Б Николаевский - История одного предателя
К этому покушению Азеф был им привлечен в качестве ближайшего помощника: он должен был снестись с намеченными Гершуни террористами-исполнителями, которые жили где-то в Западном крае, и переправить их в Уфу. Азеф за поручение взялся и выполнил его точно, но помощь приезжих исполнителей оказалась ненужной: приехав в Уфу, Гершуни узнал, что местными социалистами-революционерами во главе с В. В. Леоновичем не только проведено необходимое предварительное наблюдение за Богдановичем, но и найдены исполнители, - местные - железнодорожный рабочий Дулебов и интеллигент "Апостол", настоящее имя которого в печати до сих пор не названо. Их план был санкционирован Гершуни и удачно приведен в исполнение: 19 мая 1903 г. около полудня к Богдановичу, по своему обыкновению прогуливавшемуся в укромном углу соборного сада, подошли два молодых человека и, вручив ему приговор Боевой Организации, буквально расстреляли его из браунингов, а затем перепрыгнули через низкую ограду сада и скрылись в лощинке, которая вела от расположенного на горе города к реке. Все поиски оказались безрезультатными. Было произведено много арестов, но никаких следов действительных исполнителей найти не удалось.
Так много раз счастливо ускользавший из хитро расставленных сетей, Гершуни попался почти случайно. Из Уфы он выбрался вполне благополучно. Успел написать и переслать заграницу подробное описание события в Уфе и официальное заявление о нем от имени Боевой Организации. Повидался в Саратове кое с кем из единомышленников и пробирался заграницу полный планов на будущее. На свою беду по {72} пути он решил заехать в Киев, - хотя знал, что этот город для него особенно опасен. С дороги дал туда условную телеграмму, указав время своего прибытия. Случайно эту телеграмму подглядел маленький провокатор - студент Розенберг, который даже не догадывался, о ком идет речь. Этой нити было достаточно для местной полиции. На указанной в телеграмме пригородной станции была устроена засада. Когда вечером 26 мая подошел указанный поезд, из него вышел хорошо одетый мужчина в фуражке инженера и с портфелем под мышкой. Сначала он медленно пошел вдоль поезда, делая вид, что осматривает колеса и в то же время оглядываясь по сторонам. Филеры не двигались с мест. Поезд, свиснув, ушел. Гершуни вышел на улицу и приостановился, якобы оправляя шнурки на ботинках, - а на самом деле осматриваясь по сторонам: нет ли подозрительных симптомов.
Их было - увы - больше чем достаточно: весь район был полон филеров. Взгляд Гершуни они поймали и по нему узнали, что это тот, кого они ищут: "наш, - бросил старший филер, - глаза его, с косинкой". Заметив слежку, Гершуни подошел к ларьку с фруктовыми водами и выпил стакан лимонада. Филеры заметили, что он волновался, рука дрожала и едва держала стакан; Гершуни чувствовал, что на его шее затягивалась петля. Через несколько минут он был арестован, закован в кандалы и отправлен в Петербург, где его ждали крепость, военный суд и смертный приговор, замененный бессрочной каторгой. . .
Азеф в это время был заграницей. Он боялся, что полиция заподозрит его в причастности к покушению, а потому уже в мае послал своему начальнику, Ратаеву, какую то незначительную по содержанию телеграмму из Берлина: он на всякий случай обеспечивал свое alibi.
ГЛАВА VI
Охота за Плеве
Во время своего последнего приезда заграницу, в начале 1903 г., Гершуни оставил у Гоца, который был его постоянным поверенным по всем делам, - и специально по делам Боевой Организации, - свое, так сказать завещание; подробный обзор всех связей последней, адреса, явки, пароли и т. д., - а так же список лиц, которые предложили себя для работы в Боевой Организации. В случае ареста Гершуни, согласно этому завещанию, во главе Боевой Организации должен был стать Азеф. Гоц полностью одобрял этот выбор Гершуни, а потому вполне понятно, что когда в июне 1903 г. на женевском горизонте появился Азеф, то он был встречен Гоцем и близкими к нему людьми, как признанный новый вождь Боевой Организации, который должен увеличить славу последней. И он не спеша принимал дела.
На очереди в это время с особой остротой встал вопрос о покушении против Плеве.
Незадолго перед тем разразился известный анти-еврейский погром в Кишиневе. В течение двух дней, - 19-20 апреля 1903 г., - организованно руководимые толпы погромщиков беспрепятственно разрушали еврейские дома, грабили магазины, насиловали женщин, убивали, - не щадя ни возраста, ни пола. Ни полиция, ни войска не делали попыток прекратить погром.
С их {74} стороны громилы, наоборот, нередко слышали слова полного одобрения и поощрения. За то в тех случаях, когда группы евреев пытались оказывать сопротивление, полиция обнаруживала свое существование: разгоняла группы самообороны, производила аресты, не церемонилась пускать в ход оружие. Убитые составили много десятков, - общее количество пострадавших исчислялось сотнями.
Главным виновником все считали Плеве, который считал анти-еврейские погромы полезным средством для борьбы с революционным движением и открыто высказывал эту точку зрения в доверительных беседах с представителями администрации.
Впечатление, произведенное известиями о погроме, было огромным, - как в России, так и заграницей: ведь этот погром действительно воскрешал самые худшие призраки средневековья. Огромное впечатление произвел он и на Азефа. Последний не был евреем-националистом.
В воспоминаниях московского раввина Мазе рассказано, как насмехался Азеф над еврейской религией, над обычаями и обрядами, как мало он придавал значения своей связи с еврейским народом. Но евреем он себя все же чувствовал. Судя по всему, особенно прочно в нем жили воспоминания о тяжелых годах детства: Ивановская рассказывает, что во время их встреч в Варшаве и Вильно, как бы серьезна ни была тема их разговоров (а они встречались там в период подготовки покушения на Плеве), Азеф никогда не пропускал ни одного из тех босоногих уличных торговцев - еврейских мальчишек, которых так много бегало по улицам этих городов, - без того, чтобы не купить у него чего-нибудь на грош или два. И его глаза, так часто глядевшие "холодными, на выкате", наверное, именно в эти минуты чаще всего становились похожими на обычные "грустные еврейские глаза". А ведь одной из самых жутких страниц в рассказах о Кишиневе были сообщения о зверски убитых детях, - о грудных младенцах, которым разбивали головы ударами о стену.
{75} Как и вся Россия, Азеф ответственным за эти события считал Плеве и не скрывал своего возмущения против последнего. Так он держал себя не только в революционной среде, - где это возмущение было только общим настроением. Именно в этом смысле он вел беседы и со своим полицейским начальством. Еще до своего отъезда заграницу, под свежим впечатлением от первых известий из Кишинева, Азеф имел разговор о них с Зубатовым и, по рассказу последнего, "трясся от ярости и с ненавистью говорил о Плеве, которого считал главным виновником" кишиневского преступления. И позднее, заграницей, в беседах со своим начальником по полицейской линии, с Л. А. Ратаевым, Азеф высказывался в том же духе. Нет никакого сомнения в том, что это обстоятельство оказало решающее влияние на судьбу Плеве: если в других случаях Азеф, по соображениям корыстной выгоды более или менее пассивно допускал совершиться террористическим актам, то в деле Плеве он активно прилагал усилия к тому, чтобы довести его до успешного конца.
Но, конечно, огромную роль в поведении Азефа в деле Плеве играли и соображения "корыстной выгоды". Раньше основным источником его доходов была касса Департамента Полиции. От революционных организаций никаких доходов он не имел, - или имел доходы совсем незначительные. Революционная карьера ему была нужна постольку, поскольку она была необходимым условием карьеры полицейской. Поэтому он с "чистой совестью" продавал секреты этих организаций. Теперь положение существенно менялось. В безотчетном распоряжении главы Боевой Организации находилась касса последней, - а через эту кассу проходили многие тысячи. Из этой кассы становилось возможным извлекать доходы более значительные, чем те 500 р. в месяц, которые платила касса Департамента. И вполне естественно, что у Азефа начинают все большую и большую роль играть соображения об укреплении своего положения в {76} революционной среде, говоря проще, о закреплении и на будущее возможности бесконтрольно пользоваться революционной кассой. А для этого обязательно необходима успешная деятельность руководимой им Боевой Организации: систематические неудачи последней неминуемо должны были привести к замене его на руководящем посту кем-либо другим.
Создавалась исключительно "счастливая" для Азефа обстановка: "экономика" толкала его туда же, куда его влекло и "чувство". Убийство Плеве становилось для него желательным со всех точек зрения.
Силы, которыми располагала Боевая Организация при вступлении Азефа в руководство ее делами, были достаточно велики: имелось много добровольцев, имелись деньги. Вместе с Гоцем, который стал его ближайшим поверенным и советником по делам Боевой Организации, Азеф разработал план нападения на Плеве: было известно, что он регулярно ездит к царю для докладов; нужно было проследить маршрут этих поездок, выяснить их дни и часы и произвести нападение на его карету на улице, с бомбами в руках, - наподобие того, как было организовано нападение на Александра II в 1881 г.
