Борис Башилов - Русская Европия, Россия при первых преемниках Петра I
Как низко упала политическая роль России к моменту захвата власти дочерью Петра ярко показывает письмо французского агента Лалли кардиналу Флери, в котором он пишет:
«Россия подвержена столь быстрым и столь чрезвычайным переворотам, что выгоды Франции требуют необходимо иметь лицо, которое бы готово было извлечь из того выгоды для своего государя».
Человеком, который сумел извлечь выгоду для Франции из наступившего в России хаоса, после совершения Петром I революции, оказался Маркиз Шетарди. Путем сложных интриг он сумел воспользоваться царившей в России сумятицей и с помощью французского золота он организовал заговор в пользу Елизаветы среди Гвардейских полков.
Историк Соловьев утверждает, что после Петра I судьба «России осталась в русских руках». Это утверждение не отвечает печальной исторической истине. Европа имела в после-петровской России своих представителей, которые хозяйничали в ней как в завоеванной провинции.
Вспомним, например, колоритную фигуру прусского посланника барона А. Мардефельда. Он пробыл в России двадцать два года. Приехал он в Россию еще при Петре I в 1724 году. Сменились Императрицы и Императоры, а Мардефельд не сменялся. Он был послом при Петре I, при Екатерине I, при Петре II, при Анне Иоанновне. При его помощи Анна Леопольдовна стала правительницей, когда ее несчастный сын Иоанн VI стал Русским Императором.
Друзья Мардефельда французский маркиз Шетарди, французский врач Лесток, умный, человек ловкий, но «злого нрава и черного дурного сердца», с помощью интриг и подкупов возвели на престол и Елизавету. «В течение многих лет», — характеризует его роль В. Бильбасов, — «Мардефельд был «персона гратиссима» в Петербурге».
После подрыва Петром I политических и религиозных основ традиционного русского монархического миросозерцания, царская власть повисла в воздухе и стала орудием политической игры европейских послов в России. Как европейские послы низко расценивали тогдашнее положение монархической власти в России, показывает следующий отзыв саксонского дипломата Пецольца о перевороте, совершенном Елизаветой: «при помощи нескольких гренадеров. нескольких бочек вина и нескольких мешков золота в России можно сделать все, что угодно».
Таковы были политические результаты совершенной Петром революции. Так выглядело дело с верховной властью в России после того, как он ее по словам его почитателей «из небытия в бытие произвел» и оставил после себя в «зените славы и могущества».
«Вмешательство представителей иностранных держав и вообще иностранцев в русские дела достигло в это время крайних пределов. В XVIII столетии подобное вмешательство было в порядке вещей и практиковалось во всей Европе; в России же, со смерти Петра I, оно приняло довольно опасные размеры, отчасти благодаря ряду женщин, занимавших престол.
Елизавета Петровна, многим обязанная благодаря Шетарди, Лестоку и другим чужеземцам, естественно подчинялась их указаниям. Дерзость чужеземцев дошла в это время до того, что какой-нибудь Брюммер дает слово за Елизавету, что она «к Австрии не приступает, и этому слову верят.»
XVI. ЗАХВАТ ТРОНА ДОЧЕРЬЮ ПЕТРА I
В ночь с 24-го на 25-ое января 1741 г., Цесаревна Елизавета Петровна, забыв присягу, данную малолетнему императору Иоанну VI, арестовала младенца-императора, его мать Правительницу, всю Брауншвейгскую семью и сама взошла на престол. Елизавета Петровна решила, если «Paris vaut la messe», то за Россию можно, конечно, отречься от клятвенного обещания.
Нарушив присягу, Елизавета Петровна «секретнейшим» указом от 7 декабря 1742 года потребовала такую же присягу от Анны Леопольдовны:
«чтоб она в верности присягу учинила и в том за себя и за сына своего, принца Иоанна, и дочь свою, принцессу Екатерину подписалась».
В результате нелепого закона Петра I о престолонаследии, русский трон сделался игрушкой в руках его преемников и присяга на верность тому, кто занимал русский трон, обесценивалась все более и более с каждым новым дворцовым переворотом. Возникает прискорбное явление, когда пример нарушения присяги на верность носителю государственной власти показывают сами носители верховной власти или претенденты на эту власть и представители высших кругов народа. Частые дворцовые перевороты лишали присягу всякого нравственного значения и заставляли смотреть на нее как на пустую формальность, которую можно нарушить Всякий раз, если это сулит в будущем выгоду.
К клятвенному обещанию, к присяге, в после-петровскую эпоху относятся не как к нравственному обязательству, которое ненарушимо и должно быть исполнено любой ценой. Вспомним поступок Василия Шибанова, давшего клятву князю Курбскому, что он доставит письмо Иоанну Грозному, поступок знаменитого дипломата отца Петра I — Ордин-Нащокина, постригшегося в монахи, но не пожелавшего нарушить условия заключенного им с поляками Андрусовского мирного договора, вспомните поступок простого крестьянина допетровской эпохи Ивана Сусанина.
В после-петровскую эпоху такого отношения к выполнению клятвенного обещания и присяги мы почти не видим, особенно в высших слоях общества.
Петровский закон о престолонаследии создает основу для длинной цепи придворных интриг, предательств. дворцовых переворотов и цареубийств.
Елизавета взошла на трон, а свергнутый ею малолетний ребенок император Иоанн VI всю свою жизнь провел в ссылке и в одиночной камере крепости, пока не был убит крепостной стражей во время попытки Мировича освободить его и возвести на трон вместо Екатерины II.
Елизавета Петровна старалась, чтобы не только Петербург, но и вся Россия забыла и об Иоанне, и об его правлении. Особыми указами было приказано уничтожить все медали и монеты с изображением Иоанна VI, сжечь все бумаги подписанные от его имени.
«Елизавета Петровна желала уничтожить всякий след Ивана VI, хотела чтоб самое имя его было забыто. Императрица хотела невозможного.
Революционные меры не проходят бесследно. Вскоре же по воцарении Елизаветы Петровны, недовольные начали вспоминать низверженного Императора, сожалели о нем.» Через семь месяцев после совершенного Елизаветой переворота, была раскрыта подготовка к новому перевороту. Заговорщики хотели убить Елизавету и наследника престола (Петра III), и снова возвести на престол Иоанна VI.
Спустя год созревает новый заговор. Организаторы его не питают никакого уважения к Елизавете Петровне, как к носительнице царской власти, какое питали люди Московской Руси к царям. Для заговорщиков она не законная царица, а только удачливая захватчица не принадлежавшего ей трона. Вот показательные в этом отношении слова организатора заговора подполковника Лопухина, говорившего участникам заговора:
«Будет через несколько месяцев перемена. Рижский караул, который у Императора Иоанна и у матери его, очень к Императору склонен, а нынешней Государыне с тремястами канальями ее Лейб-гвардии что сделать? Прежний караул был и крепче, да сделали, а теперь перемене легко сделаться».
В этом заявлении все очень характерно. Важно, чтобы к новому дворцовому перевороту склонялся Рижский караул (т. е. не русский), а как к перевороту отнесся русский народ — неважно. Интересна вера в нравственное право сделать новый переворот. Совершили же переворот с своей «Лейб-компанией» Елизавета, почему не сделать новый новым заговорщикам, ведь «теперь перемене легко сделаться».
Частые переходы царской власти из рук в руки, необоснованные с традиционной русской монархической точки зрения, оказали свое развращающее действие. Утвердилась вульгарная точка зрения «кто палку взял — тот и капрал!» Если в заговоре Елизаветы играл роль французский дипломат Шетарди, то в заговоре Лопухина — австрийский посланник маркиз Ботта д'Адорно.
Народные массы, замордованные окружавшими русский престол немцами и русскими «европейцами» встретили переворот Елизаветы надеждами, что все иностранцы будут изгнаны из России и вернутся старые, допетровские порядки.
А возврата на старый национальный путь — восстановления политических принципов самодержавия, восстановления патриаршества, прекращение «чужебесия», ждало подавляющее число народа; и духовенство, часть дворянства, оставшаяся верным национальным традициям и купечество и крестьянство.
Английский посланник Фанг доносил, например, своему правительству:
«Часть дворян — закоренелые русские: только принуждение и насилие могут воспрепятствовать им возвратиться к старинным обычаям.
…Они вовсе не хотят иметь дело с Европою и ненавидят иноземцев».
(Депеша от 21 июня 1741 г.)
Странно бы было если русские после всего того, что им пришлось перенести от иностранцев при преемниках Петра, обожали бы иностранцев и мечтали бы иметь дело с Европой, которая всегда, в самые тяжелые периоды русской истории, начиная с нашествия татар, всегда пыталась использовать обрушившиеся на русский народ бедствия в своих корыстных целях.
