Мария Згурская - 50 знаменитых загадок Средневековья
Загадок в «Слове» действительно немало. К ним относятся, например, различные странности с названиями водоемов. Вот «река Каяла», на которой якобы потерпел поражение Игорь, хотя в летописном рассказе о походе местом пленения фигурирует река с названием Сюурлий. Вдруг неожиданно появляется «озеро», на берегу которого происходила битва. И это при том, что в «Слове» прямо говорится о «безводье», которое сломило сопротивление воинов и подорвало силы коней. Еще большей загадкой оказывается частое упоминание в поэме «моря», прямо связываемое с побегом Игоря из ставки Кончака на Русь, хотя описанные события происходили от него на расстоянии если не тысяч, то многих сотен километров…
А так называемые «темные места» — слова и фразы, до сих пор заставляющие ломать голову над их смыслом? Они встречаются чуть ли не в каждом предложении, и если какие-то поддаются (на первый взгляд) объяснению, то при ближайшем рассмотрении оказывается, что такое объяснение противоречит или смыслу текста, или же исторической реальности, отраженной в поэме…
И это, кстати, наряду со стремлением исследователей «Слова» сгладить противоречия, постоянно рождало попытки поставить под сомнение подлинность поэмы в целом, объявив ее подделкой более позднего времени.
Поводом к этому послужили как несообразности в тексте «Слова», так и списки «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище» — произведений XV–XVI веков, посвященных Куликовской битве. В них есть фразы и фрагменты, повторяющие «Слово о полку Игореве», только, в отличие от него, они не содержат никаких противоречий или «темных мест». На этом основании скептики стали утверждать, что не «Слово» повлияло на эти произведения, а наоборот, оно само было сконструировано на основании этих текстов в конце XVIII века А. И. Мусиным-Пушкиным или ярославским архимандритом Иоилем Быковским, у которого Мусин-Пушкин купил рукопись в 1790 или 1791 году.
«Слово о полку Игореве» уникально и не имеет аналогов в литературной истории. Именно поэтому велик соблазн объявить «жемчужину поэзии» подделкой. Подлинность памятника с запутанной судьбой ставилась под сомнение начиная с первой половины XIX века. Впервые его назвали фальшивкой в 1812 году. В статье «Взгляд на успехи российского витийства в первой половине истекшего столетия» лидер русской скептической исторической школы М. Т. Каченовский утверждал, что «Слово…» написано не ранее XVI века. В 1834 году его мысль была развита И. Беликовым. Логика первых скептиков была проста: поэма не имеет сходства ни с каким другим памятником древнерусской литературы. И, следовательно, является поздней фальсификацией. Идея успеха не имела, поскольку подобная аргументация была явно слабовата. Ее быстро забыли.
В 1890 году французский славист Луи Леже вскользь высказал предположение, что «Слово» — подделка, списанная с памятника конца XIV века, рассказывающего о Куликовской битве, «Задонщины». Эту мысль развил в 1940 году в своей монографии «Ье 81оуо сР^ог» другой француз — Андре Мазон.
Мазон заявил, что в первоначальном варианте «Задонщина» рассматривала Куликовскую битву как трагедию, военную катастрофу русских войск. И лишь позже ее история была сфальсифицирована и изображена как победа над Мамаем. С этой, ранней версии «Задонщины» и было списано «Слово» — рассказ о поражении войск князя Игоря от половцев в 1185 году. Подделка была создана, по Мазону, в конце XVIII века. Ее автором был директор Московского архива Коллегии иностранных дел Н. Н. Бантыш-Каменский. Целью создания «Слова» было прославление империализма Екатерины II, авторы хотели польстить ей — мол, она также рвется на юг и завоевывает Северное Причерноморье, как некогда русские князья стремились к «луке моря».
На борьбу с Мазоном были мобилизованы советские историки и филологи: Д. С. Лихачев, Н. К. Гудзий, В. П. Адрианова-Перетц, Ю. М. Лотман. После выхода специального сборника: «„Слово о полку Игореве“ — памятник литературы XII века» (1962) по теории французского слависта был нанесен серьезный удар, на время притихли даже его зарубежные сторонники.
Решающим фактором, использованным при опровержении гипотез скептиков, стало доказательство того, что повести «Задонщина» и «Сказание о Мамаевом побоище» (произведения, посвященные Куликовской битве) написаны в XV–XVI веках. Авторы утверждали, что они являются явными подражаниями тексту «Слова…», а не наоборот. То, что влияние шло в направлении от «Слова о полку Игореве» к «Задонщине» и «Сказанию о Мамаевом побоище», подтверждает анализ текста «Задонщины», где обороты и словесные формулы, заимствованные из «Слова», выглядят неорганично, так как они использованы едва ли не механически, тогда как первоисточнику присуща необычайная цельность.
Следующая серьезная попытка объявить «Слово…» подделкой была сделана в феврале 1963 года в Ленинграде, когда с докладом в Пушкинском доме выступил Александр Александрович Зимин. Он утверждал, что зависимость «Слова» от «Задонщины» не прямая, что между ними существовал какой-то неизвестный памятник, с которого и было списано «Слово». Однако, в таком случае, почему невозможно существование обратной схемы: «Слово» — неизвестный памятник XIII–XIV веков — «Задонщина»? Ответа на него в почти 1000-страничном труде ученого нет.
Зимин, вслед за Мазоном, считал, что памятник был создан в конце XVIII века Иоилем Быковским, архимандритом Спасо-Ярославского монастыря (где был найдет список поэмы) при непосредственном участии графа А. И. Мусина-Пушкина, который потом сделал вид, что случайно «нашел» текст в библиотеке обители. При этом процесс фальсификации истории у графа был поставлен на широкую ногу: он изготовил (!) поддельный Тмутараканский камень (с надписью на древнерусском языке), а затем, дабы доказать его «подлинность», специально сделал в «Слове» особую вставку, в которой упоминается таинственный «Тмутараканский болван». Целью подделки было уже известное «восхваление южного империализма Екатерины И».
Сейчас можно определенно сказать, что ни один из представителей «скептической школы», будь то французский славист А. Мазон или советский историк А. А. Зимин, не смог убедительно решить ни одной загадки «Слова о полку Игореве», поскольку все «темные места» и противоречия текста они относили на счет «невежества фальсификаторов», не пытаясь доискаться возможных причин их появления. Собственно говоря, «скептики» оперировали не результатами анализа, а ими же провозглашенными постулатами, что позволило защитникам подлинности «Слова», с одной стороны, не оставить камня на камне от аргументов «скептиков», а с другой — оставить загадки и противоречия поэмы в том же состоянии, что и раньше.
17 мая 2001 года в Варшаве на семинаре Международной школе гуманитарных наук Центральной и Восточной Европы о поддельности «Слова» было заявлено в очередной раз. С разоблачениями выступил профессор Гарвардского университета Эдвард Кинан, ученый, обладающий репутацией «ниспровергателя авторитетов», «человека абсолютной научной смелости», «грозы ложных стереотипов». Фигура Кинана в современной русистике во многом является знаковой. Свою научную карьеру он создал в качестве ниспровергателя «мифов русской средневековой истории». Первый шаг на этом поприще был вполне приличным: в 1969 году ученый убедительно доказал сомнительную подлинность ярлыка хана Ахмата Ивану III. Работа получила признание. Но в дальнейшем качество трудов гарвардского профессора резко снизилось, зато прямо пропорционально увеличилась их спекулятивность и скандальность.
Общий пафос труда Кинана во многом сродни популизму «желтой прессы», и авторитетные исследователи серьезно к ней не относятся, но книга издана и занимает свое место в ряду литературы о «Слове…».
И все же следует признать, что споры о древности «Слова…» с обращением к более поздним текстам сыграли свою положительную роль в разрешении его главной загадки, позволив определить место древнерусской поэмы в литературном процессе в целом. Действительно, само существование сочинений, использовавших образы и фразеологию «Слова о полку Игореве», в ряде случаев восходящих (как можно думать) к каким-то иным, до нас не дошедшим редакциям древнего текста, говорило не только о безусловной древности их общего источника, но также и об изменениях его на протяжении ряда столетий.
Вместе с тем переработанные фрагменты «Слова…» в составе этих произведений XV и XVI веков, использованные для новых ситуаций и новых героев, позволили по-новому взглянуть на те два исторических пласта событий, которые получили отражение в «Слове». Некоторые исследователи считают, что «загадки» этого замечательного сочинения могли быть давно решены, если бы сразу после своего открытия «Слово» не возвели в ранг «исключительного» и «гениального» произведения, то есть не подпадающего под обычные мерки средневековой литературы. Произошло это, возможно, потому что «Слово…» было открыто не на срединном или завершающем этапе развития филологической науки в России, а в самом начале этого пути. Общество еще не готово было сколько-нибудь трезво оценить культуру Киевской Руси, время которой представлялось наполненным мраком невежества. И уже менее всего современники открытия «Слова» были способны Киевскую Русь сопоставить с современной ей Византией и Западной Европой, причем далеко не всегда в пользу последней.
