Николой Костомаров - Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).
В то время, когда духовные проповедовали безусловную веру к священным книгам, появлялись намеки, которые заронили подозрение к справедливости всего вошедшего в громадную массу церковной письменности. Так, в беседе, приписываемой валаамским чудотворцам, говорится: "Цари того не знают и не внимают, как многие книжники иноки, по диавольскому умышлению, выписывают места из божественных книг и из житий святых, и выкрадывают из книг преподобных отец и вместо них вписывают то, что для себя считают лучшим и полезным, и уверяют, что это подлинные писания святых отец" [229].
Обыкновенно, чудеса и знамения составляли главный признак святости явления божественной силы. Вера в сверхъестественное поддерживала религиозное благоговение и держала чувство и воображение в сфере страха всеприсущих таинственных сил. Одно из старинных слов [230] остерегает христиан, чтоб не считали чудеса, знамения и пророчества свидетельством святости, что многие недостойные и еретики творили знамения по некоторому смотрению, и что святость и добродетель познается от плодов добродетели[231]. Плодами же духовными называются: любовь, кротость, радость, мир, долготерпение, благость, бла-гостыня, вера, воздержание [232]. Хотя такое толкование и не противно духу православия, но у некоторых вольнодумцев оно легко приводит к противоположности с теми доказательствами, которыми издавна привыкли подкреплять истину откровения священной и церковной истории, указывая на творимые Христом и святыми мужами чудеса. В том же смысле приводится мысль, которая сопровождала повсеместно и всегда реформационные умствования о недействительности заступления святых и о предпочтении собственного покаяния и собственного труда в области добрых дел [233]. Путем такого размышления начинали и реформаты и приходили к отвержению святых вообще.
Так, указывая на недостаточность видимых обрядов без внутреннего содержания, проповедники сравнивали с бесплодным деревом тех, которые ограничивали одними обрядами свое благочестие[234].
Все такие идеи, брошенные в умы, хотя бы в строгом кругу православия, у других, более свободно мыслящих переходили за границы и оказывались противными православию; так что те же проповедники должны были брать другую сторону предмета. Когда благочестивые мужи обличали лицемерство монахов, требуя от них жизни, сообразной с принятым на себя званием, находились смелые, которые начали толковать, что монашество вовсе не угодно Богу; и православные должны были ратовать за учреждение монашества [235]. Здесь уже ясно, что мысль стала на точку, совершенно противную тому, что составляло сущность религиозного взгляда в продолжение веков.
Трудно решить, проникала ли к нам и в какой степени секта богумилов. Несомненно, однако, что апокрифические книги, уважаемые богумилами, у нас были в ходу наравне с другими подобными. Вскоре после принятия веры Владимиром, в 1004 году явился в Киеве какой-то Адриан скопец, и стал хулить церковь, ее уставы, иерархию и обряды. Митрополит Леонтий заключил его в темницу; еретик раскаялся. Его, обыкновенно, почитают богумилом. Действительно, есть вероятие, и преимущественно в том, что он сам был скопец; но несомненно нельзя признать, что он не мог проповедовать того же, что говорили богумилы, из других побуждений. Притом, нельзя вполне доверять обвинениям на еретиков; часто случалось, что человека обвиняли в совершенной ереси, когда он в самом деле только дозволял себе умствовать. В XII веке является в Киев при Мономахе какой-то Димитрий, который тоже начал порицать церковные уставы. Митрополит Никита, по совету с Мономахом, послал его в заточение в городок Синелец на Суле. Известия об этих двух явлениях так кратки, что нельзя извлечь из них никаких заключений, кроме того, что в первые века после принятия православия к нам вошла и оппозиция против православия, искавшая явления христианства в других формах; но мы не можем показать ее сущности, и еще менее степени того влияния, какое она имела и в каких местах. Вместе с книгами св. писания и переводами св. Отцев, к нам вошли в переводах всевозможнейшие апокрифические, так называемые ложные или отреченные церковью книги [236].
Между прочим, предки наши познакомились, как кажется, с сохранившимися от времен Оригена мыслями о несообразности вечного мучения грешников с беспредельным милосердием Божиим, как это показывает одно слово, обращенное к тем, которые отрицают вечную муку[237]. Только чрез критическое рассмотрение, какие именно подобные сочинения ходили у нас в древности, можно приблизительно добиться, какого рода стихии, противные церкви, вместились в русскую умственную религиозную жизнь.
Когда в самой православной философии заключались такие семена противодействия общепринятому и усвоенному веками порядку понятий и благочестивой деятельности, злоупотребления в иерархии всегда могли возрастить эти семена и дать им развитие. Нигде так легко не могла прорваться явная оппозиция, как во Пскове. Мы видели, что, сознавая свою отдельность и самобытность от Новгорода в политическом и гражданском отношении, он тяготился зависимостью от новгородского владыки по церковному управлению и суду. Желание иметь своего владыку осталось безуспешно. Отсутствие епархиального начальника лишало правильного надзора сферу благочестия. Там свободнее, чем где-нибудь, могли воспитаться идеи оппозиции против существующего порядка; а между тем, непрестанные столкновения между духовенством и мирянами могли их и возбуждать, и поддерживать. Мы видели, как, с одной стороны, духовенство роптало на вмешательство веча в церковные дела, — вмешательство, которое иногда происходило по необходимости, по поводу отсутствия церковной иерархической власти. С другой стороны, владыка и его софийский двор, подававшие постоянно поводы к жалобам на свою бездейственность и медленность по управлению и суду во Псковской Земле, в то же время старались неослабно и бдительно поддерживать свои права на собрание пошлин: таким образом, казалось, что Псковская Земля в церковном отношении была какою-то оброчною статьей новгородского церковного управления. Издавна в христианской Церкви посвящение в церковный сан за деньги, вследствие подкупа, считалось в высшей степени богопротивным делом, достойным порицания. На это указывала грамотным людям и Кормчая, бывшая тогда одним из обычных предметов чтения. Ничего не могло быть естественнее, если реформационная оппозиция против Церкви уцепилась, так сказать, за эту тонкую струну. Духовные, посвящаясь в сан, и получая места, платили пошлины. Прежде посвящения кандидат на священническое место должен был искать его чрез посредство архиепископской канцелярии (софийской палаты); не обходилось без подарков. Разумеется, в таком случае нередко пролагало путь к месту более хорошее отношение к софийскому двору, чем собственное достоинство. Да вообще и без этого могло случиться, что человек, вполне достойный по своим качествам и способностям, приготовленный к духовному званию, не получал места единственно потому, что не мог заплатить пошлины; тогда как другой скорее получал его, единственно потому, что имел состояние для потребной платы. Таким образом, нападки на эти пошлины, упреки, что духовное управление нарушает уставы Церкви, посвящая священнослужителей по мзде, послужили началом возникшей ереси, известной под названием Стригольнической.
Время раннего явления этой ереси неизвестно, как равно и предварительные обстоятельства, служившие к ее проявлению ближайшими поводами: ибо мы достоверно знаем только время казни ересеначалышков в 1374 году. Их было трое: какой-то неизвестный по имени диакон Никита и Карп, которого софийская летопись называет простцем, а Супрасльская также диаконом. Верность последнего известия подтверждается и посланием патриарха Антония, где говорится, что Карп был отставлен от службы, следовательно, был прежде духовным лицом. В "Просветителе" Иосифа Волоцкого Карп назван художеством стригольник. Что такое стригольник— неизвестно; но это известие не противоречит первому о духовном сане Карпа. Будучи дьяконом, мог он заниматься ремеслом, а может быть, принялся за ремесло, лишившись сана. Проповеди ересиархов возбудили против них преследование во Пскове. Они бежали в Новгород, продолжали там свою проповедь, нашли последователей, но вооружили против себя народ. В 1374 году их сбросили с моста в Волхов. Однако насеянное ими семя не пропало: из него пошло свежее дерево.
Два послания патриарха Антония об этой ереси, дошедшие до нас, писаны уже по смерти ересеначальников: — первое в 1388, второе после 1388-го года [238]. Из этих посланий видно, что еще прежде патриарх Нил посылал на увещание стригольников Дионисия, архиепископа суздальского, возведенного в митрополиты — это должно было случиться около 1382 года, сообразно летописи [239].
