Елизавета I - Кэролли Эриксон
Что ж, действительно, как бы величественно ни выглядела Елизавета, появляясь на публике в день коронации или в день рождения королевы, в сопровождении юных фрейлин и большой свиты гвардейцев в роскошной форме, она стремительно старела, впадая порой в злобный старческий маразм.
И не только это. Обычно Елизавета, как и всегда ранее, тщательнейшим образом следила за своими внешностью и одеждой, но порою забывалась, появляясь среди придворных чуть ли не простоволосой. Она потеряла аппетит, даже к орехам в сахаре, которые некогда обожала, не притрагивалась, довольствуясь лишь супом да хлебом. Должно быть, помимо всего прочего, ей просто было трудно есть из-за распухших десен и больных почерневших зубов.
Но больше всего и слуг пугали, и советников заставляли покачивать головами в предчувствии близкого конца те внезапные вспышки ярости, что случались с ней в последнее время все чаще и чаще. «Она стремительно расхаживает по личным покоям, — записывал Джон Харингтон, один из недавних фаворитов королевы, — топчет в гневе любые бумаги с дурными новостями и, схватив свой проржавевший меч, тычет острием в гобелены». Теперь этот меч, продолжает Харингтон, всегда у нее под рукой, ибо ей постоянно чудятся заговоры и измены.
Для подобных опасений, впрочем, у Елизаветы были веские основания. Положим, наемные убийцы из Испании, счет которым она вела столь ревностно, после смерти Филиппа больше не появлялись. Но зато возникли другие — иные стремились за что-то отомстить, кого-то подталкивало революционное нетерпение, третьи были просто безумцами. Однажды некий отчаянный капитан в сопровождении нескольких друзей чуть не ворвался в покои, где Елизавета обедала в этот момент со своими фрейлинами; его остановили лишь в последний момент, уже на пороге. А в зале приемов еще один безумец, моряк по профессии, выхватил из-за пояса кинжал, и, если бы на помощь не подоспела стража, наверняка всадил его Елизавете в самое сердце.
Неудивительно в общем-то, что королева гневалась и хваталась за старый меч, — царствование ее кончалось так же, как и начиналось: угрозы нарастали и изнутри, и извне. Франция, как она и опасалась, заключила в 1598 году мирный договор с Испанией, оставив Англию в состоянии полной международной изоляции. Под руководством Эссекса страна готовилась к затяжной войне: отряды рекрутов в графствах передавались под начало военных руководителей из Лондона, вся страна административно разделялась на новые военные округа. Поговаривали об обязательном наборе мужчин в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет, ну и, естественно, о том, что в таких условиях было бы куда лучше, если бы страной правил решительный, энергичный молодой человек.
А ведь такой человек был буквально под рукой, искать не надо.
К концу 90-х годов Эссекс, этот «необъезженный жеребец», явно перерос все свои должности и нетерпеливо стремился к новому делу. Его не знающее удержу тщеславие достигло критической точки, и он буквально физически ощущал, как сковывает его силы расслабленный, погрязший в коррупции двор. Давний его соперник, всеми уважаемый Сесил-старший умер в 1598 году, а с Робертом и его союзниками Эссекс в открытое столкновение вступать не хотел.
Граф сохранил приметы старой аристократии: благородство, красноречие, чистоту помыслов, беспредельную отвагу. Честь, а в особенности честь личная, значила для него очень много, и, помимо просто высокомерия, держаться подальше от недостойных людей заставлял его прирожденный инстинкт.
«Весь мир призываю в свидетели того, — горделиво писал он, — что не за дешевой славою я гоняюсь — это всего лишь тлен, не более, чем дуновение ветра; мне нужно, чтобы Она оценила меня по достоинству, а иначе я готов забыть все и вся, и меня пусть все забудут».
Но одно дело — быть ценимым королевой Елизаветой, другое — быть руководимым ею. Капризная старая королева и блестящий молодой воин постоянно сталкивались друг с другом в борьбе характеров и самолюбий. Первая неизменно побеждала, но Эссекс рассматривал каждую неудачу всего лишь как временное отступление и закалял себя для очередной схватки. Но когда Елизавета прилюдно, во время заседания Совета, дала ему пощечину и пригрозила повесить, гордость его была уязвлена настолько, что, совершенно забыв, где он находится и кому угрожает, Эссекс схватился за меч, готовый тут же отомстить за оскорбление. Его удержали, однако же, задыхаясь от ярости, граф заявил, что такого обращения не потерпит и не потерпел бы ни от кого, будь то хоть сам Генрих VIII.
В общем, всем оказалось на руку, когда в начале 1599 года Эссексу поручили решить самую тяжелую в то время для Англии задачу — восстание в Ирландии. В ходе целой серии вооруженных выступлений последнего времени Хью О’Нил, граф Тайрон, при поддержке испанцев настолько ослабил английское влияние в Ирландии, что ситуация требовала немедленных решительных действий.
Ирландия к тому моменту превратилась в чистилище как для рядовых солдат, так и для офицеров, в постоянный источник смуты, где на протяжении жизни уже не одного поколения Англия постоянно преследовала длинноволосых изменников-ирландцев, укрывавшихся в малярийных болотах. Эссекс выступил весной 1599 года во главе семнадцатитысячного отряда сильных молодых солдат. Однако шансы на успех и славу подрывались ужасными местными условиями, что он обнаружил сразу по прибытии в Ирландию, а равно его собственным необузданным нравом и порывистыми действиями. Через шесть месяцев он вернулся. Армия его за это время уменьшилась на четверть, да и боевой дух самого героя изрядно угас из-за дизентерии.
Елизавете достаточно было бросить лишь один взгляд на его перепачканное лицо и высохшую фигуру (как обычно, Эссекс и не подумал привести себя в порядок, перед тем как ворваться в ее покои в Нонсаче), и она поняла: он слишком ослаб и слишком нестоек духом, чтобы на него можно было положиться в дальнейшем. «Это взбесившееся животное, — несколько двусмысленно заметила она, — следует лишить корма». Эссекса судили за неповиновение, лишили всех должностей при дворе и, что хуже всего, доходов от принадлежавших ему монополий. На большее королева не решилась — герой пользовался слишком большой известностью, и у него появилось немалое количество почитателей и последователей, что было опасно.
Дело состояло не просто в том, что по Лондону расхаживало чересчур много вооруженных людей, восславляющих Эссекса и распевающих баллады в честь его подвигов; он превратился в настоящего идола среди обедневшего, готового в любой момент взорваться населения. Количество бедняков, умиравших прямо на улице, стремительно росло, и по
