Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э. - Майкл Манн

Slicher van Bath, В. H. (1963). Yield ratios, 810-1820. A. A. G. Bijdragen, 10.

Thompson, E. A. (1952). Peasant revolts in Late Roman Gaul and Spain. Past and Present, 7. --. (1965). The Early Germans. Oxford: Clarendon Press.

Titow, J.Z. (1972). Winchester Yields: A Study in Medieval Agricultural Productivity. Cambridge: Cambridge University Press.

Todd, M. (1975). The Northern Barbarians 100 b.c. — a.d. 300. London: Hutchinson.

Vogt, J. (1967). The Decline of Rome. London: Weidenfeld & Nicolson.

Watson, G. R. (1969). The Roman Soldier. London: Thames & Hudson.

Webster, G. (1979). The Roman Imperial Army of the First and Second Centuries A.D. London: Black.

Westermann, W. L. (1955). The Slave Systems of Greek and Roman Antiquity. Philadelphia: American Philosophical Society.

White, K.D. (1970). Roman Farming. London: Thames & Hudson.

Whittaker, C. (1978). Carthaginian imperialism in the fifth and fourth centuries. In Imperialism in the Ancient World, ed P. Garnsey and C. Whittaker. Cambridge: Cambridge University Press.

ГЛАВА 10

Трансцендентная идеология: христианская ойкумена

ВВЕДЕНИЕ

В предыдущих главах мы лишь мельком коснулись обеих конфигураций идеологической власти, выделенных в главе 1. На примерах ассирийской и персидской империй мы рассматривали идеологию как имманентную и повышающую мораль, то есть как сплачивающую государства и господствующие классы посредством инфраструктур идеологической власти — коммуникаций, образования и стиля жизни. Это была преимущественно устная инфраструктура. Ранее на примере возникновения первых цивилизаций мы рассматривали идеологию в качестве трансцендентной власти, то есть власти, которая проходит прямо через существующие сети экономической, военной и политической власти, и, легитимируя себя посредством божественной власти, тем не менее служит для реализации реальных социальных потребностей. Однако исторические свидетельства, сохранившиеся от самых ранних цивилизаций, отчасти носят фрагментарный характер. В ходе последующей истории, о которой сохранилось больше свидетельств, подобные процессы, связанные с действием трансцендентной идеологической власти, наблюдаются более отчетливо.

В этой главе представлены свидетельства «конкуренции» между двумя конфигурациями идеологической власти в поздней Римской империи. С одной стороны, идеология сплотила имманентную мораль римского правящего класса, а с другой — возникла трансцендентная власть христианства — то, что я называю христианской ойкуменой. Это был инновационный тип власти, который сочетал в себе экстенсивную и интенсивную власть, скорее диффузного, чем авторитетного толка, и в итоге получил распространение во всех основных классах экстенсивного общества. Подобная трансцендентность класса, хотя и частичная, была всемирно-исторической по своему влиянию. Обе конфигурации идеологической власти [имманентная и трансцендентная] отвечали реальным социальным потребностям, обе в огромной степени зависели от инфраструктур власти. После периода конфликта эти две конфигурации идеологической власти пришли к частичному компромиссу, который просуществовал (практически) на протяжении всех Темных веков раннего Средневековья и стал одной из основных составляющих последующего европейского динамизма, рассмотренного в главе 12.

Тем не менее внезапное возникновение значительно более могущественных в смысле их трансцендентности религий не было уникальным событием. В течение тысячи лет — от рождения Будды до смерти Мухаммеда — возникли четыре великие «религии книг», которые до сих пор доминируют в мире: христианство, индуизм, буддизм и ислам. Можно еще больше сократить этот отрезок исторического времени до семи столетий, если учесть, что буддизм и индуизм окончательно оформились в период около I в. до н. э. Начиная с этого времени они, как и другие две религии, в наивысшей степени сосредоточились на индивидуальном универсальном спасении, цель которого — освобождение от земных страданий через определенного рода систематический план нравственной жизни, доступный для всех вне зависимости от класса или партикуляристской идентичности[85].

В этой главе будет затронута лишь одна религия спасения — христианство. В следующей главе я очень кратко рассмотрю ислам и конфуцианство. Затем последует более подробный анализ индуизма и буддизма с большим акцентом на первой религии. Я буду отстаивать мнение, согласно которому индуизм представляет собой апофеоз (апогей) идеологической власти, какой только знало человечество. Я рассматриваю эти религии в качестве основных воплощений автономной трансцендентной идеологической власти в истории человечества. Природа власти является основным предметом этой и следующей глав.

Христианство было формой идеологической власти. Его не распространяли силой оружия, в течение нескольких веков оно не было институционализировано и не служило опорой власти государства, практически не представляло собой экономических стимулов или ограничений. Оно провозглашало монополию божественной власти на знание конечных «смысла» и «предназначения» жизни и распространялось, когда люди верили, что это правда. Из такой перспективы жить действительно осмысленной жизнью можно было, только обратившись в христианство. Таким образом, власть христианства изначально покоилась на соответствии между христианским посланием, мотивацией и потребностями вновь обращенных. Именно это уравнение нам необходимо реконструировать, если мы хотим объяснить власть христианства.

Само христианство помогает нам реконструировать только одну часть этого уравнения. Оно, как первым заметил Мухаммед, — одна из «религий книги». Практически с появления христианства верующие записали его послание и комментарии о нем. Кроме того, доктрина затрагивает проблему реального (или постулируемого в качестве реального) исторического процесса. Христианство легитимирует себя при помощи исторических документов, важнейшие из которых составляют Новый Завет. С некоторыми историческими и лингвистическими оговорками исследователи используют эти документы, чтобы проследить развитие христианских доктрин.

Но другая часть уравнения — потребности и мотивация верующих — оставляет массу сомнений. Исследователи пренебрегают ими в силу других аспектов христианской истории. Это история великого, практически невероятного успеха. Христианство распространилось настолько быстро и широко, что процесс распространения выглядел практически «естественным». Господство христианства над нашей культурой ослабело в последние несколько столетий, но парадоксальным образом это лишь усилило склонность исследователей рассматривать распространение христианства как «естественное». В этом смысле большинство скептиков последних столетий не переняли эстафету Гиббона. Они проигнорировали церковную историю, оставив ее священнослужителям, которые пишут книги о христианстве одного из двух типов. Первый тип — это вдохновляющая книга о послании Христа, о мужестве и вере его последователей, которые актуальны и по сей день. Актуальность означает установление базового сходства между человеческими потребностями тогда и сейчас, так что христианство находит (или должно находить) готовые ответы в самой «природе человека». Второй тип — это теологические книги о доктринальных проблемах, уделяющих мало внимания мотивации и потребностям, за исключением тех, которые могут быть выведены из популярности определенных доктрин. В основе отсутствия интереса к реципиентам христианства лежит исходное и простое убеждение в том, что христианство распространилось, поскольку оно истинно.

В результате мы имеем разнородную литературу по вопросу власти христианства, типичным примером которой является хорошо известная вводная книга по раннему христианству Г.Чедвика (Chadwick 1968), полезная тем, что рассматривает