О Рогова - Богдан Хмельницкий
Богдан медленно взошел на крыльцо и велел дворецкому доложить о себе пану старосте. Дворецкий высокомерно оглядел его с головы до ног и с расстановкою проговорил:
- Не думаю, чтобы ясновельможный пан мог принять теперь; он только что вернулся с охоты и изволит завтракать.
- Я подожду, - спокойно ответил Хмельницкий.
Дворецкий важно отправился докладывать пану. Через несколько минут он вернулся и объявил Богдану, что пан его принять не может, а просит зайти часа через два.
Хмельницкий вернулся в корчму и на пороге своей комнаты увидел спасенного им татарченка Саипа.
- Что скажешь, Саип? - спросил он тревожно, предчувствуя, что услышит еще что-нибудь недоброе.
У мальчика на глазах блестели слезы.
- Худо, пан, ох как худо! - пробормотал он.
- Что такое, говори скорее.
- Сын твой умер сегодня утром.
Богдан побледнел.
- Убит? - выговорил он чуть слышно.
- Розгами засекли за то, что сгрубил сердитому урусу.
Богдан молча опустился на лавку и сжал голову руками.
- А пани замуж выходит за сердитого уруса, - прибавил мальчик. Завтра их будет венчать тот длинный мулла в делом, что живет уже второй день у тебя на хуторе.
Богдан вскочил с места и ударил кулаком по столу. Вид его был страшен, когда он гневно ухватил себя за волосы и не то крикнул, не то заревел:
- Месть им! Смерть им!
Татарченок в испуге попятился к двери, а Ивашко открыл глаза и недоумевал... Богдан объяснил ему, в чем дело. Он уже овладел собою и продолжал расспрашивать мальчика обо всем, что происходило на хуторе.
- Хорошо, Саип, - закончил он свой разговор. - Ступай опять назад и пусть никто не знает, что ты меня видел. Смотри во все глаза, слушай все, что можешь услышать и, если узнаешь что важное, прибеги сказать.
- Понимаю, - весело ответил мальчик и вприпрыжку пустился обратно.
Через два часа Богдан снова был у пана старосты. Его ввели в кабинет, где он увидел пана старосту, заваленного бумагами. Эти дни ему самому пришлось разбираться с делами, так как пан подстароста по случаю своей свадьбы выпросил себе отпуск. Пан Конецпольский принял Богдана холодно, вежливо, указал ему рукою на стул и вопросительно посмотрел на него.
- Ясновельможный пан староста, - начал Богдан, - я с жалобой на пана Чаплинского! Пан староста не откажет оказать мне защиту.
- Что такое? - равнодушно спросил староста.
Богдан рассказал, в чем дело.
Пан Конецпольский выслушал его с небрежной холодностью и затем спросил:
- Что же пану Зиновию от меня угодно?
- Я надеюсь на защиту и поддержку пана старосты, - повторил Хмельницкий.
- Прошу извинения, - возразил староста, - я не судья и не могу разбирать тяжебных дел. Не имею на то никакого права, - прибавил он внушительно.
- Но, ведь, пан староста лучше чем кто-либо знает, что этот участок дарован отцу моему и мне, что я немало положил в него труда и что все, что там находится, есть моя неотъемлемая собственность.
- Я повторяю пану Хмельницкому, - с некоторым раздражением возразил староста, - я тут ничего не могу сделать, пану следует обратиться в суд и представить свои доказательства на владение.
- Пан староста знает, что у меня форменных документов нет.
- Это уж не мое дело! - небрежно ответил староста. - Пану Зиновию следовало позаботиться об этом. Мне очень жаль, - сказал он, вставая, что пана постигла такая большая неприятность, но опять-таки повторяю, я тут ни при чем и даже не желаю вмешиваться в такое щекотливое дело.
- Итак, все мои заслуги и заслуги отца моего забыты, - с горечью проговорил Хмельницкий, тоже вставая.
- Пан Хмельницкий, - строго возразил староста, - пользовался своим хутором довольно долго и сам виноват, что не позаботился упрочить его за собой еще в то время, когда ему доверяли. Теперь же о нем ходят темные слухи, в чем конечно, виноват он сам.
Хмельницкий оставил старосту и отправился в земский поветовый суд. Там за большим столом заседал судья, а за другим поменьше сидел его помощник подсудок, в светлом кафтане, опоясанном широким кушаком и в длинном алом кунтуше с заброшенными за спину рукавами. Хмельницкого не сразу впустили к этим двум вершителям судеб, а сперва он должен был обратиться к земскому писарю. Писарь внимательно выслушал его дело и отправился с докладом. Через несколько времени Хмельницкого пригласили к судье, и тот, уже знакомый с делом из доклада писаря, предложил ему вопросы. Он тоже поставил ему на вид, что без форменных документов вряд ли удастся ему сохранить свои права на владение хутором.
- Ведь, пан Хмельницкий говорит, что хутор дарован не ему, а его отцу и притом не нынешним старостой, а его предшественником, который уже умер. Следовательно, в этом деле невозможно и личное подтверждение. В благоприятном случае, если этим хутором не овладеет его соперник, прибавил судья с улыбкой, - он отойдет к владениям пана старосты. Впрочем, - прибавил он, - прошу пана зайти завтра, мы рассмотрим его дело и дадим окончательный ответ.
- Если нужны письменные доказательства моих прав, - нерешительно прибавил Хмельницкий, - у меня есть свидетельство за подписью гетмана Конецпольского на владение этим поместьем.
- Может быть, такое свидетельство и значило бы что-нибудь прежде, важно заметил судья, - но по нынешним постановлениям оно не имеет ровно никакой силы. Оно должно быть форменное, записанное в земских книгах воеводства. По простым актам, не записанным в книгах, мы не можем начинать процесса.
- Но самому наияснейшему королю известно, что Суботово принадлежит мне, - пытался возразить Хмельницкий.
- Это уже до нас совсем не касается, - холодно отвечал судья. - Если ваши права известны королю, то отправляйтесь в Варшаву и подавайте просьбу в сейм.
Хмельницкий зашел в суд и на другой день. Писарь подал ему письменное решение этого дела. Оно заключало в себе полный отказ, и ему же еще пришлось заплатить порядочный процент за это решение и судье, и подсудку, и писарю. Эти должностные лица не получали жалования от казны, а пользовались определенными доходами с дел.
8. ПОЕДИНОК. ТЮРЬМА
Ой я ляхiв, ой я панiв не боюся;
Бо я з ними ище по-лицарськи побьюся
Во время наезда на Суботово ни Тимоша, ни дочерей Богдана с маленьким шестилетним Юрием не было на хуторе. Тимош ездил с письмами отца, а дочери с младшим братом гостили у одного из соседей. Надо было как-нибудь устроить их. В Чигирине Хмельницкий обратился к старому жиду-фактору, не раз помогавшему ему в затруднениях. Жид подыскал маленький домик на окраине города. Хмельницкий нанял его за сходную плату, дал знать детям и приказал им скорее приехать в Чигирин. Невеселое это свидание: девушки плакали, а Тимош грозно сдвигал брови и хватался за рукоять сабли.
- Батюшка, - говорил он, - я соберу казаков и отниму Суботово.
- Погоди, Тимош, - успокаивал его отец, - еще наше не ушло, а быть может нам присудят Суботово и законным путем. С врагом же своим я сам разделаюсь за оскорбление; сегодня посылаю ему вызов и буду с ним биться на поединке.
В тот же день Хмельницкий послал сказать Чаплинскому, что он требует от него удовлетворения чести и назавтра назначает ему поединок в лесу, у оврага, где три тополя. Чаплинский тотчас же призвал к себе своего зятя и долго совещался с ним о чем-то при запертых дверях. Под вечер к Хмельницкому прибежал запыхавшийся Саип.
- Сердитый урус хочет извести тебя, пан, - передал он. - Сегодня он говорил с другим урусом, а я незаметно пробрался в их комнату и спрятался за шкафом. Я все слышал, о чем они говорили. Ты хочешь с ним драться, а он боится, что один не победит тебя. Он возьмет с собой троих слуг, спрячет их в овраге, и по знаку его они нападут на тебя и убьют тебя.
- Спасибо, Саип! - отвечал Хмельницкий, - вот тебе за услугу, - и он дал ему золотую монету.
Саип даже обиделся: он сердито сверкнул своими косыми глазенками.
- Я пану не из-за денег служу, - гордо проговорил он, оттолкнув червонец.
Хмельницкий улыбнулся.
- А свадьба пани была? - спросил Богдан.
- Была, - ответил мальчик. - Сам длинновязый мулла и повенчал их. Паны съехались. Много пили, много бранили тебя, пан.
Хмельницкий отпустил Саипа и позвал сына.
- Слушай, Тимош, - сказал он ему, - я буду завтра биться с чаплинским, но он замышляет измену, хочет спрятать слуг и напасть на меня. До сих пор Бог хранил меня от его злодейств, надеюсь и на этот раз с ним управиться. Но если он меня одолеет, помни, что тогда наступит твой черед отомстить ему.
- Батюшка, я пойду с тобой! - проговорил Тимош взволнованно.
- Нет, сын мой, это поединок чести, мы должны выйти один на один. Не хочу, чтобы сказали, будто Богдан Хмельницкий струсил врага, а предосторожности приму, надену под платье панцирь.
На другой день, под вечер, Хмельницкий подъехал на своем статном белом коне к трем тополям, где его уже ждал противник. Чаплинский явился вооруженный с головы до ног, а Богдана же в руках была только сабля.
