Владимир Миронов - Древняя Греция
Менандр. Рисунок по рельефу
Борьба партий породила в Элладе разгул пороков и бесчестья. Все были твердо убеждены лишь в том, что всеобщего благоденствия и безопасности нет и быть не может… Поэтому партии проституировали и меняли маски, как актера в пьесах Менандра. Разумеется, в такой борьбе не могло быть победителей. Проигравшей же стороной всегда в этих случаях был и остается народ. Английский историк К. Поппер в «Открытом обществе» так оценил политический строй Афин. Во-первых, несмотря на все рассуждения о демократии, сторонники олигархии и демократы в равной степени являлись тиранами. Во-вторых, очевидно, что Афины были «безжалостной демократией, городом, управляемым необразованными людьми, которые ненавидели и подавляли образованных и, в свою очередь, служили объектом ненависти последних». В-третьих, отмечена и такая важная черта, как поразительная духовная продуктивность Афин. В-четвертых, им подчеркивается необходимость использования в переходный период для стран «некоторой формы империализма», которая носит либеральный характер. В-пятых, автор честно признает, что против афинской демократии тогда выступали все выдающиеся афиняне. Ими даже был выдвинут лозунг: «Назад к древнему отеческому государству». Собственно тогда-то и появился в Греции термин «патриот». Хотя одно стремление патриотов возродить старые формы отеческого государства (без каких-либо серьезных, необходимых и позитивных изменений) вряд ли было тогда исторически оправдано. Закономерно и то, что в итоге долгих Пелопоннесских войн должна была победить Спарта. Это была победа строгой и четкой философии, разумной и здоровой системы обучения и воспитания. Так, филолог-классик В. Йегер говорил: «Спарта, казалось, победила не столько благодаря своей конституции, сколько благодаря чрезвычайно последовательно проводимой системе воспитания. Сила Спарты была в строгости и дисциплине». Формулу «спартанского строя для России» мы бы сформулировали так: «Сила страны – разум и знания, помноженные на волю, дисциплину, капитал».
Кровная месть у греков
Государственное устройство Греции все очевиднее превращалось в господство одного первенствующего человека (Фукидид). А это означало одно – прямой путь к тирании! Перикл при всем своем природном уме и очевидных достоинствах руководителя оказался не очень-то успешным учителем афинской толпы. Народ при нем развратился, потянулся не к знаниям, а к зрелищам, приобретая жалкую привычку получать дармовые вознаграждения. В итоге, как пишет Плутарх, из скромного, работящего под влиянием тогдашних политических мероприятий «стал расточительным и своевольным». Нет более жалкого зрелища, нежели народ, привыкший жить на подаяния тиранов и богачей. По поводу греческой демократии Ф. Энгельс в работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» писал: «Не демократия погубила Афины, как …утверждают европейские школьные педанты, пресмыкающиеся перед монархами, а рабство, которое сделало труд свободного гражданина презренным». А разве олигархия, пусть и выступающая в личине демократии, не есть рабство?!
Раб в древнем мире
Рабство было неизбежным и закономерным способом производства того времени. Как ребенок испытывает жесткие узы властного диктата со стороны родителей, так и общество в период «детства» проходит эту фазу развития. Эллинская мысль до IV в. до н.э. считала рабство необходимым общественным институтом. Ксенофонт полагал, что наилучшим средством для процветания афинского полиса и граждан стала бы возможность каждого из них иметь трех рабов. Идеал раба в изображении Еврипида – это лишенный индивидуальных черт слуга, всецело преданный своему господину. Аристофан, предлагавший осуществить радикальную реформу, тем не менее не видел иного пути как возложить труд земледельца на рабов. Совершенно необходимым счел рабство и Аристотель, говоря в «Политике»: «Если бы каждое орудие могло выполнить свойственную ему работу само, по данному ему приказанию или даже его предвосхищая, и уподоблялось бы статуям Дедала или треножникам Гефеста, о которых поэт говорит, что они сами собой входили в собрание богов; если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы». И далее он высказывается в том духе, что раб «всецело принадлежит» своему господину.
Антонелло де Мессина. Распятие. XV в.
Суть дела не меняет то, что обычной формой рабовладения в Афинах и иных полисах была такая, когда свободный грек пользовался плодами труда малых групп рабов (5—7 человек). Встречались, разумеется, и рабовладельцы, подобные Аттику, во владении которых были образованные люди и искусные ремесленники, которых он воспитал и обучил у себя дома. Так же поступал римлянин Красс, сам присутствоваший при их обучении и образовании, ибо был твердо убежден, что обязанность господина – их воспитание «в качестве живых орудий хозяйства». Тем не менее жизнь большинства рабов была незавидна. Греческая литература дает множество образов и сцен, описывающих их жизнь, быт, нравы, равно как и нравы их господ. О жизни рабов пишет Менандр, говоря: если рассуждать по справедливости, «все честные должны быть полноправными, а низкие – рабами и ублюдками». Герод показал тяжкую участь рабов, выступающих в роли лиц без речей. В «Жертвоприношении Асклепию» сварливая госпожа обрушивается на рабыню с несправедливыми упреками и угрозами. Башмачник Кердон, безмерно льстя дамам из высшего круга, кричит на раба Дримила, грозя отправить его на мельницу, приказав отколотить жестоко. В миме «Ревнивица» богатая, грубая, взбалмошная Биттина, не стесняясь в выражениях, выговаривает рабу-любовнику за ухаживания на стороне:
Скажи, Гастрон, с чего ты сталтакой прорвой,Что мало для тебя мне раздвигатьноги, —К жене Менона Амфитее ты лезешь?
В бурную эпоху эллинизма рабская тема звучит в литературе и искусстве. В позднеантичных романах, о которых нам не так много известно, нередки сюжеты, где героев и героинь обращают в рабство с последующим их освобождением. В многочисленных греческих рельефах, в произведениях стенной живописи, мозаике, статуэтках можно видеть рабов и представителей низов – бедняков (земледельцев, раболовов, рыбаков). Всем известна пергамская группа «Галл, убивающий жену и себя». Он делает это с одной целью – избавить себя и жену от плена и неизбежного рабства. Эта группа, как и статуя «Умирающий галл», находящиеся в римских музеях, вдохновят Байрона на строфы песни в «Паломничестве Чайльд-Гарольда», а затем и Лермонтова, написавшего стих «Ликует буйный Рим». Хотя в последнем случае поэт ошибся, приняв воина за гладиатора, суть реакции общества очевидна. «Эта скульптура, – отмечал В. Блаватский, – не только дань уважения к свободолюбивому врагу-варвару, в ней звучат и другие ноты. Это – знамение того времени, когда передовые умы уже не могли безучастно взирать на тяжелую участь рабов». Оценка института рабства в Греции не может измениться от наличия среди рабовладельцев «добрых хозяев», от случаев кормления детей рабов грудью матрон, и даже высокого общественного положения иных из вчерашних рабов. Хотя известны исключения. Так, римский раб и вольноотпущенник Паллант стал министром финансов императора Клавдия, а потом и любовником у императрицы Агриппины. Эти случаи типичны. Ведь и у нас был одно время министр финансов – раб (правда, раб стран Запада).
Умирающий галл
Так давайте спросим себя: «А был ли действительно свободен даже гражданин, считавшийся свободным?» При объективном и тщательном анализе положения мы увидим, что полис имел почти абсолютную власть над гражданами. Те во всем или почти во всем беспрекословно подчинялись полису, принадлежа ему как часть целого. Фюстель де Куланж в «Античном городе» говорил, что у человека древнего мира «не оставалось ничего, в чем бы он был независим». Даже его богатство всегда находилось в распоряжении государства. Если полис нуждался в деньгах, он запросто мог заставить кредиторов отдать розданные ими в долг деньги, взыскав их с заимодавцев. Полис мог приказать женщинам отдать все их драгоценности, а владельцам оливковых рощ передать бесплатно урожай. Даже тело гражданина принадлежало государству. Мы уже сказали, что греки не дозволяли жить любому, как ему заблагорассудится! В Спарте строго наказывали не только закоренелых холостяков, но и тех, кто женился поздно, засиживаясь в холостяках. Государство могло предписывать кому труд, а кому и «праздность». Контроль распространялся и на так называемые мелочи (в Локрах закон запрещал мужчинам пить чистое вино, а по-нашему водку, ибо греки обычно пили даже вино разбавленным водой; в Милете и Марселе всем женщинам запрещалось даже прикасаться к вину). Закон регламентировал виды одежды, головные уборы, наряды дам, ношение усов или бороды и прочее. Как видите, даже в классических государствах демократии нет и никогда не было даже частицы той анархии, которую одно время все мы могли наблюдать в России. В греции было иначе. Там везде, на любого человека (будь он даже сам правитель или богатейший гражданин), можно было «надеть узду».
