился Тимош к старосте, но его не приняли. На возвратном пути на площади он столкнулся с Комаровским. Комаровский ехал с небольшим отрядом жолнеров. Тимош схватил его коня за повода и гневно проговорил:
- Злодеи, за что вы схватили моего отца? Мало вам, что вы все у нас отняли?
- Прочь, хлоп! - замахнулся на него плетью Комаровский.
- Вот я тебе покажу хлопа! - прокричал Тимош и собрался его ударить саблей.
Но в эту минуту жолнеры, соскочив с коней, окружили молодого казака и обезоружили его.