Пирс Брендон - Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997
Однако ни одна сторона не хотела выступать против другой. Ганди отказался санкционировать массовую кампанию гражданского неповиновения, говоря, что она недолго останется гражданской, хотя разрешил индивидуально проводить политику отказа от сотрудничества. Пока миллионы индусов делали вклад в ведение войны, а многие из них на этом разбогатели, такие акты демонстративного неповиновения казались просто уколами, и Эмери не позволял Линлитгоу привести в исполнение план «полного уничтожения»[2273] Конгресса.
Но вице-король ответил жестко, и к 1941 г. полиция арестовала примерно 26 000 сопротивленцев. Среди них был и Неру, который заявил суду: процесс перед всем миром идет над Британской империей, а не им. Его приговорили к четырем годам тюремного заключения.
Несмотря на обращение Черчилля, Линлитгоу проследил, чтобы к Неру относились, как к обычному преступнику. До его досрочного освобождения в декабре 1941 г. (на сей раз Черчилль выступал против и заявил, что это будет фатальным для империи) он перенес много мелких придирок. Как Неру писал своей дочери Индире, он отступил на «мощную линию Мажино» своей раковины — читал, писал, мечтал и занимался йогой. Он жил «в своем разуме»[2274] и стоял на голове.
Политическая ситуация оказалась столь же статичной. Бос бежал, чтобы поднять штандарт восстания в Германии, но нацисты еще не знали, что с ним делать. Ганди переживал кризис веры, пытался защищать пацифизм во время войны против фашизма. Конгресс утратил движущую силу и все еще оставался в тупиковой ситуации с Мусульманской лигой. Линлитгоу всегда предпочитал подождать и ничего не делать, хотя включил больше индусов в свой Исполнительный совет. Статус-кво устраивало и Черчилля, но не подходило человеку, на которого Черчилль смотрел, как на вероятного спасителя Британии— Франклину Д. Рузвельту. Президент являлся либералом в стиле Вильсона, он выступал за предоставление свободы колониям, в том числе и Филиппинам.
Когда два лидера встретились в первый раз, в местечке Плацентия-Бей в Ньюфаундленде (это произошло в августе 1941 г.), между ними начались разногласия по этому важному вопросу. Черчилль побагровел и разъярился, когда Рузвельт сказал, ссылаясь на Индию: «Я не могу поверить, что мы ведем войну против фашистского рабства и в то же самое время не работаем ради освобождения народов по всему миру от отсталой колониальной политики»[2275]. Премьер-министр посчитал «очень большой наглостью» попытку американцев «наставлять нас, будто школьная учительница, в том, как правильно себя вести»[2276] по отношению к империи. Но он не позволил этой проблеме омрачить дружбу с президентом, который решил относиться к Черчиллю по вопросу индусов так, как относился к сенаторам из южных штатов по вопросу чернокожих.
Они приняли Атлантическую хартию. Это было громкое подтверждение англо-американских принципов, которые включали обязательство «уважать права всех народов выбирать форму правления, при которой они живут»[2277].
Однако по возвращении в Англию Черчилль заявил Палате общин, что обещание самоопределения в Хартии не относится к империи. В дальнейшем, чтобы опровергнуть рассказы о том, что его «реакционный, типичный для Старого Света взгляд» расстроил Рузвельта, Черчилль заявлял: «Хартия составлена моими словами»[2278]. Но Рузвельт отредактировал проект Черчилля и хотел универсальную Хартию. Президент, который считал британцев приличными, соблюдающими закон и любящими свободу людьми, в частных беседах яростно ругал их правительство. Оно проводило «мировую тиранию, осложненную империализмом, колониализмом и властной политикой, которая нарушает всю политическую мораль, в частности, отрицает элементарные права всех народов на независимость, утвержденные США»[2279].
Индийские националисты пришли в ярость из-за выхолащивания Черчиллем Хартии и выступали еще более злобно и оскорбительно. Неру, который переписывался с Рузвельтом и надеялся на его поддержку, сказал, что Америка почти в одиночестве «держала зажженным факел демократии и свободы»[2280].
Америка оказалась напрямую связанной с Азией после бомбежки Перл-Харбор 7 декабря 1941 г. Как подчеркнул Рузвельт, этот акт был проведен Японской империей[2281]. Она наступала с невероятной скоростью, разрывая огромные дыры в тонкой ткани западных империй на Востоке. Британцев, все еще склонных отмахиваться от своих восточных противников, как от «кули в форме»[2282], везде заставали врасплох. Уверенность и престиж белых стремительно падали с каждым поражением. Японцы высадились в Борнео. Они захватили Гонконг. Они буйствовали в Малайе. 15 февраля 1942 г. генерал Ямашита добился капитуляции Сингапура. Последовало покорение Бирмы вместе с атаками на города — от Калькутты и Коломбо до Дарвина.
По мере расширения владений японцев в Азии и вторжения Германии на Кавказ, казалось, что челюсти держав «Оси» нацелены зажать Индию. Поэтому от Америки до Китая влиятельные голоса убеждали Черчилля предоставить Индостану свободу и демократию в такой мере, которая позволит объединить людей для борьбы за эти идеалы в мировом конфликте. Сам Рузвельт во время своего первого выступления об Индии сказал: Атлантическая хартия относится ко всему миру. Члены правительства Черчилля из Лейбористской партии, Клемент Эттли и Эрнст Бевин, заявляли, что «грубый империализм»[2283] Линлитгоу мешает участию Индии в войне.
Черчилль пытался не сдавать позиций и оставаться до конца верным своим убеждениям. Как Эмери сказал королю Георгу VI, Уинстон «ненавидел мысль о том, чтобы отказаться от всех своих глубоко въевшихся предрассудков, просто чтобы обеспечить большую поддержку американцев, китайцев и левого крыла. Он переживал все противоречивые эмоции добродетельной девушки, впервые продающей себя за действительно потребовавшиеся наличные»[2284].
Но под давлением премьер-министр неохотно согласился на объявление о том, что после войны выборный орган составит новую конституцию для всей Индии (отдельные провинции смогут отказаться от участия). За этим последует «полный переход ответственности из британских в индийские руки»[2285]. Если на это будет получено согласие, вице-король сразу пригласит лидеров главных групп индусов для присоединения к советам, решающим судьбу страны. Черчилль едко написал Макензи Кингу в Оттаву: «Мы смирились с тем, чтобы всеми силами защищать Индию, чтобы в ней сохранялся порядок, а если преуспеем в этом — чтобы нас изгнали»[2286].
На самом деле Эттли хотел, чтобы Индостан стал доминионом, подобно Канаде. Он надеялся, что сэр Стаффорд Криппс, которого отправили в Дели в марте 1942 г. убедить националистов принять декларацию, станет индийским лордом Даремом.
Криппс, который только что вошел в военный кабинет после посольской работы в Москве, казался идеальным выбором. Он вместе с Неру увлекался коммунизмом в 1930-е гг., был с ним в хороших отношениях. Как барристер, он соответствовал Джинне в красноречии и умении блестяще подать себя.
Криппс был трезвенником, вегетарианцем, носил очки в металлической оправе и имел привычку поджимать губы. Он казался чудаком, человеком с пунктиками, который мог посоревноваться с Ганди — например, поддерживал нудизм, сам вязал наушники для защиты от холода.
Однако Криппсу удалось настроить против себя и британцев, и индусов. Один депутат Парламента, «Чипе» Чаннон, считал его «современным Савонаролой» и говорил: воздух холодеет, когда он проходит мимо, «я почувствовал, словно вдохнул мрачной и зловонной атмосферы из гробницы»[2287].
Пуританство Криппса раздражало Черчилля. «Он представлял собой все добродетели, которые мне не нравятся, в нем не имелось ничего из пороков, которыми я восхищаюсь», — сказал премьер-министр[2288]. Он же называл его «сэр Стиффорд Краппе» (На английском это звучит похоже на «сэр Высокомерная Чушь»)[2289].
Ему не верил вице-король, он говорил, что Криппс «ведет себя бесчестно, когда сталкивается с противниками»[2290]. По словам Неру, Саффорд Криппс ничего не знал об Индии, но чем больше информации он получал, тем сильнее путался. На самом деле, несмотря на мастерство юриста и искушенность в судебных делах, Криппс был легкомысленным и ветреным человеком, однако имел золотое сердце. Он был странно наивным и туповатым, считал безукоризненно убранные постели высшим достижением ума и, как говорили, наиболее требовательных просителей принимал только по предварительной записи. В частности, Криппс не понимал атавистическую враждебность Черчилля и Линлитгоу, не желавших передавать значительную власть индийским националистам даже для того, чтобы получить их помощь в войне. Однако вице-король предупреждал Криппса, чтобы тот «не воровал сыр его превосходительства, чтобы положить приманку в свою ловушку»[2291].
