Сергей Балмасов - Белоэмигранты на военной службе в Китае
Даже находясь на отдаленной базе, хунхузы очень редко пользовались огнем, разжигая костры лишь в исключительных случаях. Делалось это ночью, на короткое время. Дым от базы хунхузов отводился по закрытой сверху канаве так, чтобы он незаметно рассеивался, не поднимаясь кверху. Находясь в бараке, хунхузы соблюдали полную тишину и всегда имели свои личные вещи под рукой, готовые в любой момент покинуть базу.
Потери у русских полицейских были не только из-за столкновений с хунхузами, но и по причине внутренних противоречий. Так, не выдержав издевательств над собой со стороны одного из сослуживцев на почве неприятия старообрядчества, молодой старообрядец-полицейский убил своего сослуживца[1414].
И все же усилия русских полицейских не были напрасны. В результате их работы к концу Второй мировой войны движению хунхузов был нанесен такой удар, от которого они уже не смогли оправиться, и в ближайшие годы после этого они были окончательно уничтожены. Характерно, что к этому времени у хунхузов родилось выгодное для наших полицейских суеверие: что тот, кто будет стрелять по русскому, сам будет убит, а кто этого делать не будет, будет жить[1415].
Помимо борьбы с хунхузами русские полицейские по приказу японцев осуществляли обыски среди китайского населения в поисках оружия. Эти операции были относительно успешны. За десять лет, с конца 1933 по начало 1944 г., в Маньчжурии при активном русском участии было изъято 1,2 миллиона стволов и 5,5 миллиона патронов[1416]. Однако задача всеобщего разоружения китайского населения выполнена не была, и русским полицейским дали задание продолжать это. В итоге взялись и за разоружение русского населения, включая охотников. Русские полицейские отлынивали от этого, и по этой причине для данной операции использовались японские части. Но и они не могли полностью разоружить русских, многие из которых жили в отдаленных углах Маньчжурии и отдавали негодное оружие, пряча хорошее.
Кроме того, русская полиция охраняла стратегически важные мосты, следила за лесозаготовками, чтобы не допустить хищнической и самовольной вырубки лесов, следила, чтобы население тайно не разводило мак, так как японцы выращивание наркотиков взяли под свой жесткий контроль, как и все, что могло принести деньги. Они также опасались, что вырученные от продажи опиума средства пойдут на вооружение китайских партизан. Кроме того, по мере неудачного развития войны русских полицейских стали привлекать к организации противовоздушной обороны[1417].
Русские полицейские продолжали исполнять свои задачи по борьбе с уголовной преступностью. Особенно на этом поприще прославился первый полицмейстер Харбина Казаркин, ставший настоящей грозой для уголовного мира этого города и его окрестностей[1418].
Однако надо заметить, что между выражением «русский полицейский на японской службе» и словом «диверсант» нельзя ставить знак равенства. Большинство русских полицейских предназначались для борьбы против расплодившихся в невероятном количестве после прихода в Маньчжурию японцев хунхузов. Многие в полицейские шли неохотно, но выхода у них не было из-за давления японцев и отсутствия возможности найти иной заработок[1419]. При этом нередко оказывалось, что русские служащие и охрана КВЖД действовали совместно с хунхузами, устраивая крушения составов, которые грабились бандитами.
Многие русские эмигранты из Харбина, попав в тяжелые жизненные условия, пошли в банды хунхузов[1420]. Поэтому были нередки случаи, когда при ликвидации той или иной банды русские стреляли в русских. Русских тогда нанимали как для защиты от преступников, так и для совершения преступлений. Так, трое русских были наняты для убийства грозы торговцев женщинами, итальянского агента разведки и полиции Веспы (Г. Кандоверас). Преступление им это не удалось, и они были осуждены китайским судом[1421].
С приходом японцев решено было усилить железнодорожную охрану (полицию) на КВЖД. В первую очередь сюда стали набирать русских. Процесс русификации железнодорожной полиции начался с приходом на должность советника КВЖД полковника Ф. Ооя, который сразу после своего прихода на эту должность начал первую реорганизацию. В марте 1935 г. в ней было уже более 200 человек русских, которые прошли экзаменационную комиссию БРЭМа и приступили к исполнению службы.
По свидетельству русских эмигрантов, «японцы с уважением относились к силе и мужеству. Случалось, они порой прощали даже самые дикие, дерзкие поступки, проявленные русскими, особенно военными, в защиту своих чести и имени при грубом и несправедливом отношении к ним японцев, не исключая начальства»[1422]. Примером может служить случай с русским охранником Алексеем Ивановичем Морозовым из железнодорожной полиции Кейготая на разъезде Подгорный. По данным современников, он был «богатырского сложения, почти 2 метра ростом, с бравой военной выправкой. Особенно красив он был в служебном мундире. Японцы заглядывались на него, любовались им, хлопали его по груди. Перед ним они выглядели маленькими и жалкими»[1423]. Служил он еще при царе в лейб-гвардии, куда отбирали здоровых и красивых парней. Во время Первой мировой войны он заслужил Георгиевский крест за доблесть. Но у него была слабость – любил выпить, и в таком состоянии он творил такое, что, протрезвев, ужасался сам. Однажды японцы пригласили Морозова, которого они любили и уважали за его силу и красоту, на банкет по поводу постройки второй колеи железной дороги, на которой он служил. Когда на банкете зазвучали хвалебные речи об этой дороге, подвыпивший Морозов вспомнил, что она строилась, как и большинство железных дорог того времени, «на костях и крови», и напомнил об этом японцам, как они эксплуатировали китайцев и русских. Проектировавший эту дорогу японский инженер обозвал его «русской собакой» и велел заткнуться. Оскорбления национального достоинства Морозов не смог вынести и, разъяренный, бросился в драку, один против девяти. Он раскидывал их, как медведь псов, японцы накатывались на него, словно океанские волны на скальный утес, но ничего сделать с ним не могли. В конце концов Морозов их всех избил и раскидал. Так как все находились при этом на службе, то он попал под суд. Однако японский генерал, разбиравший дело, вникнув в него, оправдал Морозова[1424].
Создание полицейских отрядов из русских на службе японцев было необходимо самим россиянам, так как приход японцев вызвал активизацию действий хунхузов, которые стали уничтожать дальние русские поселения[1425].
К концу Второй мировой войны русские стали удирать из полицейских и охранных отрядов. Это наблюдалось по разным причинам. Одной из них было нежелание драться за японцев против своих же русских или союзников, когда стало ясно, что столкновение с ними неизбежно. В таких случаях за беглецами японцы высылали вооруженную погоню. Однажды, когда японцы в очередной раз устроили облаву на таких беглецов и нагнали одного из них, произошел курьезный случай. Несмотря на то что они обложили сопку плотным кольцом и прочесывали ее целый день, им так и не удалось поймать «беглого полицейского». «Беглый» оказался женой одного из сослуживцев дезертиров, которая, надев старое обмундирование мужа, пошла в лес собирать грибы. Увидев окружающих ее людей, она подумала, что это хунхузы, и целый день морочила им голову, водя их по сопкам и лесу, пользуясь отличным знанием местности. Так десятки самураев не смогли поймать жену русского полицейского[1426].
Неоднократно бывали случаи, когда русские полицейские встречались в лесу нос к носу с хунхузами. Обычно в таких стычках гибли китайцы, но после этого нередко их собратья пытались мстить русским[1427].
Отношение японцев к русским
Несмотря на то что в целом японцы относились к русским на порядок лучше, чем к китайцам, все же их положение с приходом самураев в Китай ухудшилось. При этом сами русские свидетельствовали, что японцы усиленно распространяли среди китайцев и русских героин и опий[1428]. Очевидно, это делалось для того, чтобы с помощью наркотиков не только держать население Маньчжурии под контролем, но и постепенно уничтожить его и самим занять их место. Характерный пример того, как многие японцы воспринимали русских, не раз приводили эмигранты. Около одного японского учреждения остановилась на минуту русская молодая пара. Молодой человек ждал, пока его невеста, дочь известного генерала, поправит обувь. В это время из здания вышел японец и поинтересовался национальностью молодого человека. Узнав, что он – русский, дал ему пощечину[1429].
Вся история русских под японской оккупацией 1931–1945 гг. наполнена бесконечными издевательствами над беззащитными эмигрантами. И поначалу восторженное отношение к японцам как к «ярым антикоммунистам» быстро сменилось недоумением, страхом и ненавистью. Интересно взглянуть на один пример того, как менялись эти поначалу дружеские взгляды. По данным очевидцев, один русский шофер, посадив японку и довезя ее до места назначения, по-отечески сказал ей: «Вылезай, кума!» За это он был арестован. Японка посчитала, что он специально оскорбил ее, так как по-японски «кума» означает медведь[1430].
