Евгения Яхнина - Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья
Они приблизились, и юноши увидели чучело, которое высоко над головой несли два рослых человека. Дергая за веревки, они заставляли чучело дрыгать руками и ногами.
Толпа, приплясывая, пела:
Сегодня мы бросим в огонь Ламуаньона!
А завтра придет черед и другим!
От прохожих, охотно толковавших все происходившие события, друзья узнали, что за несколько часов перед тем толпа напала на дом начальника ночного караула. От него требовали ответа за поборы, которые он самовольно берет с населения, что еще удорожает и без того невыносимо дорогую жизнь. В дозорных солдат бросали камнями, будки часовых на близлежащей улице были снесены.
Что касается министра юстиции Ламуаньона, то хоть он сейчас и в отставке, он успел так насолить парижанам неправедными приговорами и темными спекуляциями, что, дабы неповадно было его заместителю, они решили сжечь чучело Ламуаньона. А потом... недалеко то время, когда дойдет черед и до его особняка.
Жак не заметил, кто и когда подал сигнал, увидел только, что какой-то человек среднего роста в рабочем костюме отделился от толпы и поднес к чучелу кусок горящей пакли. Чучело вспыхнуло и смешно задергалось во все стороны. Жак стоял неподалеку, до него долетали хлопья сажи, потянуло гарью. Шарль поперхнулся. В воздухе мелькали зажженные факелы, угрожающе махали сжатые в кулаки руки.
- Идем! Идем! Нам пора! - настойчиво сказал Шарль, пытаясь силой увести упиравшегося Жака.
Шарль был совершенно растерян. В его представлении господин Ламуаньон был не просто могущественным человеком, но и символом власти. Как же теперь будет с ювелирными заказами? Господин Ламуаньон остался доволен браслетом и заказал еще новые драгоценности для госпожи Кессон. Шарлю казалось, что под ним колеблется почва. Если такие люди, как Ламуаньон, оказываются бессильными, куда же все это приведет?
А Жака, напротив, обуяла радость. Так вот, значит, как! Трудовой люд Парижа больше не хочет терпеть несправедливости. Разве можно допустить, чтобы госпожа Кессон украшала руки драгоценными камнями, которые стоят больше, чем расходуют в год двадцать семей парижских рабочих!
- Идем, идем с ними! - потребовал Жак.
- Нет, что ты! - взмолился Шарль. - Зачем? Да вот, гляди, и солдаты появились...
И в самом деле, навстречу толпе, несущей зажженные факелы в руках, двигался отряд дозорных.
О демонстрации против Ламуаньона узнали не сразу в других районах, и, когда усталый, взволнованный Жак приплелся домой, у тети Франсуазы о ней еще ничего не слыхали. Жак тоже не стал распространяться о том, чему был свидетелем. И с грустью подумал, что в доме дядюшки ему не с кем поделиться своими впечатлениями.
Как он ни был встревожен, усталость все же взяла свое. "Завтра поговорю обо всем с господином Адора, - подумал Жак, засыпая. - Нет, не с господином Адора, лучше с Гамбри..."
Долго ворочался без сна и Шарль на своем ложе. В голове у него вертелась одна тревожная мысль: "Если не будет господина Ламуаньона, не будет и госпожи Кессон. И станут тогда не нужны ювелиры. А как же тогда?.. Ведь пока будут короли, будут и ювелиры... Пока будут короли..." Получалось что-то не так, и, убоявшись своих мыслей, Шарль успокоился на том, что не ему решить столь сложный вопрос.
Глава десятая
ПЕРВЫЙ ШАГ
Наконец-то Жаку удалось сделать первый шаг на пути, который, как ему казалось, вел к разгадке тайны Фирмена.
Поиски он решил начать с дома на улице Томб Иссуар, где за тридцать пять лет перед тем жил Фирмен Одри.
Было семь часов утра. И по дороге Жаку попадались рабочие, отправлявшиеся в мастерские и на постройки. Они шли поодиночке или группками в три-четыре человека. За спиной или под мышкой они несли свой несложный инструмент. Их грубые башмаки гулко цокали по мостовой.
Навстречу им выходили из домов женщины с жестяными кувшинами в руках. Желающим они нацеживали в глиняные небольшие кружки горячего кофе с молоком на два су.
Встречались Жаку и зеленщики - кто пешком, а кто и на своей кляче. Они едут с рынка, и пустые корзины из ивовых прутьев болтаются с двух сторон и бьют лошадь по бокам. Но она не обращает на это внимания и неторопливо трусит, не ожидая, чтобы ее подгоняли
А вот и расклейщики объявлений. На груди у них болтается жестяной номерок, удостоверяющий, что они зарегистрированы в префектуре. В руках ведерко с клеем и большая кисть. Они срывают старые афиши и наклеивают на стены домов различные постановления судебной палаты, объявления о торгах и продаже имущества за неуплату долгов или по случаю смерти его владельца. Но есть и более веселые извещения: о всевозможных представлениях и зрелищах в театрах и на открытых площадях.
Но по мере того, как Жак приближался к своей цели, встречных попадалось все меньше, а уж фиакры и верховые сюда и вовсе не заглядывали
Вот и улица Томб Иссуар. Прохожих мало. Лавок и мастерских нет, так что улица кажется вымершей. Что за чертовщина! Дом номер десять стоит на месте, потом идет номер одиннадцать, потом тринадцать. А куда же девался дом под номером двенадцать? На двадцать втором номере улица кончается - она упирается в пустырь. На месте дома номер двенадцать - двор, густо заросший травой и чертополохом. На пустыре мирно пасется коза, поодаль - другая. Вид такой, словно это не Париж, а глухая, забытая деревня. Жаку вспомнилась родная Таверни.
Жак снова пошел по улице до конца и убедился, что напротив дома номера двадцать два находится номер первый. Только за два года перед тем в Париже произвели реформу: перенумеровали все дома - до тех пор их знали по фамилиям владельцев; номера четные и нечетные шли подряд. Нововведением было и то, что сначала названия улиц прибивали к домам на отдельных дощечках, теперь же их вырезали на стенах двух крайних домов.
Подумав, Жак отважился войти в дом номер десять, постучался в дверь к привратнице и вежливо осведомился:
- Не скажете ли вы мне, сударыня, где номер двенадцать по вашей улице?
- Да он давно сгорел.
- А куда девались жильцы?
- Почем мне знать, молодой человек! В ту пору я здесь и не жила. Дом-то сгорел тому лет десять... Вряд ли кто из жильцов остался на нашей улице. Разбрелись кто куда... Впрочем, спросите в доме номер тринадцать
В доме под этим номером Жак решился прямо спросить о Фирмене Одри. Такого имени ни привратница, ни выходившая из подъезда женщина никогда не слыхали.
Жак все же не хотел отступать. Он вышел из темного подъезда, и его ослепили солнечные лучи, игравшие на пустыре. Ему неудержимо захотелось пробежаться босыми ногами по высокой траве, как, бывало, он бегал у себя в деревне.
Посреди пустыря была свалка, ее давно не очищали, и она высилась горкой над зеленой сочной травой. Жак еще издали увидел согбенную мужскую фигуру, стоявшую к нему спиной. Это был старьевщик. В руках он держал длинную палку с крючком На конце. Он ловко выуживал из кучи вываренные белые кости, тряпье, кусочки жести, рваные башмаки. Появление Жака спугнуло черного кота с худыми, впалыми боками. Он встрепенулся, выгнул спину и дал стрекача. А старьевщик был так поглощен своим занятием, что не заметил, как сзади к нему подошел Жак.
- Простите, сударь, могу я вас побеспокоить?
Не привыкший к такому вежливому обращению, человек удивленно обернулся. У него было дряблое, все в морщинах и складках лицо, глаза слезились.
- Вы давно здесь работаете, сударь? - столь же вежливо продолжал Жак.
Человек явно встревожился.
- Давно, очень давно, когда ты еще на свет не родился, - прошамкал он беззубым ртом. - И давно уже мы поделили землю с Одеттой Делэ. Она пришла позже, чем я, и ей достался участок в начале улицы. Пусть он и похуже, но ведь я пришел первый. А здесь я один и никому ничего не уступлю!.. - Старик грозно нахмурил седые брови.
- Да я не о том, - поспешил Жак заверить старьевщика. Но старик не дал ему договорить:
- Я вижу, что одет ты по-господски, а кто знает, что у тебя на уме. С виду ты прост, а может, из молодых да ранний Ты что думаешь, наше дело легкое и всякому по плечу?
Жак решил успокоить старика и рассказать все начистоту.
- Да что вы, сударь, я вовсе не за тем пришел, чтобы вас лишить куска хлеба. Я разыскиваю родственника, который когда-то жил на этой улице. И если вы и в самом деле давно здесь работаете, может, знали жильцов из двенадцатого дома...
- А почему ты меня спрашиваешь, а не кого другого? - все еще подозрительно спросил старьевщик. Но в его голосе уже не было прежней настороженности.
- Да ведь дом-то сгорел, и никого из жильцов не осталось...
- Это так! - сказал сразу успокоившийся старик. - Садись, потолкуем! - И он опустился на траву рядом со зловонной свалкой, не обращая внимания на огромных зеленых мух, взлетевших из кучи нечистот.
"Была не была!" - подумал Жак и, хотя пожалел добротный дядюшкин костюм, сел на траву рядом со стариком.
- Так как же зовут твоего родственника, молодой человек?
