Олег Волков - Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья
После Щербатова домом владели Толстые, Аксаковы, Бутлеровы. А в погожий осенний день 1859 года к нему подъезжал Владимир Иванович Даль, переселявшийся с многочисленной семьей из Нижнего Новгорода в Москву. Тогда со стороны Пресненских прудов открывался вид на щербатовский дом, колонны которого выглядывали из-за деревьев старых садов, покрывавших весь взгорок от Большой Грузинской улицы до Большой Садовой улицы.
Владимир Иванович Даль прожил большую, насыщенную событиями жизнь: искусный хирург, учившийся вместе со знаменитым Пироговым и до конца дней сохранивший с ним тесную дружбу, офицер русского флота, друг адмирала Нахимова, человек, коротко знавший Пушкина. К Далю были обращены последние слова смертельно раненного поэта…
В свое время Даль был широко известным писателем: если мы теперь знаем лишь составителя «Толкового словаря живого великорусского языка», то современники его зачитывались рассказами Казака Луганского (литературный псевдоним Даля), высоко оцененными Белинским. Даль родился в Луганске, где его отец был врачом.
Две дочери Даля, Ольга и Мария, были прекрасными пианистками и обучались у Николая Рубинштейна, основателя Московской консерватории.
В этом доме у Даля долгое время жил писатель П.И. Мельников (Андрей Печерский), написавший здесь роман «В лесах». Бывали тут и друзья хозяина – актер Щепкин, историк Михаил Погодин, другие профессора Московского университета, многочисленные почитатели, участливо и ревниво следившие за завершением труда всей его жизни – знаменитого «Толкового словаря». Его огромная ценность очерчивается все яснее и внушительнее по мере того, как отступает от нас то время: теперь только «у Даля» удается установить значение и корни иного вышедшего из употребления слова, верно понять происхождение забытых выражений, особенно местного характера или связанных с прежним крестьянским обиходом, промыслами и деревенскими обычаями. Кто не обращался к «Толковому словарю» в минуту сомнения, ведомую каждому, в ком последовательные реформы, которым русское правописание подверглось на протяжении нынешнего века, пошатнули уверенность в знании правильного словонаписания и падежных окончаний? И чем гуще будет зарастать – злаками ли, плевелами ли – добротная основа нашего языка, и чем равнодушнее мы, приученные низким уровнем современной «книжности», будем относиться к его обеднению и деградации, тем глубже и шире обнаружится непреходящая значимость труда Даля, призванного служить маяком и компасом многовековому пути развития русской речи.
Во дворе перед домом, в котором Даль прожил последние четырнадцать лет жизни, растет лиственница, посаженная знаменитым лексикографом. Ей наш последний взгляд, прежде чем покинуть двор и снова выйти на улицу с ободряющей мыслью: не бесплодны были хлопоты московской общественности, вот и осуществлена реставрация дома В.И. Даля! Теперь можно думать и о том, что со временем воплотится и идея разместить в этих стенах музей русской словесности или иное учреждение, которое бы увековечило память жившего здесь выдающегося деятеля России…
По узкой извилистой улице в один ряд бегут машины, с двух сторон ее – решетки зоопарка: это современная Большая Грузинская улица. Есть еще Малая Грузинская, да и весь район продолжают называть по старой памяти Грузинами. Название восходит к началу XVIII века. Вот несколько штрихов истории этих мест.
Каланча Пресненской пожарной части в начале XIX века
Как сказано выше, в XIV веке они принадлежали серпуховскому князю Владимиру Храброму, из великокняжеских рук перешли в царские, и старший брат Петра, Федор Алексеевич, облюбовавший себе здешнее село Воскресенское для проживания летом, важивал сюда будущего императора. Резиденция утопала в садах. По сохранившейся описи несколько более позднего времени – от 1700 года, – было в царском саду 65 гектаров, «а в том саду садового строения: 2400 яблоней, по местам на грядах, 560 прививков, 34 гряды кочен, 2500 кустов вишнягу, 112 гряд смородины красной… Садовники садят в том саду капусту, огурцы и иной летний овощ про себя и на продажу».
В 1711 году село Воскресенское без сада было пожаловано Рязанскому епископу, а в 1729 году перешло к грузинскому царю Вахтангу Левоновичу, отъехавшему в Россию с двумя сыновьями и свитой в три с лишним тысячи человек. (После неудачного похода Петра I в 1722 – 1723 годах против Персии, в котором Вахтанг VI принимал участие.) Петр II велел отпустить царю строительные материалы и пожаловал на обзаведение огромную по тому времени сумму в десять тысяч рублей. И вскоре возникли в Москве грузинские слободы. Дворец грузинского царя находился на Георгиевской площади, названной так по выстроенной тут царевичем Георгием в 1788 – 1800 годах церкви, целой и поныне. На месте исчезнувшего дворца стоит богатый особняк, в котором долгое время размещалось Постоянное представительство Грузинской ССР.
Церковь Георгия в Грузинах, построена в конце ХVIII века
С годами в отведенных грузинам слободах стали селиться посторонние и были понемногу отменены льготы, пожалованные первоначально грузинам (они были освобождены от постоя, не платили некоторых податей и так далее). Теперь только в названиях улиц сохранилась память об истории вступления Грузии в состав России.
Бывал в Грузинах и Пушкин.
В одном из Тишинских переулков он навещал душевнобольного поэта Константина Батюшкова, жившего в уединенном домике под присмотром врача. Пушкин очень любил Батюшкова, считал своим учителем, в лицейских стихотворениях часто подражал ему, называя «харит изнеженным любимцем… с венком из роз душистых, меж кудрей вьющихся, златых…». Больной поэт, однако, тогда уже не узнавал своего друга.
Не раз приезжал Пушкин к цыганам, которые издавна селились в Грузинах. Тогда было принято ездить слушать пенье веселыми компаниями. В одном письме Пушкин шутливо упоминает о «старом хрыче Илье» – это был известный в то время глава хора Илья Соколов, живший в Грузинах.
Как-то зимой, в один из своих приездов, Пушкин, придя к цыганам, забрался на лежанку. Цыганка Таня – знаменитая Татьяна Демьяновна, которую приезжала слушать гастролировавшая в Москве итальянская певица Каталани, подарившая ей на память шаль, – эта Таня пела поэту любимые им романсы, учила говорить по-цыгански, читала строки из поэмы «Цыганы»… Она и описала, как Пушкин послал в харчевню за блинами, потом ел сам и угощал ими ее сбежавшихся подруг: «…на лежанке сидит, на коленях – тарелка с блинами, смешной такой, ест и похваливает: нигде, говорит, таких вкусных блинов не едал!..»
То были последние дни холостой жизни поэта. Но привлекали Пушкина на Пресне не только цыгане. Полюбил он ездить в бывшую Среднюю Пресню, переименованную в улицу Заморенова. Это была тихая малолюдная улица, застроенная скромными одноэтажными домиками, стоявшими в зелени садов и огородов, за палисадниками и оградами, в полудеревенской обстановке: тут кричали петухи и по утрам мычали коровы, выгоняемые по рожку пастуха, а по чердакам ворковали голуби…
Пусть эта сельская картинка не покажется нынешним москвичам маловероятной. Сын художника В.Д. Поленова, скончавшийся в восьмидесятилетнем возрасте в 1965 году, рассказывал автору этих строк, что в школьные свои годы, возвращаясь из гимназии домой, в Кисловский переулок, он обычно встречал коров, шедших с пастбища из-за заставы, и стоявших у ворот своих домов на Никитских улицах и в смежных переулках женщин, поджидавших своих буренок с ломтем посоленного хлеба в руке. То было на заре нашего века…
Средняя Пресня была и впрямь захолустной улицей. Упоминание находившейся там церкви Рождества Иоанна Предтечи значилось в документах 1685 года: «…за рекою Пресней на горе меж дворов новоселенных, из оброка живущих всяких чинов людей». В первой трети XVIII века тут стали селиться небогатые дворяне, отставной мелкий чиновный люд, позаботившийся о замене прежней деревянной церкви каменной (1714 – 1731).
Еще несколько лет назад был цел дом под № 16, который в пушкинские времена принадлежал вдове Ушаковой, матери двух дочерей – Екатерины и Елизаветы. Пушкин был представлен Ушаковым своим другом С. Д. Киселевым на балу в Дворянском собрании, поэт стал у них бывать, а потом и вовсе коротко сблизился с этой семьей.
Дом купца П.И. Щусева, собирателя русских древностей (Биологический музей им. К.Т. Тимирязева)
Известен «Ушаковский альбом» со стихами и рисунками Пушкина, одно время увлекавшегося младшей – Елизаветой Ушаковой; поэт посвятил обеим сестрам несколько стихотворных посланий. Он писал из Петербурга Екатерине:
Здесь нет ни ветрености милой,Ни муз, ни Пресни, ни харит.
В 1829 году Пушкин напоминал о себе Елизавете Ушаковой:
Авось на память поневолеПридет вам тот, кто вас певал,В те дни, как Пресненское полеЕще забор не заграждал.
Поле, упоминаемое Пушкиным, лежало в конце Средней Пресни, за Большим Трехгорным переулком. Его в те годы начинали застраивать и, очевидно, оградили забором, о котором сказано в стихотворении.
