Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
И это достижение Фроленко получило официальную оценку. В этот же день, 1 марта, петербургский градоначальник выслал телеграмму московскому обер-полицмейстеру и московскому генерал-губернатору: «Один из скрывшихся соучастников сегодняшнего преступления — Михаил Фоменко. Приметы: роста выше среднего, скорее высокого, блондин лет 27, сутуловат, крепкого сложения, довольно плечист, но не полный. Мог выкрасить волоса и сбрить бороду, которая была у него редкая. Похож на простого рабочего. Прикажите осматривать поезда, прибывающие в Москву. Вышлите агентов экстренным поездом, который вам дадут по первому требованию, на что распоряжение сделано, в Клин или далее, чтобы осмотреть почтовый поезд, отсюда вышедший сегодня без осмотра.
Метательный снаряд передан преступнику разыскиваемой женщиной Акимовой, она же Баска. Приметы: высокого роста, блондинка, лет 25, сегодня скрылась, могла выехать».[980]
Насчет метательного снаряда у Фроленко (Фоменко) — это либо каша в голове отправителя, либо, вернее, сокрытие от адресатов мотива, почему интересуются розыском именно этих лиц. Зато тут есть признание двух фактов. Первый: о каждом деятеле, работавшем в лавке Кобозевых, имеется совершенно четкое представление, в частности: никакая Кобозева не Кобозева (паспорт которой, как мы помним, проверялся в Воронеже), а Якимова (Баска). Второй: не было секретом то, что эти двое находились в этот день в лавке — в отличие от всех остальных. Ну, находились — так находились: все где-то находились, и к прямому покушению это не имело отношения; Якимова и Богданович находились в той же лавке и позднее, вплоть до 3 марта — и никто их не арестовывал: запретная зона!
Но логический импульс: сразу искать не кого-нибудь, а Фроленко и его предполагаемую подругу (что в отношении Якимовой было неверно) — вот что существенно!
И можно не сомневаться, что при таком режиме поисков Фроленко быстро нашли — не в Москве, конечно, а в Питере.
Сразу после взрывов, совершенных Рысаковым и Гриневицким, Перовская оказалась в обществе Е.М. Сидоренко, который об этом рассказывает так: «когда Перовская назначила мне 1-го марта, кажется около трех часов пополудни, свидание /…/, то я оживился и с нетерпением, задолго до срока, вышел на Невский проспект и стал прогуливаться невдалеке от той кофейни, в которой предполагалась наша встреча, и был занят мыслью, что после свидания с С.Л. определится, в той или другой форме, дальнейшее мое участие в задуманном покушении /…/. Вдруг раздался сильный взрыв, принятый многими гуляющими за обычный 12-часовой пушечный выстрел с Петропавловской крепости. /…/ скоро /…/ послышался второй взрыв, причинивший полное смятение среди публики. /…/ когда по Невскому в направлении от Зимнего дворца к Аничкину промчался верхом донской казак, что-то выкрикивавший, а через некоторое время в том же направлении проскакал в сопровождении двух донских казаков наследник Александр Александрович, все поняли, что случилась катастрофа. Я /…/ поспешил в условленную кофейню /…/. Через непродолжительное время вошла Перовская и подсела к уединенному столику, занятому ранее мною. Лицо С.Л. было непроницаемо и могло быть названо спокойным, и только /…/ когда она /…/ нагнулась в мою сторону, я услыхал сдавленный шопот ее прерывающегося и как бы захлебывающегося голоса: «схватили!.. убили!..» /…/. С.Л. сообщала, что схвачен Рысаков, а убил царя Гриневицкий /…/. Оправившись немного, С.Л. стала собираться и, прощаясь, дала мне какое-то незначит[ельное] поручение (какое именно, не припомню) к «Елизавете Александровне», о личности которой я теперь могу только догадываться. Описанное свидание с С.Л. осталось для меня загадкой, так как цель его в такой момент представляется совершенно непонятной»[981] — попробуем ее разгадать!
В те дни Перовская никакими пустяками не занималась, и заранее назначать свидание сразу после цареубийства ради пустяков не могла. Она в это время вела два сюжета, не преуспев ни в одном: организацией побега Желябову и организацией убийства Александра III — последним занялась, вероятно, не с самого 1 марта, а несколькими днями позже — когда выяснилось, что вместо ожидаемой амнистии нарастают репрессии. Следовательно, мемуарист безбожно врет. Почему?
Потому что то серьезное поручение, которое он, несомненно, получил, не могло ограничиваться таким поручением самим по себе (вроде например: выбросите эту вещь или сохраните эту вещь); любое серьезное поручение должно было завершаться отчетом о том, как оно выполнено, и получением следующего поручения. Именно так происходили ее встречи в эти дни с А.В. Тырковым — соратником Сидоренко по наблюдательному отряду; Тырков их хорошо описал.
При этом Перовская была человеком своеобразным, обладающим не только упорством и настойчивостью, но и требовательностью и точностью. Подумать только: сразу после убийства, совершенного на ее глазах, идет на зарание назначенное деловое свидание, а затем, возможно, и на следующее!
Притом Сидоренко явно принадлежал к типу людей, о которых Тихомиров писал как о ничтожествах, какими Перовская любила себя окружать. Отношения тут были сугубо вертикальные: ему приходилось подчиняться. И прямой возможности разыскивать ее по собственной инициативе он иметь не мог — элементарные правила конспирации такого не допускали. Значит, должно было быть названо следующее время и место встречи — в зависимости от срока выполнения отданного задания.
Ясно, таким образом, что основная цель мемуариста — скрыть факт следующей встречи с Перовской, отсюда и нежелание называть содержание полученного поручения, подразумевающее такую встречу. Вот и получилось — встретились и разошлись, а зачем встречались — не помню.
Совершенно очевидно, что решающая встреча (может быть, их было и несколько до того) произошла 10 марта, когда Перовская и была беспричинно арестована на улице.
Разумеется, изложенное — не единственный мотив для подобного обвинения. Имеются и другие.
Известно, что Рысаков почти сразу после ареста стал давать откровенные показания. Выдал, в частности, квартиру на Тележной, где проводился инструктаж и выдача бомб. На нее произвели налет в ночь со 2 на 3 марта, арестовали Гесю Гельфман, убили отстреливавшегося Саблина. Затем 3 марта в нее пришел Тимофей Михайлов, тоже пытался стрелять, но был скручен.
Стало ясно, что Рысаков выдает. Точного адреса подкопа он не знал, но знал, что на Малой Садовой. Поэтому «Комитет» решил ликвидировать лавочку, куда Богданович уже не возвращался. 3 марта, после закрытия, Якимова ушла из нее и немедленно выехала из Петербурга. 4 марта лавка не открылась для торговли, и только тогда в нее ворвалась полиция.
Рысаков выдал и всех соратников по наблюдательному отряду — кроме Сидоренко. Последний пишет: «Участие мое в деле 1-го марта осталось необнаруженным. Почему Рысаков, указавший всех других участников наблюдательного отряда, не упомянул обо мне, я не знаю»[982] — мы тоже!
Ниже расскажем и о дальнейших подвигах Сидоренко.
4.8. Финал трагедии
В ночь на 2 марта арестованный Желябов, узнав о цареубийстве и об аресте Рысакова, заявил, что является истинным организатором покушения. Этот нелепый жест, приведший к его гибели, пытались трактовать и так, и эдак, но ничего разумного так и не получилось.
Единственное разумное объяснение — это искренняя вера Желябова в то, что ему ничего не угрожает: он выполнил свои обязательства перед Александром III и перед Катковым — теперь и они должны выполнять свои обязательства! Рациональный же смысл этого поступка был в том, что взяв на себя главную вину, он автоматически, по всем канонам всякого судебного права, сделал меньшей вину и Рысакова, и всех возможных подельников, которых еще не арестовали. Поскольку главный обвиняемый имел гарантию сохранения жизни, то и остальные ее автоматически приобретали. Гуманный смысл замысла Желябова не вызывает сомнений, только вот исполнение никакой пользы никому не принесло.
Вот у Александра Михайлова нечто подобное получилось. Он оказался тоже главным обвиняемым на процессе 20-ти террористов в феврале 1882, получил, как и большинство остальных, смертный приговор, но его помиловали, как и почти всех остальных; только Суханова казнили — под предлогом того, что он оказался офицером, изменившим присяге. Таким образом последнего по злобности вытянули из-под защитного крылышка Михайлова.
Зато это «гуманное» выполнение обязательств, взятых на себя Катковым (заметим, что никакого Лорис-Меликова тогда уже и в помине не было!) и подтвержденных руководством государства и полиции, вылилось всем этим «помилованным» в условия заключения, самые жестокие за всю современную историю России. Конечно, бывали тюрьмы и лагеря при разных политических порядках, где людей попросту уничтожали. Но в Алексеевском равелине установили нечто просто ужасное: это была беспрерывная пытка всеми условиями режима.
