Дмитрий Волкогонов - Ленин (Глава 3)
Керенский интуитивно понимал, что два враждебных крыла - правое и левое - при отсутствии сильного либерально-демократического центра рано или поздно схлестнутся, затопив Россию кровью. Он возлагал огромные надежды на Учредительное собрание, которое должно стать первым "всероссийским народным парламентом", способным повести Россию по дороге демократии. Калиф на час страстно хотел привести Россию к этому спасительному, как он выражался, "большому всероссийскому комитету", способному выработать стратегию нации. Керенский "прилагал чудовищные усилия воли и мысли", писал сторонник главы Временного правительства Станкевич, "для того чтобы поворачивать весь громадный корабль государственности в ту сторону, где видел спасение"112. Ему же Керенский поведал, что он "с нетерпением ожидает созыва Учредительного собрания, для того чтобы открыть его, сложить свои полномочия и немедленно, во что бы то ни стало, уйти"113.
Увы, он не уйдет сам. Ему просто придется бежать.
238
Находясь в начале январе 1918 года в России, в подполье (в Москве и Петрограде), пытаясь вырваться в Европу, Керенский имел все основания воскликнуть, узнав о разгоне большевиками Учредительного собрания, как Робеспьер, когда его схватили:
- Революция погибла! Настало царство разбойников...
Ведь он так любил говорить о Французской революции! Он любил и демократическую революцию российского Февраля. Многие его слова о ней оказались пророческими. Выступая 16 мая 1917 года на митинге в Одессе, Керенский воскликнул:
- Нам суждено повторить сказку Великой Французской революции!114
Хотя, если говорить о "повторении сказки", более прав А.Н.Потресов: .Российская катастрофа куда шире французской и по своему охвату и, в особенности, куда глубже, радикальнее, по предпринятой ею перестройке и осуществленному разрушению"115.
Ленин был беспощаден к Керенскому. Только в опубликованных материалах (так называемом Полном собрании сочинений) фамилия Керенского за период революции упоминается более двухсот раз! Любимый лейтмотив ленинских речей и статей, касающихся Керенского, это обвинение его в тайных договорах с союзниками. Керенский "считался эсером - и как будто социалистом, и как будто бы революционером, а на самом деле представлял из себя империалиста, который прятал тайные договоры в кармане..."116. Эти "договоры в кармане" не дают Ленину покоя. Выступая в Московском Совете, Ленин заявил неуклюжей фразой, что "враги, с которыми нам приходилось иметь дело до сих пор, - и Романов, и Керенский, и русская буржуазия - тупая, неорганизованная, некультурная, вчера целовавшая сапог Романова и после этого бегавшая с тайными договорами в кармане..."117. Ну и конечно, меньшевики и эсеры "прикрывали тайные договоры" Керенского118. Десятки раз Ленин клеймит "тайные договоры", которым был верен Керенский.
Ленин, сам страшно любивший тайны, обвиняет Керенского в верности Временного правительства подписанным соглашениям с союзниками, многие из которых носили откровенно империалистический характер. Если Керенский
239
просто соблюдал договоры, соглашения, которые и могли нести государственную тайну, но не преступную, то у Ленина бывало иначе. Его тайны часто кровавы. Вот одна из них (из записки Склянскому).
"Прекрасный план! (Речь идет об акции на советско-польской границе Д.В.). Доканчивайте его вместе с Дзержинским.
Под видом "зеленых" (мы потом на них и свалим) пройдем на 10-20 верст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия: 100 000 р. за повешенного..."119
Куда тайнам Керенского до этих "тайн"!
Керенский упоминается Лениным очень часто в своих трудах как виновник всех бед в России. Царь и "соглашатели с Керенским во главе" виновны в том, что нам "достались в наследие разложение и крайняя разруха"120. Эта идея как рефрен звучит во многих речах Ленина. Например, выступая в коммунистической фракции V съезда Советов, Ленин заявил, что "усилиями Керенского и помещиков-кулаков, говорящих: после нас хоть потоп, страна доведена до того положения, что говорят: чем хуже, тем лучше"121.
Но эти обвинения кажутся вождю русской революции недостаточными. Он их усиливает: "Керенский гнал войска в наступление и миллионы людей уложил в битвах"122.
Многие "революционные речи" Ленина сводятся к нехитрому утверждению, что царь (часто вождь большевиков называет его "Николаем Кровавым") и Керенский вкупе с меньшевиками и эсерами - главные виновники национальной трагедии. Лишь большевики способны выполнить мессианскую роль и спасти Россию.
Автор уже говорил, что Ленин никогда не стеснялся в выборе выражений, полосуя ими своих политических противников. Керенскому (как, впрочем, и Каутскому, и Бернштейну, и Плеханову, и Николаю II, и Милюкову, и многим, многим другим...) досталось особенно много сочных эпитетов вождя социалистической революции в России. Приведем лишь маленькую толику этой богатейшей ругательной мозаики. "Словесный республиканизм Керенского просто несерьезен, недостоин политика, является, объективно, политиканством"123. Керенский - "демократический краснобай", который говорит народу "громкие, но пустые слова"124.
240
Ленин ищет все новые и новые эпитеты: "Перед нами стояли мизерные, презренно жалкие (с точки зрения всемирного империализма) враги, какой-то идиот Романов, хвастунишка Керенский"125. Ленин поучает победившие массы, что "сбросить невежество и халатность гораздо труднее, нежели свергнуть идиота Романова или дурачка Керенского"126. Эпитеты и дуэт этих исторических деятелей весьма приглянулись лидеру большевиков. Героизм момента не труден, учит Ленин, особенно если речь идет о восстании "против изверга-идиота Романова или дурачка-хвастунишки Керенского"127. У вождя большевиков нет и тени сомнения в оправданности и позволительности этой бранной риторики. По отношению к своим политическим противникам Ленин следовал правилу, высказанному им еще в Париже в 1911 году: "Таких людей надо прижимать к стене и, если не подчиняются, втоптывать в грязь"128. Подобные выражения обычный стиль ленинской полемики, когда крепость и бранность слов очень часто заменяли политические аргументы вождя.
На закате своих дней Керенский, читая лекции в Нью-Йоркском и Стэнфордском университетах и задумав написать "Историю России", решил прочитать Ленина. Аккуратно, том за томом приносил он из университетской библиотеки труды вождя. Страницу за страницей пробегали старческие глаза. Свою фамилию на страницах он находил очень часто. Ни разу человек, с которым он хотел искренне встретиться и поладить во имя революции, не сказал о нем ни одного доброго слова! Но умудренный годами, печальным опытом борьбы и изгнаний, Керенский не отвечает мертвому Ленину ядом обличений. И не только потому, что мстить истории бессмысленно, но и в силу осознания непреложного факта: проигравшие всегда оправдываются.
Александр Федорович понимал, что и сам оказался во многом легковесным и несостоятельным, но и ленинизм выразился в теории набором непререкаемых догм, а на практике нашел выражение в жестоком тоталитаризме. Однако многое из того, что Керенский говорил и писал по горячим следам растоптанного Февраля, сохранило свою значимость в понимании существа социальных бурь тех далеких теперь уже лет. У Керенского хватило исторического достоинства
241
не опуститься до ленинского стиля политического спора. Неудачный политик понимал: история всех рассудит... Удайся Февраль 1917 года, и Россия была бы сегодня великим демократическим государством и ее не ждал бы развал, как советскую империю...
Добравшись из России до Парижа, где он оказался ненужным, Керенский писал, писал, писал. Статьи, воспоминания, заметки. В одной из статей, полемизируя с Лениным, неудачник скажет: "Большевизм - это социализм нищеты и голода... Но нет социализма вне демократии; социальное освобождение невозможно в государстве, где не уважаются личность человека и его права"129. Звучит современно и сегодня.
Демократизм Керенского ярко выразился и в отношении к монарху, отрекшемуся от трона. Бывший председатель Временного правительства пишет, что нельзя было превращать царя в мученика; этим самым была бы возрождена монархическая легенда. "Я сам, - писал Керенский, - 7 марта (20-го) в заседании Московского Совета, отвечая на яростные крики: "Смерть царю, казните царя", отвечал: "Этого никогда не будет, пока мы у власти. Временное правительство взяло на себя обязательство за личную безопасность царя и его семьи. Это обязательство мы выполним до конца. Я сам довезу его до Мурманска"130.
Но, к сожалению, пишет Керенский, британские власти до окончания войны отказались принять царскую семью. Тогда Временное правительство вывезло Николая и его близких в самое тогда безопасное место в России - в Тобольск. Керенский считает, что если бы октябрьский переворот застал Романовых "в Царском, то царь бы погиб не менее ужасно, но почти на год раньше"131.
