Бандиты - Эрик Хобсбаум
Таким образом, если мы хотим понять социальный состав бандитов, нам нужно в первую очередь обратить внимание на ресурсы мобильности крестьянского общества.
Первый и, вероятно, самый важный источник свежей силы для бандитов обнаруживается в тех сельских средах, где имеется относительно небольшой спрос на рабочую силу, либо они настолько бедны, что не могут занять все свое трудоспособное население; другими словами, это перенаселенные сельские края.
Скотоводческие экономики, гористые районы с бедной почвой (одно с другим часто сочетается) порождают постоянное перенаселение такого рода, которое в свою очередь в традиционных обществах развивает свои институционализирующиеся методы высвобождения излишков давления: сезонную эмиграцию (как в Альпах или в кабильских горах Алжира), воинский призыв (в Швейцарии, Албании, Корсике, Непале) или разбой и бандитизм. Тот же эффект может вызывать минифундизм (то есть преобладание хозяйств, слишком маленьких, чтобы прокормить семью). То же, и даже по более очевидным причинам, может вызывать и безземелье.
Сельский пролетариат, безработный большую часть года, мобилизуем, в то время как крестьяне — нет. Из 328 «разбойников» (или, скорее, сельских повстанцев и партизан), чьи дела рассматривались в 1863 году апелляционным судом в Катандзаро (Калабрия, Италия), 201 характеризовался как батрак или поденный работник, только 51 как крестьянин, 4 как земледельцы, 24 как ремесленники{32}. Очевидно, что в таких условиях жизни не только множество людей готово сорваться с места, но они вынуждены искать себе другие источники заработка. Вполне естественно в подобных случаях, что некоторые из них становятся бандитами. Типичными зонами для роста такого беззакония чаще всего становятся горные и в особенности пастушеские области.
Даже с учетом всего сказанного, не все в таких областях одинаково склонны перейти за границы закона. Однако всегда находятся группы населения, чьи социальные позиции обеспечивают им необходимую свободу действий. Самой важной из них является возрастная группа молодых мужчин в интервале между половозрелостью и женитьбой, то есть до приобретения полноценного груза семейных обязательств, который начинает пригибать спину к земле. Мне рассказывали, что в тех странах, где легко доступен односторонний развод, таким периодом относительной свободы становится промежуток между уходом от жены и новой женитьбой. Но, как и в аналогичной ситуации с вдовцами, это становится возможным только при отсутствии маленьких детей, за которыми нужно присматривать, либо при готовности родственников взять заботу о них на себя.
Даже в крестьянских общинах юность — это фаза независимости и потенциального бунта. Молодежь, часто объединяющаяся (формально или неформально) в возрастные группки, может перемещаться от работы к работе, драться и бродяжничать. Szégeny légeny («бедные парни») венгерских равнин были такими потенциальными разбойниками, которые, хотя и не прочь увести лошадь-другую, были достаточно безобидны поодиночке, однако, объединившись в банды по двадцать-тридцать человек со своим лагерем где-нибудь в заброшенном месте, легко переходили к бандитизму.
«Подавляющее большинство» бандитов-новобранцев в Китае были юношами, потому что «краткий период до того, как они примут на себя тяготы брака и семейной жизни, был для них временем наибольшей свободы, равной которой у них никогда не было и уже не будет». Поэтому тридцатилетие было тем порогом, после которого бандит был вынужден бросать свое ремесло и где-то оседать, а мужчины не из бандитов, которые не смогли жениться и перейти к оседлому образу жизни, почти не имели шансов выйти из этого маргинального положения{33}. Стоит также добавить, что их число еще более увеличивалось выборочным детоубийством в отношении новорожденных девочек, что могло приводить, в некоторых районах Китая, к двадцатипроцентному превышению мужской численности над женской.
В любом случае нет никаких сомнений, что типичным бандитом всегда был молодой мужчина и его современный аналог, например, колумбийские партизаны 1990-х годов, почти все от 15 до 30 лет{34}. Две трети бандитов в Базиликате в 1860-е годы были младше 25 лет. Сорок пять из пятидесяти пяти бандитов в Ламбаеке (Перу) были холосты{35}. Диего Коррьентес, классическая бандитская легенда Андалусии, погиб в 24 года; его словацкий аналог, Яношик, — в 25; Лампион, великий кангсейру бразильского северо-востока, начал свою «карьеру» между 17 и 20 годами; Дон Хосе (из «Кармен») — в 18. Средний возраст бандитских главарей в Маньчжурии в 1920-е годы составлял 25–26 лет. Писатели тоже могут быть наблюдательны: «тощий Мемед», герой турецкого романа о бандитах, отправляется в Таврские горы, будучи подростком.
Вторым важнейшим источником свободных мужчин является та группа населения, которая по тем или иным причинам не интегрирована в сельское общество и потому также вытесняется за его пределы, туда где начинается маргинальность и кончается закон.
Банды разбойников, процветающие в малонаселенных и бездорожных районах старой России, состояли из таких маргиналов — часто мигрантов, стремящихся в восточные и южные пространства, куда еще не добрались землевладельцы, крепостное право и правительство, в поисках того, что позднее стало сознательной революционной программой «Земли и воли». Не все добирались до своей цели, но всем нужно было чем-то жить по дороге туда. Так что беглые крепостные, разоренные вольные, беглецы с государственных и частных фабрик, из тюрем, семинарий, армии и флота, люди с неопределенным местом в обществе (такие, как поповичи) создавали или присоединялись к готовым бандам, которые также могли сливаться с местными налетчиками, из бывших пограничных общин свободных крестьян, таких, как казаки и национальные или племенные меньшинства (о казаках см. Главу 8).
В среде таких маргиналов заметную роль играли солдаты, дезертиры и бывшие служивые люди. У царя были важные причины для пожизненной (или почти пожизненной) воинской службы, так что родственники, провожая их до конца деревни, по сути их сразу и отпевали. Люди, которые возвращаются издалека, не имея ни хозяина, ни земли, несут с собой угрозу для стабильности социальных иерархий. Бывшие солдаты и дезертиры — естественный строительный материал для бандитизма. Раз за разом бандитские главари в Южной Италии после 1860-х годов характеризовались как «бывший солдат армии Бурбонов» или «безземельный батрак, ветеран». Правда, в некоторых местах такое превращение проходило нормально. Почему бы, вопрошал прогрессивный боливиец в 1929 году, мужчинам, возвращающимся с военной службы в свои поселения среди индейцев аймара, не выступать просветителями и агентами цивилизации, вместо того чтобы «превращаться в бездельников и дегенератов, а затем вставать во главе местных бандитов»?{36} Вопрос был правомерным, но совершенно риторическим. Ветераны могут быть лидерами, просветителями и деревенским активом, все социально революционные режимы используют свои армии, как кузницы таких кадров, но откуда этого можно было бы ждать в феодальной Боливии?
Лишь немногие, кроме вернувшихся ветеранов, находятся полностью (хотя и временно) вне деревенской экономики,
