Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток - Майкл Манн
Такая стратификация порождала коррупцию и жестокость; охранники избивали, насиловали, убивали своих жертв. Творимые зверства могли быть минутной прихотью, могли превращаться и в «воспитательный процесс», если у заключенных уже не было сил выходить на работу. И чаще всего украинцев ставили туда, где требовалась особая жестокость. Один из них рассказывал: «Когда мне дали дубинку, я почувствовал себя совершенно другим человеком». Узники говорили, что некоторые были исчадиями ада, а другие казались нормальными людьми. «Когда я смотрел на них и слушал, как они поют “Думку”, да с такой тоской, я не мог поверить, что те же самые славные ребята, только что беспощадно расстреляли в лесу партию заключенных», — вспоминает один из выживших. Как и у полицейских, так и у охранников были вполне шкурные интересы. Они не голодали, в отличие от своих земляков, их миновал ужас трудового рабства в Германии. Эти люди, большей частью из рабочих и крестьян устроились замечательно: им разрешалось красть и вымогать у евреев все, позволялся и секс. Водка облегчала душу, в этом напитке ограничений тоже не было. В отличие от немцев, их терзал страх, страх наказания за малейшую провинность. Когда у немецкого сержанта СС не получилось сразу запустить двигатель газенвагена в Белжецком лагере смерти, страшный Вирт наказал не его — он выместил свой гнев на «украинском» подручном, надавав ему оплеух (Trials of the War Criminals, Nuremberg, “The Medical Case”, Vol. I, 866). Эсесовцы не дали бы и ломанного гроша за жизнь «украинца». Они называли их «аскари», на языке суахили это означает туземные войска, подчиненные белым хозяевам. Этим словом выражалось расовое презрение. Еврей, выполнявший обязанности переводчика между немцами и белорусскими полицаями, утверждал, что белорусам некуда было деться — их назначили палачами (Тес, 1990: 102; ср.: Matthäus, 1996). Когда по недосмотру «украинцев», заключенные устраивали побег, немцы расстреливали охранников. Пери Броад, охранник Освенцима (Höss et al., 1978: 181–182), рассказывал, что его коллеги из «низшей расы» верили, что «когда-нибудь их непременно расстреляют, потому что для немцев они чужаки». Был случай, когда 20 охранников решили бежать, вступив в перестрелку с эсесовцами. Двух они убили, сами потеряли семерых, шестерым удалось вырваться на волю, шестеро покончили жизнь самоубийством, одного схватили и повесили. За очищение от грехов и раскаяние приходилось платить дорогой ценой.
Выжившие узники описывают своих надсмотрщиков по-разному: среди них были садисты, более-менее приличные люди и равнодушные, как автоматы. В их поведении отражался и национальный тип. Польский железнодорожник из лагеря Собибор вспоминает:
Литовцы, охранявшие эшелоны, были куда страшнее, чем украинцы. Это были настоящие садисты: когда на остановках перевозимые заключенные просили отвести их в туалет, требовали врачебной помощи, воды, литовцы стреляли по ним вслепую через стекла вагонов. Они так развлекались — смеялись, шутили, заключали пари. С другой стороны, один охранник из Треблинки рассказывал мне, что пьяные украинцы тоже превращались в зверей, хуже нацистов. Они служили немцам идейно (Ashman & Wagman, 1988: 172; Browning 1992: 52, 83–85; Sereny, 1974: 157–159).
Антисемитизм, антикоммунистический органический национализм, жажда наживы, стремление выслужиться морально изуродовали этих молодых мужчин из Восточной Европы. В отличие от немцев, они испытали на собственной шкуре, что такое коммунизм, и хорошо помнили тяжелую руку Сталина. Как признавался сам Арайс, немцы повязали их кровью, заставили жариться в коллективном аду, превратили их в спившихся, огрызающихся, но рабски послушных учеников сатаны. Среди них были и идеологические фанатики, убежденные, что государство-нацию можно построить только кровавыми чистками. К геноциду они относились так же, как и идейные нацисты, веруя, что история пишется кровью, отбрасывая все моральные нормы. Другие, хорошо понимая, что давно преступили границы всего человеческого, решили до конца насладиться своим поистине сатанинским всевластием. Геноцид стал для них извращенным удовольствием.
СТРАНЫ-САТЕЛЛИТЫ: СЛОВАКИЯ И ХОРВАТИЯ
Две зависимые страны, созданные немецким нацизмом, находились в межеумочном положении. Они зависели от Германии, но были благодарны ей за государственность, хорошо понимая, что победа антигитлеровской коалиции вернет им прежних хозяев — Чехию и Сербию. Обе страны пользовались ограниченной автономией и даже не старались раздвинуть эти границы, попытавшись защитить евреев от нацистского геноцида. Евреями надо было пожертвовать, чтобы разделаться с истинными врагами. Словакия освободилась от Чехии, которая отныне была в полном подчинении у немцев. Таким образом, поверженный враг переставал быть врагом. Что касается хорватов, то вместе с немцами они продолжали воевать с непокорной Сербией. Хорваты жаждали крови сербов, и немцы здесь были ни при чем.
Словакия
Между двумя мировыми войнами в Чехословакии проживали три основные этнические группы. Влияние фашизма среди чехов было ничтожным (Kelly, 1995), и даже чешский национализм был достаточно умеренным. Чехи не испытывали никаких симпатий к нацистской Германии, которая напрямую управляла чешскими землями. Чешские охранники немецкого концентрационного лагеря Терезиенштадт выполняли свои обязанности с крайней неохотой, — так считают уцелевшие узники. Судетские немцы вначале косо смотрели на Гитлера, но в 1938 г. упали в его объятия (Smelser, 1975). Но все же судетские немцы дали не так много военных преступников, что мы уже выяснили в восьмой главе.
А вот среди словаков оказалось много коллаборационистов. Старшее поколение еще помнило Габсбургскую монархию, дожившую до 1918 г., и упрямо сопротивлялось доминированию чехов. Слабая словацкая экономика проигрывала в соревновании с чешской, не имела развитой сети дорог и естественных торговых путей (Ргуог, 1973). Как и большинство стран Восточной Европы межвоенного периода, образование и уровень грамотности были индикаторами социального и культурного прогресса. Бурное развитие чешской экономики, в том числе и за счет эксплуатации Словакии, укрепление культурной и языковой идентичности словаков подпитывали словацкий национализм, как это происходило и в других странах. Глинкова словацкая народная партия, воззвав к национальной идее, набрала 40 % голосов на выборах и стала крупнейшей партией Словакии. Католические клирики и университетская профессура выдвинулись в партийные лидеры, а словацкие студенты оформили ее молодежное крыло. Церковь с сомнением восприняла демократизацию, в какой-то мере грешила антисемитизмом, но и к фашизму относилась с опаской. По мере ослабления Чехословацкой республики, словаки-националисты все более настойчиво выступали за независимость. Молодые радикалы объединились в полувоенную организацию «Глинкова гвардия». Они стали поклонниками Гитлера, что и вызвало раскол в партии. Агрессивная дипломатия рейха подорвала влияние умеренных, и в словацкой националистической партии выдвинулись лидеры, потребовавшие «очистить землю Словакии от чужеродных элементов». Манифест
