Юрий Сенкевич - Путешествие длиною в жизнь

Один из научных "поисков" этого дипломированного невежды переполнил чашу моего терпения. Учитывая условия быта и гигиены в казармах, грибковые заболевания всегда были среди наиболее распространенных солдатских болезней. Как врач я каждый день делал обход больных и обратил внимание на то, что среди них очень уж много солдат с диагнозом эпидермофития. Удивил не сам диагноз, а то, как долго ребят не могли вылечить. Привлек мое внимание и интенсивный запах рыбьего жира, который шел от забинтованных ног больных. Стал выяснять у Руслана, как он лечит солдат, какие меры принимает для их выздоровления. На все мои расспросы он отвечал, что у него свой собственный метод лечения эпидермофитии: "Могу же я экспериментировать!" "Нет! Ты должен пользоваться предписанными в таких случаях препаратами!"

С большим трудом выяснил, что этот "экспериментатор" брал стрептомицин и пенициллин, смешивал их с рыбьим жиром и накладывал больным повязки на пораженные участки ног Когда я узнал об этом, то схватился за голову! Получалось, что Руслан грибковое заболевание лечил препаратом, полученным из грибковой же среды. Этот "метод" не только не излечивал болезнь, а загонял ее внутрь. Одного парня мы даже отправили из-за этого в госпиталь, где его так и не удалось вылечить и пришлось потом комиссовать.

Я был вынужден вызвать новоявленного Эскулапа и пообещать сделать в личном деле запись о его "неполном служебном соответствии", категорически запретив проводить какие-либо "эксперименты".

Полковая жизнь, которая стала уже тяготить меня, продолжалась. Как только появлялась возможность, я ездил в Москву, используя любую оказию: и на попутных машинах, и на междугородних автобусах, следовавших по шоссе, на котором стояло наше Выползово. До Москвы можно было доехать и на поездах, которые останавливались в Бологом, но от нас до станции добираться было неудобно - хороших дорог еще не было, а те, что существовали, оставались чуть ли не со времен Екатерины II и Александра I. И за время, потраченное на поездку в Бологое, можно было добраться до Москвы по шоссе на любой машине.

Ирма тоже приезжала ко мне в Выползово, что, оказывается, раздражало некоторых моих сослуживцев, - ну никак она не была похожа на наших гарнизонных дам... Вскоре выяснилось, что у нас будет ребенок. Даша родилась в 1962 году. Перед ее рождением Ирма переехала в Ленинград, к моим родителям. Напротив нашего дома как раз находилась академическая кафедра акушерства и гинекологии, где дочка и появилась на свет.

Родители склонялись к тому, чтобы Ирма осталась жить в Ленинграде, но тогда бы возникли проблемы с ее работой. Через несколько месяцев после рождения дочки Ирму вызвала к себе руководитель "Березки" Надежда Сергеевна Надеждина. Вопрос был поставлен вполне определенно: "Ты продолжаешь работать в ансамбле или остаешься дома?"

Мы стали размышлять, что же делать. Ирма не хотела бросать своей интересной работы. "Березка" тогда пользовалась необыкновенным успехом, они много гастролировали по всему миру, прилично зарабатывали. К тому же мы уже вступили в кооператив, так как у Ирмы была только комната в общей квартире. На это нужны были немалые деньги. И мы решили, что Даша останется у бабушки с дедушкой в Ленинграде, а Ирма начнет работать.

Теперь мне стало совсем невмоготу - приходилось разрываться на три части: Москва, где жила жена, Ленинград, где находилась Даша, и служба, хоть и не привлекавшая меня, но где я должен был соответствовать... Конечно, долго так продолжаться не могло. И я стал делать попытки нормализовать свою жизнь, а также вернуться к занятиям наукой. И не просто физиологией, а космической медициной.

Дело в том, что после полета в апреле 1961 года Юрия Гагарина у нас в стране с еще большим энтузиазмом относились ко всему, что было связано с космосом. Я тоже все чаще стал задумываться о том, как интересно было бы заниматься такой новой областью науки, как космическая медицина. Я знал, что уже работает целый институт, занимающийся этой проблемой, потому что в него после окончания Военно-медицинской академии попали на работу три человека из нашего выпуска. А руководил этим Институтом авиационной и космической медицины Ювеналий Михайлович Волынкин, который дружил с отцом и не раз бывал у нас дома.

Я поделился своей мечтой с отцом. Он позвонил в Москву Волынкину, чтобы поговорить о возможностях моего перехода к нему. Ювеналий Михайлович знал, что я еще в академии занимался наукой, а когда отец рассказал ему о моем интересе к той тематике, которая разрабатывалась в институте, согласился на то, чтобы я работал у них.

Но на деле все оказалось не так просто: институт, который возглавлял Ю.М.Волынкин, находился в системе военно-воздушных сил, а моя воинская часть принадлежала другому ведомству - ракетным войскам. Это было первое препятствие на пути к осуществлению мечты. Преодолеть его мне помог Ювеналий Михайлович, который обещал поговорить о моем переводе с тогдашним первым заместителем главнокомандующего ракетными войсками генералом В.Ф. Толубко. Потом он ознакомился с моими научными работами, сделанными еще в академии, и сообщил отцу, что я подхожу по их профилю, так как занимался физиологией.

В нашем военно-воздушном ведомстве была запрошена моя характеристика и отправлена официальная бумага с просьбой откомандировать врача Сенкевича в Институт авиационной и космической медицины. В то время руководству института был предоставлен "карт-бланш" в деле подбора кадров, так как все, что касалось космоса, тогда было вне конкуренции. Поэтому можно было надеяться, что у меня все сложится удачно.

Но я не учел, точнее, не мог предположить, что договориться с очень высоким начальством будет легче, чем с моим непосредственным. Среди новых друзей-офицеров, с которыми я познакомился в Выползове, было немало таких, которые сочувствовали моим планам или по крайней мере понимали, почему я стремлюсь уехать оттуда. Старшим врачом нашего полка был мой сокурсник Леонид Зыльков, не чинивший мне препятствий, хотя и был из "офицеров". Леня сам понимал, что в Выползове я не задержусь, рано или поздно все равно уеду, и говорил со мной об этом вполне откровенно. Удар пришелся с другой стороны.

Неожиданно отцу позвонил Ю.М.Волынкин и сказал: "Саша, не могу ничего понять. Кажется, у Юры не все ладно по службе. В ответ на наш запрос пришла бумага, где говорится, что он недостоин, чтобы его взяли в научный институт, так как ничем не проявил себя, что у них есть более достойные кандидатуры. Съезди к нему в часть, узнай, в чем дело..."

Отец, обеспокоенный тем, что у меня какие-то неприятности по службе, которые я от него скрываю, собрался приехать в Выползово и встретиться с командиром полка. Он никак не мог понять, почему к Волынкину ушло сообщение о моей "недостойности". Что же такое я натворил?

Хотя отец был уже в отставке, он надел свою полковничью форму, приехал в мою часть и был сразу принят командиром полка. Разговор у них состоялся вполне благожелательный. Выяснилось, что со стороны командира никаких препятствий тому, чтобы молодой врач, желающий расти в профессиональном смысле, перешел работать в такой серьезный институт, не существует. И если придут официальные бумаги из института, он не будет возражать, но пока к нему не поступало запроса о переводе старшего лейтенанта Сенкевича.

Отец уехал, а я остался в недоумении - никак не мог понять, что же происходит. Я тогда не знал, что кто-то мне противодействует. И не на уровне высокого начальства, а из моего окружения. Начал пытать Леню, не он ли причастен к этому. Он сам очень удивился случившемуся. Тогда мы уже вдвоем стали думать и гадать, и подозрение пало на одного из наших сокурсников: "А не Колькиных ли рук это дело?" Этот Колька, которого мы в академии звали не по имени, а по кличке Пашка, был старшим в моей учебной группе, поскольку был из "офицеров", и у нас с ним не раз возникали трения. Теперь у него появилась возможность отыграться, так как он считался вторым человеком в дивизии по медицине - руководил дивизионным лазаретом и был моим начальником.

Как бы то ни было, но дело о моем переводе в институт застопорилось. Причин этого выяснить было не у кого: командир полка уехал в отпуск, а его заместитель был не в курсе того, о чем они говорили с моим отцом. Настроение было хуже некуда...

Но вот в один из дней ко мне прибегает знакомый офицер, полностью разделявший мои стремления уехать из Выползова, так как хотел сделать то же самое, и сообщает, что в часть приехал генерал Толубко, что разместился он в офицерской гостинице и немного приболел. А поскольку мне на следующий день предстоит дежурить по лазарету, надо это использовать...

Действительно, на следующий день раздался звонок: просили дежурного врача зайти в номер к генералу Толубко. Я уже готовился ответить: "Слушаюсь! Сейчас прибуду!", как параллельную трубку снял другой врач, хирург, тоже мой однокашник из "офицеров", старше меня по должности. По субординации к самому генералу должен был отправиться он. Я бросился к нему: "Тебе ведь все равно, а мне нужно поговорить с ним... Судьба решается". Тот ни в какую...