Петр Вершигора - Люди с чистой совестью
- Не то улыбка на лице, не то бросится сейчас по-волчьи и вопьется зубами в человека, - рассказывал капитан Семченок.
Заговорили. И вскоре поняли друг друга. Это был танкист, обгоревший в танке в первые дни войны. Он долго спасался у сердобольных крестьянок. Подлечился. Затем скитался в лесах. Привык жить на сырой пище. Пробивался несколько раз к фронту. Но каждый раз терпел неудачу. Попадал за проволоку. Бежал. Затем снова и снова пытался перейти линию фронта. И каждый раз неудачно. В первый год он ходил по югу, где не было партизан, затем взял к северу, но уже не искал их, а жил и боролся одиночкой, скрываясь от немцев.
Это был не единичный случай в нашей партизанской жизни, но что поразило нас всех, это то, как танкист рассказывал о себе.
- У меня выработалось звериное чутье. Я нюхом чувствовал опасность. Узнавал о присутствии человека в лесу за километр. Звуки слышал издалека. Мог точно определить по дыму - большое село или хутор лежит на моем пути. Запах молока, жареной картошки и лошадиного помета долетал до меня на расстоянии получаса хода. Мог по особым свойствам воздуха точно сказать, что впереди меня: болото или зреющие хлеба.
Когда разведчики подходили к роще, он, оказывается, задолго чувствовал их приближение, но надеялся, что его не обнаружат в копне. Этот человек, не согнувший перед фашистами головы, был стойким и мужественным партизаном-одиночкой. Потом он стал замечательным разведчиком.
При воспоминании об этом танкисте в моем сердце часто бледнели наши карпатские злоключения. Нам было чертовски трудно, но мы были не одни. Мы ни на миг не переставали быть советским коллективом. Во главе у нас были Руднев и Ковпак. В самый критический момент радист приносил небольшой лоскуток бумаги, на котором стояла подпись - Хрущ?в. Несмотря на 1300 километров от линии фронтов и 12 окружений в Карпатах, мы были еще более сплоченным, одним из многих боевых коллективов великой армии Советской страны. И это удесятеряло наши силы.
Позже мне на ум не раз приходили и капитан Семченок и его танкист. Перед Делятином у наших разведчиков и у меня также стали обостряться зрение и слух. Сквозь смолистый запах леса обоняние различало сотни других запахов. Вот тропа, по ней сегодня днем, хрюкая и брызжа слюной, прошел дикий кабан; следом за ним шло стадо, разбрасывая по тропе свои следы... Вот тропа двоится: это уже овечья, следы копыт, катышки, легкий оттиск палки чабана, выбившего железным наконечником на камне искру, и запах сыворотки из свежей брынзы на траве.
Колонна бойцов ударной группы шла вслед за разведкой длинной цепочкой, держась за руки и концы плащ-палаток. Для того чтобы не терять друг друга при неминуемых разрывах, люди насовали в карманы, прикрепили на спинах гнилушки. Они тускло светились в кромешной тьме горной лесной ночи. Но и это не всегда помогало. Слишком крутой спуск заставлял передних ускорять шаг чуть ли не до бега. Каждые четверть часа где-нибудь позади или сбоку раздавался хрипящий шепот: "Разрыв! Остановить колонну!"
Команда передавалась по цепочке. Разрыв ликвидировали. Через несколько минут получался затор. Движение рывками раздражало людей. Соседи ругали друг друга. Задние шипели передним: "Не спеши!", передние огрызались: "Заснули, сволочи!"
Поглядывая на циферблат, мерцающий под рукавом, я видел: мы запаздываем.
И в этот миг случилось событие, и потрясшее и ободрившее нас. В ту ночь суждено нам было еще раз почувствовать и запомнить на всю жизнь, что значит быть членом советского коллектива, сыном великой непобедимой страны.
Обгоняя колонну и нарушая порядок движения, меня вскоре догнал Вася Мошин.
- Товарищ комиссар! Товарища комиссара не видели?.. - спрашивал он, ощупывая каждого бойца и обгоняя на узкой тропе по одному человеку в полминуты.
Я узнал его голос. Он был возбужден и, мне показалось, встревожен.
- Ты, Мошин?.. Зачем тебе комиссар?
- О, это вы?.. Фу, упарился... Дайте передохнуть...
Он тяжело дышал... Я дал ему хлебнуть из своей фляги.
- Надо мне комиссара найти до боя... Понимаете? Сообщение я принял важное. Для областных газет передали. Красная Армия на Курской дуге прорвала фронт... Наступают наши... Ворвались в Орел. Бои идут на подступах к Белгороду.
Да, действительно нужно было сделать все, чтобы эта радостная весть распространилась по боевым порядкам до начала боя. Мы стремглав помчались вниз, обгоняя цепочку и передавая шепотом на ходу о новой победе наших на фронте.
Наконец разведка нащупала горный ручей. Параллельно ему извивалась дорога. Она и вывела нас на Делятин.
В излучине дороги стоял Семен Васильевич. Пропуская мимо себя боевые роты, он шутками, в которых чувствовалась скрытая тревога, подбадривал бойцов. Услышав впереди голос комиссара, люди подтягивались, стряхивали сонливость и прибавляли шаг. Мы с Васей Мошиным подбежали к нему...
- Молодец, радист! Ай, молодец! - сказал Семен Васильевич.
Мы двинулись с ротами вперед. Вслед нам веселый ободряющий голос комиссара звучал сталью приказа, радостью победы.
- Вперед, орлы! Красная Армия наступает. Да здравствует Красная Армия!..
На Делятин мы наступали вместе с перешедшей в контрнаступление армией Советской страны.
41
Ударная группа на подходе к Делятину тоже разделилась на три части. Третий батальон Матющенки и комиссара Фесенки должен был захватить железнодорожную станцию. Он вытягивался влево. Несколько рот первого батальона ударом вправо ликвидируют штаб генерала Кригера. Но главная задача - захватить мост через Прут и удержать его, пока не пройдет весь отряд.
Ущелье ручья подвело нас к Делятину. На карте, которую мы тщательно изучили, все казалось простым и ясным. Когда же мы подошли к мосту, где ущелье расширялось веером, вливаясь в долину Прута, то увидали, что самое узкое место его перегорожено крутой железнодорожной насыпью с арочным каменным мостом старинного образца, похожим на те, которые встречаются на открытках с видами Швейцарии.
- Горлышко бутылки, - шепнул Горкунов.
Глаза, привыкшие к темноте в лесу, сейчас остро различали все детали моста. За его арками смутно угадывался город.
- Хорошо, если оно не закупорено, это горлышко! - продолжал Горкунов. - Стой! Слышишь? - Он схватил меня за руку и поднял левой рукой ракетницу.
Наверху слева был слышен шорох. Изредка скатывались камешки.
- Погоди. Это Матющенко по горе выводит свой батальон на станцию.
Отделению Антона Петровича Землянки я приказал подобраться к мосту по насыпи. Роты подходили по дну ручья. Где-то вверху над нами что-то железное звякнуло по рельсе.
- Гляди! - присел от неожиданности Горкунов.
На фоне неба на мосту ясно видно движение. Четыре или пять фигурок что-то тащили.
- Остановились!
Слившись в один клубок, они замерли на месте.
- Пулемет. Станковый пулемет устанавливают, - шептал возбужденно Горкунов.
Нельзя было медлить ни минуты. Я взглянул на насыпь. Хлопцы на фланге достигли только половины ее.
Подав шепотом команду, мы бегом бросились под мост. Уже не менее полусотни человек достигли узкого горлышка. Арка красивыми линиями чернела над самой головой. Только тогда зашипела где-то в небе ракета. Бегущая толпа партизан проскакивала теснину. Мы были уже в мертвом пространстве. Над самой головой бил немецкий пулемет. На нас со звоном сыпались гильзы.
- Еще теплые, - бормотнул к чему-то Горкунов. - Как бы не бросил гранату...
Трассы немецкого пулемета перекрестились с очередями наших. Вдоль полотна ударили автоматы. Это посланное мною отделение вскарабкалось на мост. Лай немецкого пулемета смолк. Словно бешеный пес поперхнулся сунутой в глотку палкой.
В сорокаметровой высоте хрип, возня, и к нам вниз один за другим шлепнулись три фашиста.
- Два сбежали. Пулемет наш! - крикнул сверху Антон Петрович.
- Оставаться до подхода обоза! Удерживать мост! Антон Петрович, слыхал? - командовал Горкунов снизу.
Выскакивая из ущелья, ударные роты, как бурный пенящийся поток, уже разливались по улицам Делятина.
- Теперь они сметут все на своем пути! Я пошел с третьей! С тобой восьмая. Сережка Горланов! Чуешь? - крикнул Горкунов. - В распоряжение подполковника!
Задержались всего на две-три минуты. Иногда это нужно, чтобы хоть на миг почувствовать, охватить слухом всю картину боя, а не только стреляющий рядом пулемет. Стрельба уходила вправо, и по множеству автоматных очередей я определил, что именно туда быстро двигался Карпенко со своей третьей.
- В чем дело? - спросил я Горланова. - Мост через Прут должен быть левее!
Горланов тоже с тревогой прислушался к стрельбе.
- И мне показалось. Но что здесь, в суматохе, разберешь?
Осмотрелись. Взлетали ракеты. Стрельба быстро удалялась. Наши шли без заминки. Начались пожары. Со мной были лишь Горланов и один взвод его роты, да Женька, мой четырнадцатилетний "адъютант", прикомандированный в последние дни ко мне комиссаром.
