Дмитрий Волкогонов - Ленин (Глава 3)
Вскоре после приезда Ленина в Петроград "социалист Керенский" (как он любил себя называть) выразил желание встретиться с Лениным. Интуитивно понимая, что, находясь по своему мироощущению где-то между левыми и правыми и являясь человеком исторического компромисса, Керенский искал контактов с людьми, представляющими разные полюса политического спектра. Поддерживая связи с А.И.Гучковым, М.В.Родзянко, И.В.Годневым, Г.Е.Львовым, П.Н.Милюковым, Керенский с не меньшей активностью встречался с социалистами И.Г.Церетели, В.М.Черновым, Ф.И.Даном, Н.С.Чхеидзе. Но Керенский понимал, что встреча с "главным" социалистом может дать надежду на поддержку его усилий левым флангом политических сил России.
Управляющий делами Временного правительства В.Набоков вспоминал: "О Ленине на заседаниях правительства почти никогда не говорили. Помню, Керенский, уже в апреле, через некоторое время после приезда Ленина, как-то сказал, что он хочет побывать у Ленина и побеседовать с ним, а в ответ на недоуменные вопросы пояснил, что ведь большевистский лидер "живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы хоть сколько
234
нибудь помог ему сориентироваться в том, что происходит"105.
Керенский наивно надеялся, что он сможет помочь Ленину "сориентироваться в том, что происходит". Несмотря на то, что Керенский дал знать через своих помощников о своем желании встречи с Лениным, тот от нее без колебаний уклонился. Так же как от Парвуса, которого использовал, но держал на дистанции, и многих других, которые могли запятнать его революционную репутацию. Ленин любил сокрушать своих противников издалека. Он не любил прямых дуэлей. Сильный ум Ленина вскоре после приезда в Россию быстро вычислил судьбу Керенского: это герой момента. Компромисса с ним не будет. Если придут правые, то правительственные постановления будут подписывать Корниловы, гучковы, алексеевы. Если же верх одержат левые, под декретами будет стоять его подпись. Керенский, по Ленину, не имел будущего. В России никогда не было сильной партии центра. И это ее трагедия. Именно поэтому и не удалась Февральская революция. Правые и левые без сильного амортизирующего центра в конце концов пошли стенка на стенку. Было много пепла...
Ленин верно оценил Керенского: тот не хотел идти явно ни с большевиками, ни с белыми генералами. Эсер, трудовик, социалист Керенский мечтал о "третьем пути". Находясь в изгнании, А.Ф.Керенский напишет: "Ни в Ленине, ни в белых генералах нет спасения, ибо ни с Лениным, ни с очередным Врангелем народа русского нет. Социальная справедливость, свобода, свободный человек были растоптаны красными и белыми вахмистрами. Но против них выступит решающая третья сила..."106 Под ней Керенский подразумевает народную демократию, которая родилась в феврале. Увы, эти провидческие слова Керенского, как это очень часто бывает в истории, оказались преждевременными. Керенский, бежав на Запад, всю жизнь справедливо говорил, что царские генералы - это контрреволюция справа; большевики контрреволюция слева. Для него (вероятно, для многих и теперь) непреходящей ценностью была лишь Февральская революция. Именно здесь, думаю и я, Россией был упущен великий исторический шанс.
Керенский, быстро поняв, что Ленин не хочет стать
235
союзником демократической эволюции, тем не менее, по отношению к вождю большевиков вел себя сдержанно и порой весьма благородно. Даже в последующем он не опускался до площадных, плебейски-плоских выражений, в чем себе никогда не отказывал Ленин. Вот пример.
На одном из заседаний Временного правительства Милюков в своем выступлении заявил: "В какой мере германская рука активно участвовала в нашей революции - это вопрос, который никогда, надо думать, не получит полного, исчерпывающего ответа... Но германские деньги в революции все же сыграли свою роль...
Керенский, расхаживавший по комнате, остановился, побледнел и закричал:
- Как? Что Вы сказали? Повторите! - и быстрыми шагами приблизился к своему месту у стола. Милюков спокойно повторил.
Керенский словно осатанел. Он схватил свой портфель и, хлопнув им по столу, закричал:
- После того как господин Милюков осмелился в моем присутствии оклеветать святое дело великой русской революции, я ни одной минуты здесь больше не желаю оставаться.
Схватив портфель, повернулся и вылетел стрелой из зала...
Львов выбежал следом, догнал, уговорил, вернул..."107
Даже когда под влиянием и давлением негодующего общественного мнения Временное правительство издало распоряжение об аресте Ленина и некоторых других лиц, подозреваемых в связях с немцами, Керенский, одобряя в принципе создание специальной комиссии по расследованию, подчеркнул:
- Пусть эти люди ответят перед лицом закона. Только закона...
Керенский хотел уважать закон. Он не был создан для революционных жестокостей. Ленин - другое дело.
...В мае 1918 года Ленин, узнав, что Московский Революционный трибунал, рассмотрев 2 мая 1918 года дело по обвинению четырех служащих суда во взяточничестве, вынес им мягкую меру наказания, тотчас пишет записку в ЦК, где есть строки о судьях:
236
"Вместо расстрела взяточников выносить такие издевательски слабые и мирные приговоры есть поступок позорный для коммуниста и революционера. Подобных товарищей надо преследовать судом общественного мнения и исключать из партии, ибо им место рядом с Керенскими и Мартовыми, а не рядом с революционерами-коммунистами..."108 Одновременно с этой запиской Ленин отправил указание наркому юстиции Д.И.Курскому, от которого потребовал "тотчас, с демонстративной быстротой, внести законопроект, что наказание за взятку (лихоимство, подкуп, сводка для взятки и пр. и т.п.) должно быть не ниже десяти лет тюрьмы, и, сверх того, десяти лет принудительных работ"109.
Ну а что касается судей, которые стали поводом для грозных записок, Ленин настоял, чтобы ВЦИК пересмотрел дело и взяточники непременно получили по 10 лет тюрьмы.
В этой истории любопытно другое. Ленин, сам того не подозревая, своей запиской в ЦК РКП дает характеристику Керенскому (как и Мартову) как либералу, человеку, не способному к "революционной твердости". В этой оценке Ленин прав: Керенский не годился в диктаторы. Хотя одно время Ленин упорно пытался обвинить его в бонапартизме.
Керенскому не повезло в истории. Ее любимчик всего на полгода, он затем на долгие десятилетия (Александр Федорович прожил без малого девяносто лет) был многими предан остракизму: большевиками, белыми эмигрантами, социалистами, буржуазными деятелями. Благодаря многолетним усилиям советской историографии он топчется где-то на краю исторической сцены как фигляр, марионетка, политический клоун. Даже его кличка, под которой на него было заведено дело спецслужбами НКВД, была весьма выразительной: Клоун110.
На протяжении десятилетий сначала Сталин, а затем и другие советские бонзы пристально следили за Керенским. В 20-50-е годы агенты ИНО ОГПУ-НКВД контролировали каждый шаг Керенского. Любое его выступление, статья, поездка тут же становились известными Москве. Задача уничтожения Керенского, видимо, не ставилась; большевистское руководство скоро убедилось, что политически он ему не опасен. Даже предпринимались попытки влияния на
237
Керенского в определенном направлении. К нему подсылались "неожиданные собеседники", "старые знакомые", "единомышленники", но Керенский не запятнал себя сотрудничеством с агентами Кремля. Несмотря на противоречивые подчас высказывания, Керенский до конца дней остался приверженцем идеалов свободы и демократии, которые провозгласила Февральская революция.
Но, думаю, в конце концов, история Керенского оценит по достоинству. Это был демократ-самородок. Он несколько месяцев был горячим любимцем народа, потому что сам любил его, но никогда не заискивал перед ним. Керенский был способен, ощущая слепую инерцию толпы, бросать ей яростные слова:
- Взбунтовавшиеся рабы!
И толпа покорно замирала. Как писал тонкий наблюдатель человеческих состояний Виктор Чернов, "в лучшие свои минуты он мог сообщать толпе огромные заряды нравственного электричества, заставлять ее плакать и смеяться, опускаться на колени и взвиваться вверх, клясться и каяться, любить и ненавидеть до самозабвения..."111. Я думаю, что это прекрасная и точная характеристика Керенского в его "лучшие минуты".
Керенский интуитивно понимал, что два враждебных крыла - правое и левое - при отсутствии сильного либерально-демократического центра рано или поздно схлестнутся, затопив Россию кровью. Он возлагал огромные надежды на Учредительное собрание, которое должно стать первым "всероссийским народным парламентом", способным повести Россию по дороге демократии. Калиф на час страстно хотел привести Россию к этому спасительному, как он выражался, "большому всероссийскому комитету", способному выработать стратегию нации. Керенский "прилагал чудовищные усилия воли и мысли", писал сторонник главы Временного правительства Станкевич, "для того чтобы поворачивать весь громадный корабль государственности в ту сторону, где видел спасение"112. Ему же Керенский поведал, что он "с нетерпением ожидает созыва Учредительного собрания, для того чтобы открыть его, сложить свои полномочия и немедленно, во что бы то ни стало, уйти"113.
