Сергей Балмасов - Белоэмигранты на военной службе в Китае
По собственному признанию, тогда он продолжал относиться враждебно к советской власти, но выступал против возможной иностранной интервенции против СССР. Единственно возможным способом свергнуть коммунистов считал внутренний переворот, который должен произойти из-за недовольства населения «коммунистическим режимом, о чем трубила вся эмигрантская пресса»[1580].
Когда жители Харбина получили известия о том, что советские войска совсем близко, Смирнов поднял по тревоге солдат и офицеров «Асано». Он объявил о приближении коммунистов и приказал нижним чинам разойтись по домам, не оказывая сопротивления советским войскам. Поняв, что Смирнов готовит им встречу, офицеры не разошлись, а выразили желание ему помогать и добровольно остались в расположении части на станции Сунгари-2[1581].
При наступлении советских войск на Маньчжурию японцы решили использовать реку Сунгари как оборонительный рубеж, который мог серьезно задержать их дальнейшее продвижение, стоило только взорвать через нее железнодорожный мост. Но этого не произошло. Почему? Советские историки приписывают это, равно как и освобождение Харбина, что имело место 20 августа 1945 г., воздушному десанту из 120 человек из состава 2-го гвардейского инженерного мотоштурмового батальона, которым командовал особо уполномоченный представитель Военного совета 1-го Дальневосточного фронта генерал-майор Шелахов. Десантники, высадившись на аэродроме Харбина, предъявили местному японскому командованию ультиматум о капитуляции. У них была задача захватить наиболее важные объекты и до подхода 388-й стрелковой дивизии не допустить разрушения огромного моста через Сунгари и уничтожения складов и баз противника.
В 19 часов 18 августа 1945 г. парашютисты начали выполнение поставленной перед ними задачи в глубоком тылу противника, в 150 километрах от линии фронта. Реально это были смертники, посланные на верную гибель. Фактически, что они могли противопоставить хорошо вооруженной и обученной стосемидесятипятитысячной группировке противника?
Но, несмотря на это, парашютисты успешно выполнили поставленные перед ними задачи, хотя сам командующий 1-м Дальневосточным фронтом К. А. Мерецков заметил, что «120 наших десантников в огромном городе не могли много сделать». Оказалось, то, что было не под силу советским десантникам, сделали русские эмигранты. Мерецков в своих воспоминаниях заметил по этому поводу следующее: «Серьезное содействие оказали нам русские жители Харбина. Они наводили наших десантников на вражеские штабы и казармы, захватывали узлы связи, сохранили в неприкосновенности все городские жизненные коммуникации и сооружения. Благодаря их помощи некоторые высшие чины Квантунской армии нежданно-негаданно для себя оказались внезапно в советском плену…»
Несмотря на обилие мемуаров советских полководцев об этих событиях, эпизод захвата Харбина выпадает и остается неясным, хотя он коренным образом отразился на спаде дальнейшего сопротивления со стороны японцев. Дело в том, что после пленения начальника штаба Квантунской армии генерал-лейтенанта Хипосабуро Хата сопротивление японцев советским войскам практически прекратилось. А произошло это так: когда 15 августа стало известно о принятии Японией решения о капитуляции, в Харбине с помощью эмигрантов под руководством Генерального консульства СССР был создан Штаб обороны Харбина (ШОХ), куда вошли и советские граждане. Непосредственное руководство работой ШОХа осуществлял харбинец, советский гражданин, автомеханик В. Д. Панов. От Генконсульства СССР эту работу курировал сотрудник Н. В. Дрожжин. Всего в ШОХ записалось свыше 1200 человек. Одной из первых акций ШОХа стало освобождение из тюрем русских, китайских и корейских заключенных. Те из них, кто не был изможден пытками, присоединялись к повстанцам. Предпринимались меры на случай нападения на город хунхузов, мародеров и гоминьдановцев-подпольщиков. Через два дня, 18 августа, 5 бойцов ШОХа во главе с В. Г. Широколобовым взяли в плен начальника штаба Квантунской армии Х. Хата и генерального консула Японии в Харбине Миякава. Их тут же доставили в ШОХ и передали только что прибывшим десантникам генерал-майора Г. А. Шелахова, особо уполномоченного по организации порядка в Харбине[1582].
Сам Широколобов, недавно скончавшийся в Кемерове, оставил об этом эпизоде воспоминания. В них он сообщил, что шоховцы опасались, что в случае бегства Хаты из Харбина сопротивление многотысячной японской армии могло затянуться и привести к большим жертвам с обеих сторон. Широколобов свидетельствует, что «штаб Квантунской армии во главе с генералом Х. Хата, дислоцировавшийся на аэродроме в Модягоу, был готов к тому, чтобы в любую минуту бежать, лишь бы не попасть в плен к Красной армии»[1583].
Поэтому по инициативе самого Широколобова он и еще четыре бойца ШОХа отправились на машине, вооруженные пулеметом и автоматами, для ареста Х. Хата. Попытка захвата была осуществлена вовремя, так как Хата уже готовился к бегству. Широколобов свидетельствует, что, «как только машина ШОХа выехала на проселочную дорогу, идущую параллельно ипподромному шоссе, метров через 200 мы увидели такую картину: по направлению к памятнику Чурейто рысью ехали 2 арбы, на каждой из которых сидело 5–7 человек. Все было необычно: арбы были на резиновом ходу, лошади не мелкой монгольской породы, каких мы привыкли видеть ежедневно, а большие, гнедой масти, какие использовались только в Квантунской армии. Мы одно время ехали параллельно с последней арбой, а первая ушла очень далеко. Машина ехала по проселочной дороге, а арба – по шоссе, чем и воспользовались седоки 1-й повозки. В этот момент сыграла решающую роль моя интуиция, выработанная и воспитанная в самом себе в течении 13 лет репрессивной японской оккупации. Я правильно и точно отличал японцев, воспитанных на самурайских традициях, от простых японцев, т. е. различал военных, жандармов и прочих, в какую бы одежду они ни наряжались. В данном случае я видел, что передо мной были не простые японцы, а из высшей элиты. Нами тогда овладела мысль: нельзя отпускать врага. Я крикнул ребятам: «Этих японцев нельзя упустить, их нужно забрать и доставить в ШОХ».
С этого момента началась погоня и предупредительная стрельба из пулемета «поверху». Шофер нашей машины полустоя крутил «баранку» и через открытую дверь кабины разговаривал с нами, ища подходящее место, чтобы выброситься на шоссе, но так, чтобы значительно опередить быстро бегущую лошадь. Люди, сидевшие в арбе, поняли, что за ними погоня. Возница из всей силы стал хлестать лошадь, которая перешла в галоп. План японцев, сидевших в арбе, был ясен: оставалось совсем немного до железнодорожного переезда, а там было рукой подать до Чурейто, под которым было убежище и выход на аэродром. Наша машина наконец круто повернула вправо, рывком выскочила на ипподромное шоссе, опередив бегущую лошадь метров на 50. Мы дали «поверху» пулеметную очередь, и возница с трудом остановил лошадь, по инерции ударившуюся грудью о капот машины. Японцы поняли, что они в плену, и подняли руки. Их оказалось шестеро…
Звук этой последней пулеметной очереди донесся и до аэродрома, его услышали представители консульства и руководители ШОХа, когда они садились в автомашину, чтобы вместе с только что прибывшими десантниками проследовать в ШОХ. Таким образом, время захвата в плен части штаба Квантунской армии и начало движения кортежа с аэродрома совпали. Естественно, машины с аэродрома пришли на несколько минут раньше, чем мы прибыли с пленными»[1584].
Тогда еще никто не знал, какая добыча досталась нашим эмигрантам. Для выяснения этого пленных доставили в штаб. Когда выяснилось, что в плену – начальник штаба Квантунской армии генерал Х. Хата и генеральный консул в Харбине господин Миякава, то прибывшие с десантом офицеры Красной армии сразу же заявили шоховцам, что они забирают пленных с собой. Уже потом стало известно, что горстка эмигрантов сделала то, что не смогли сделать специальные части Советской армии, предназначенные для поимки высших командиров Квантунской армии[1585].
Моряки Амурской флотилии вспоминают, что при прохождении Сунгари в районе Харбина на ферме моста через реку они видели вооруженных людей «в одежде цвета хаки. Выделяются красные платки или такой же галстук, развевающиеся от свежего ветра. Люди срывают с себя головные уборы и машут нам, приветствуя проходящие корабли. Один, схватившись за перила фермы, свесился с моста, рискуя свалиться в воду. Это девушка… Вид у этих ополченцев живописный: рубашки, сапоги или краги, в руках – «маузеры», винтовки, через плечо – пулеметные ленты и красные повязки на рукавах»[1586].
Жители Харбина обезвреживали японских смертников до начала 1946 г. В окрестностях города прятались сотни смертников, которых отличали белые повязки на головах. При проведении этих операций среди эмигрантов были погибшие[1587].
