Георгий Шахназаров - С вождями и без них
В самом общем виде их можно сформулировать следующим образом: любая благодатная идея, доведенная по крайности, приводит к противоположным результатам. "Соблюдай меру", - начертал Платон на вратах своей академии. Та же мысль составляет ядро учений Конфуция и Будды. Но если они рассматривали умеренность и сопутствующие ей добродетели (способность соизмерять желаемое с возможным, равное отрицание гордыни и самоуничижения, терпимость к инакомыслию) как условия самосовершенствования человека, то в наше время мера во всем становится условием сохранения самого рода человеческого.
Лучшим тому доказательством служит великий социалистический эксперимент. Маркс проектировал диктатуру пролетариата, вдохновляясь целью покончить с неравенством и учредить рай на земле. А Ницше считал такой опыт полезным, чтобы "от обратного" доказать невозможность и неэффективность порядка, основанного на всеобщем равенстве, неизбежность и необходимость господства людей исключительных, обладающих "волей к власти". Оба были правы и оба ошибались.
Общество, созданное в Советском Союзе и группе других стран по модели Маркса и Ленина, действительно отличалось самым высоким уровнем социального равенства, какое когда-либо достигалось на земле. Оно стало пионером комплексного экономического планирования и социальной инженерии. По его почину труд, отдых, обеспечение в старости, бесплатное образование и здравоохранение получили признание в качестве таких же естественных и неотчуждаемых прав человека, как свобода слова и другие политические свободы.
Но сами эти свободы, хотя они и значились в советских конституциях, были принесены в жертву безопасности новой системы и торжеству ее идеологии. А более всего - удержанию власти теми, у кого была пресловутая воля к ней. Этот странный симбиоз ницшеанства с марксизмом, тоталитарного правления с народным строем оказался живучим только потому, что волею исторических судеб совпал с геополитическими устремлениями России и помог ей превратиться в одну из двух супердержав. Но он же нес в себе семена саморазрушения.
Следствием фанатизма, с каким воплощалась у нас "коллективистская идея", стало окостенение общественного сознания. Произошла тотальная идеологизация всех сторон общественной жизни, при которой каждое слово и поступок измерялись по шкале не практической пользы, а "идейной чистоты". Идеология почти растворила в себе науку, искусство, мораль, опутала политику и экономику. Она проникла в такие уголки, где ей, пожалуй, не довелось побывать за всю мировую историю.
Оговоримся: без идеологии не обходится никто. Нет признаков дряхления таких универсальных идеологий, как христианская и мусульманская, консервативная и либеральная, социалистическая и коммунистическая. То и дело предпринимаются попытки реставрировать фашизм. У каждого народа есть и собственная идеология - немецкая, французская, русская и т. д. Общеизвестно, какую роль в "экономическом чуде" Японии сыграла ее идеология, которую называют патерналистской.
Скажем больше. Никакие изменения в социальном строе или международном порядке не способны истребить заложенную в природу человека потребность в идеологии как осознанной цели общественной деятельности. Ни наука, ни искусство не могут удовлетворить неизбывную тягу к Идее как Идеалу. А если бы она была вытеснена прозаическими нуждами жизни, за этим с неизбежностью последовало бы возвращение гомосапиенс в пещеру.
Словом, идеология - необходимый и конструктивный элемент общественного развития. Все дело в том, чтобы она занимала место, отведенное ей природой вещей. Можно считать общим правилом: действуя в этих рамках, она способна играть плодотворную роль в жизни общества, выходя за них, становится его бичом.
Точно так же обстоит дело с социализацией общественной жизни. Обобществление собственности в масштабе всей страны неизбежно ведет к ее огосударствлению и предельной централизации управления, а последние - к сосредоточению власти в руках бюрократического слоя, которая вырождается в личную диктатуру. Конечным результатом всех этих превращений становится вторичное экономическое закабаление и политическое подавление народа. Проделав круг, революция возвращается к исходному своему пункту, независимо от первоначальных намерений ее творцов.
Но было бы очередной несусветной глупостью на этом основании предавать анафеме саму идею социализма, объявлять ее, по аналогии с некоторыми международными договорами, "несостоявшейся с самого начала". Наш опыт показал как опасность безмерной социализации, так и ее необходимость в определенных пропорциях с частной инициативой. Стремиться к динамическому равновесию между свободой и равенством, экономической эффективностью и социальной защищенностью - вот, пожалуй, самый важный урок и наставление ХХ века ХХI.
Семь послеоктябрьских десятилетий прожиты нами не зря. Вообще несостоятельны попытки малевать их одной черной краской. Разве этот период не вместил ничего, кроме репрессий? Разве народ, воодушевленный высокой идеей, не совершил многих великих дел, включая победу над фашизмом и прорыв в космос? Огромен советский вклад в научно-техническую революцию уходящего столетия, а литература и искусство, рожденные Октябрем, сыграли роль "бродила" в обновлении всех сфер художественного творчества. Достаточно назвать имена Прокофьева, Шостаковича, Петрова-Водкина, Шагала, Мухиной, Блока, Есенина, Маяковского, Шолохова, Булгакова, Платонова, Эйзенштейна... Множества других талантов, взращенных как верой в коммунизм, так и сомнением в ней, "коммунистической ересью".
Наша послеоктябрьская история была не "одноцветной", а резко контрастной. В то время как часть людей была обречена на заклание, другие получили ощутимый выигрыш от революционных преобразований. Целые поколения жили с ощущением исторической значимости своих дел. Это было мессианство народа, который счел себя призванным "сказку сделать былью", осчастливить человечество.
Трагедия нашей страны не в том, что в ней впервые в истории в широких масштабах был поставлен социалистический эксперимент - в этом как раз ее достоинство, и этим она оказала огромную услугу человечеству, продемонстрировав возможности плановой системы и ее уязвимые места. Беда в том, что на протяжении почти трех четвертей века мы были отгорожены от магистрального потока цивилизации, жили в полуизоляции.
Отвечая на вопрос, почему сравнительно легко рухнула существовавшая у нас модель социализма, обычно указывают на недостаток мотивации к производительному труду, нерасположенность к нововведениям и другие спутники тоталитарных режимов. Это верно. Но столь же верно, что при всей уязвимости модели запас ее прочности не был исчерпан. Она могла протянуть еще долго, если б в мире сохранялась возможность преуспевать в отрыве от международного рынка современных технологий. Такой возможности с началом компьютерной эры не осталось. Всякий, кто не принимал правил игры на этом рынке, был обречен на отставание. Вступив в соревнование с объединенным Западом, Советский Союз надорвался и вынужден был пойти на интеграцию.
Мы нередко говорим об этом, подразумевая нечто вроде еще одной попытки по примеру Петра I прорубить окно в Европу. Но аналогия крайне условна. С петровских времен Россия, хотя и с периодическими "уходами в себя", не переставала быть европейской страной. Со Второй мировой войны Советский Союз являлся супердержавой, неотъемлемой частью и даже одним из "столпов" международного порядка.
Интеграция в мировое сообщество имела для нас смысл только в том случае, если под этим понималось преодоление разрыва с доминирующими формами экономической и социальной жизни. Причем это - "вхождение" не в капитализм, как утверждают наши ортодоксы, а в международную социально-экономическую среду, в которой, при многообразии моделей общественного устройства, доминируют принципы демократии и социально-рыночной экономики.
Было бы ошибкой представлять себе эту интеграцию как нечто подобное стыковке космического корабля со станцией на орбите. Дело даже не в том, что мировое сообщество должно соответствующим образом перестроить свою структуру, чтобы принять в свое лоно такую огромную "массу". Дело в том, что само сообщество, которое мы называем мировым, становится по сути своей таковым, только вобрав в себя все составные компоненты миропорядка. Причем "соединение" Востока с Западом представляет собой лишь первый этап этой грандиозной операции, за которым должен, по идее, последовать другой, еще более сложный интеграция Севера с Югом.
То, что называли конфронтацией Востока и Запада, было на самом деле внутренним противоречием европейской цивилизации. Россия, как и все восточноевропейские государства, - это часть Европы, а марксизм - порождение европейской культуры. Так что точнее говорить о преодолении раскола внутри европейского (евро-американского) или западного мира. Действительная же проблема в отношениях двух основных ветвей цивилизации определяется формулой "Север - Юг".
