Валерий Шамбаров - Иван Грозный против «Пятой колонны». Иуды Русского царства
Однако государь снова отверг мнения советников. Ведь на самом-то деле никакой катастрофы не произошло! Если бы казанские и свияжские воеводы не распыляли подчиненных, дождались в крепостях подхода свежих войск, не было бы и поражений. Да и сейчас вместо паники следовало снарядить и послать туда армию… Но не послали. Потому что в марте 1553 г. царя вдруг свалила болезнь. Непонятная и внезапная. Ивану Васильевичу стало настолько худо, что его сочли безнадежным. Речь зашла о завещании. Государь метался в горячке, терял сознание, а в минуты просветлений продиктовал свою волю – присягать наследнику Дмитрию.
Однако неожиданно открылось, что у многих бояр уже имеется другой претендент. Владимир Старицкий. Правда, он был очень молод, но руководство взяла на себя его мать Ефросинья. Она и ее сын вели себя настолько откровенно, словно были уверены – царь уже не поднимется. Их дом наполнился вооруженными людьми. Они вызвали из удела свои дружины, собирали «детей боярских», подкупая их деньгами, щедро поили. Сторону Старицких приняли Иван Шуйский, Петр Щенятев, Иван Пронский-Турунтай, Дмитрий Немой-Оболенский, Семен Ростовский, Булгаковы и еще целый ряд сановников. Их подручные в полный голос славили по Москве Владимира Андреевича, а служить «пеленочнику» отказывались.
Когда Владимир Воротынский, принимавший присягу Дмитрию, сунулся к Старицкому, тот грубо обругал его и сыпал угрозы. Тесть царского брата Юрия, военачальник Палецкий, присягу Дмитрию все-таки принес, но в это же время договаривался со Старицкими – если они дадут Юрию большой удел, Палецкий поможет возвести Владимира на престол. Часть знати изменников не поддержала, но и от присяги царевичу уклонялась, объявив себя больными. Выжидала. А Адашев и Сильвестр оставались около царя, но даже их почитатели признают – они тайно подыгрывали Владимиру Андреевичу.
Народ был в ужасе, скорбно молился. Говорили: «Грехи наши должны быть безмерны, если Небо отнимает у нас такого царя». А противостояние накалялось. Иван Васильевич понимал, что умирает, но страшился не за себя, а за семью. Какова будет ее участь, он представлял вполне отчетливо. Умолял, когда его не станет, спасти царевича, если даже придется бежать с ним за границу. Обращался к родственникам жены: «А вы, Захарьины, чего испужались? Али чаете, бояре вас пощадят? Вы от бояр первые мертвецы будете. И вы б за сына моего и за его матерь умерли, а жены моей на поругание боярам не дали!» Партия, сохранившая верность Ивану Васильевичу, – Мстиславский, Воротынский, Шереметев, Захарьины, Морозовы – заняла оборону во дворце…
Но произошло чудо. Народные молитвы были услышаны, царь почувствовал себя лучше. А коли так, на его сторону стали переходить колебавшиеся и выжидавшие развития событий. Тогда и заговорщики поджали хвосты. Поняв, что дело проиграно, во дворец явился каяться Владимир Андреевич. Бояре, охранявшие царя, не пускали его. Однако вмешался Сильвестр! Во время болезни царя он вел себя на удивление скромно. Ни разу не вступился в поддержку Анастасии и ребенка. Зато Старицкого взялся защищать очень горячо. Владимира обязали клятвенной грамотой «не думать о царстве». Но его мать еще не сдавалась. Не желала приложить к этой грамоте княжескую печать, хранившуюся у нее. Лишь после настойчивых требований митрополита пришлепнула печать, однако не удержалась от комментария: «Что значит присяга невольная?»
Состав преступления был налицо: неповиновение царю, подготовка вооруженного мятежа. На законном основании можно было покарать виновных. Но Иван Васильевич не желал никому зла… Он до сих пор стремился быть таким, как учили его святитель Макарий, Максим Грек (и Сильвестр тоже): являть подданным мир, любовь, «милосердие согрещающим». Оправившись от болезни, он всех бунтовщиков… простил. Обласкал Владимира Андреевича. Оставил на прежних местах своих советников. Адашева еще и повысил, пожаловал в окольничие, а его отца в бояре. Царь действовал истинно по-христиански: «И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим…»
Увы, Избранная рада была настроена совершенно иначе. Она очень быстро осмелела. В болезни Иван Васильевич дал обет, если останется жив, совершить паломничество по святым местам. Но опять начались странности. Сильвестр и его товарищи с какой-то стати взялись отговаривать царя. Он не согласился и в мае 1535 г. со всей семьей отправился в путь. Начал с Троице-Сергиева монастыря, посетил там престарелого св. Максима Грека. Но когда поехали дальше, Адашев и Курбский предприняли еще одну попытку остановить царя! Солгали, будто преподобный Максим передал через них страшное пророчество. Если Иван Васильевич не повернет назад, погибнет царевич Дмитрий.
Государь прерывать поездку не стал. Добрались до Дмитрова, побывали в Николо-Пешношском монастыре. Здесь Иван Васильевич увиделся и беседовал с бывшим епископом Коломенским Вассианом Топорковым. Возможно, именно эту встречу старались предотвратить Адашев с Курбским. Топорков был племянником св. Иосифа Волоцкого, советником Василия III, а в монастырь его сослали Шуйские, когда захватили власть. Он очень многое мог рассказать государю об истинной политике его отца, о прежних оппозиционерах, еретиках.
Но как бы то ни было, жуткое пророчество исполнилось. Из Дмитрова по рекам отплыли в Кирилло-Белозерскую обитель. На одной из стоянок, поднимаясь по сходням в струг, кормилица каким-то образом уронила младенца в реку, он утонул. Совпадение? Ох, не верится в такие совпадения! Что же это за кормилица, которая так небрежно держала царского сына? И почему люди, находившиеся рядом, сразу не кинулись в воду за ребенком? Кстати, и в само «пророчество» позволительно не верить. Зачем стал бы св. Максим передавать столь деликатное предупреждение через Курбского и Адашева, если перед этим беседовал с царем и мог ему все сказать лично?
Зато «пророчество» очень четко совпало с желаниями Сильвестра и его товарищей. А чтобы понять истинную подоплеку, следует вспомнить, что перед этим умерли во младенчестве две дочери Ивана IV. Их-то в реку не роняли. Они были отравлены. Родители этого не знали, это выяснилось лишь при современном химическом анализе останков. Мамкой девочек была боярыня Курлятева, супруга одного из членов Избранной рады. А их смерть помогала Сильвестру подавлять волю царя, удерживать его под контролем. Теперь Иван Васильевич явно начал выходить из повиновения, вести себя самостоятельно. Вот и требовалось сломить его новым тяжелым ударом.
Хотя на этот раз замысел удался лишь отчасти. Авторы плана не учли великую любовь Ивана и Анастасии. Они поддержали друг друга, смогли перенести свалившееся на них горе. Но они были не просто мужем и женой, они были царем и царицей. Погиб не просто ребенок, погиб наследник! Значит, требовалось затаить и подавить свою беду, стрессы, переживания. Собрать волю и дать стране нового наследника. На обратном пути они остановились в Переславле, в крохотном монастыре св. Никиты Столпника, где жило всего шесть монахов. После молитв у мощей святого царственная чета сумела зачать ребенка. Это было никак не легкомыслие, не бездумный порыв плоти, это был высший долг. Ради державы, ради будущего…
28 марта 1554 г. родился царевич Иван. Радость отца и матери была искренней и безмерной. Но царь хотел дополнительно укрепить мир и согласие в стране. Было составлено новое завещание, объявлявшее наследником Ивана Ивановича. На случай, если государь умрет, а царевич будет еще малолетним, Иван Васильевич назначил его опекуном… Владимира Старицкого! И не только опекуном. Если царевич тоже умрет до совершеннолетия, Владимир Андреевич назначался наследником престола! На вражду царь отвечал доверием. На интриги и подлость – дружбой. Конечно, двоюродный брат благодарил за оказанную честь. Принес новую присягу верно служить государю и его сыну, не замышлять зла против них и царицы. Но намеревался ли он выполнять свои клятвы?
Среди тех, кто сомневался в этом, была Анастасия. В страшные дни мятежа 1553 г., когда муж метался в беспамятстве, она видела или слышала нечто такое, что убедило ее – против их семьи действует мощный заговор. И не кто иные как Сильвестр с Адашевым являются тайными врагами. Она поделилась подозрениями с супругом, но Иван Васильевич не придал им значения. Считал, что его советники допустили временную, вполне простительную слабость. А жена преувеличивает, увлеклась собственными фантазиями. Но Анастасия была уверена: лидеры Избранной рады целенаправленно вредят им и готовятся погубить. Только доказательств она не имела. Но она повела собственную борьбу.
Что ж, подходящий случай представился очень быстро. Обнаружилось, что в России по-прежнему процветает ересь «жидовствующих». При дворе служил дворянин Матвей Башкин, его втянули сектанты, но он оказался полным дураком. Взялся доказывать своему духовнику, священнику Благовещенского собора Симеону, что православие заблуждается. Тот ужаснулся, доложил настоятелю собора – всемогущему Сильвестру. Но Сильвестр попытался спустить дело на тормозах. Велел Симеону шума не поднимать, просто наблюдать за Башкиным. Однако еретик был слишком глуп. В болтовне хулил Христа, Священное Писание, называл иконы «окаянными идолами», а Симеону принес книгу «Апостол», где пометил места, казавшиеся ему неправильными.
