Очерки истории Руси до монголов - Михаил Петрович Погодин
Роскошный обед происходил в палате Юстиниановой. Императрица сидела на высоком престоле Феофила, со снохою подле. Русская княгиня стояла в стороне до тех пор, пока прочие княжеские особы не введены были стольником. Все они поклонились императрице в землю, а гордая Ольга слегка только наклонила голову, как заметил император, и села на том месте, где стояла, за стол, за которым сидели знатнейшие придворные госпожи. Во время обеда певчие пели стихи в честь царского дома, а после представлялись разные игры.
Крещение княгини Ольги в Царьграде. Радзивилловская летопись. XV в.
В золотой палате происходил другой стол, к которому были приглашены все посланники русских князей, знатнейшие Ольгины служители, также и купцы русские.
После обеда гости были одарены подарками: племянник княгини получил 30 милиарисий, или сребренников (ценою около рубля), 8 знатнейших служителей – по 20, двадцать послов – по 12, сорок три купца – по 12; воины Святославовой дружины – по 5, шесть служителей при посланниках – по 3, а переводчик княгини – 15 милиарисий.
Когда император встал из-за стола, началось угощение сластями на осыпанных драгоценными каменьями блюдах, которыми уставлен был золотой стол в приемной палате. За него сели Константин и сын его Роман со своими детьми, царева невестка и великая княгиня Ольга. Ей подарено было еще 500 милиарисий на богатом блюде, шести родственникам – по 20, а восемнадцати знатным мужам – по 8.
Святое крещение приняла Ольга от патриарха Полиевкта, а восприемником от купели был сам император Константин. Имя наречено ей Елена, в память древней царицы, матери равноапостольного царя Константина.
Патриарх поучал ее в новой вере, поведал ей о церковном уставе, о молитве и посте, о милостыни, о воздержании тела. Наклонив голову, внимала она его учению, «стоявше аки губа напаяема».
Ольга прожила в Царьграде около двух месяцев. 18 декабря, в воскресенье, был опять обед во дворце за двумя столами: в золотой палате обедали русские, в присутствии императора, а в палате Св. Павла кушала великая княгиня с императрицею, царевой невесткой и детьми. Ольга получила в дар 200 милиарисий, посланники ее – по 20, священник Григорий – 8, шестнадцать ее родственников – по 12, восемнадцать знатных мужей по 6, двадцать два посланника по 12, сорок четыре купца – по 6, и два переводчика – по 12 милиарисий.
Собравшись в обратный путь, Ольга пришла к патриарху, прося у него благословения: «Люди мои поганы, и сын мой также. Помолись о мне, владыко, чтоб Бог сохранил меня от всякого зла». Патриарх старался убедить ее в помощи Божией и милости и отпустил в отечество.
Император одарил ее снова и простился с нею, называя ее своей дочерью, но Ольга была недовольна константинопольским приемом, наскучившим, вероятно, множеством мелочных обрядов, которым, вольная и гордая, она должна была подчиняться при греческом дворе, или оскорбившись ничтожностью даров, полученных ею от императора.
Еще в XII столетии показывали в Константинополе русским паломникам Ольгино золотое блюдо, оставленное ею в дар одной из местных церквей.
Греческое путешествие облеклось тотчас на Руси баснословными вымыслами и подало повод ко многим рассказам, свидетельствующим о том высоком мнении, какое имел народ об уме своей княгини. Говорили, что император, увидев ее, прельстился ее красотою и достоинствами и хотел на ней жениться. «Крести меня, – требовала Ольга, – а если ты не хочешь крестить, то я не крещусь». Царь исполнил ее желание, и когда хотел приступить к своему, то она возразила: «Как можешь ты жениться на мне, после того как сам крестил меня и нарек своей дочерью!» «Переклюкала меня еси Ольга (т. е. перехитрила)», – должен был он сознаться удивленный и оставил ее в покое.
Вскоре по возвращении Ольги в Киев Константин прислал к ней посольство с напоминанием о ее обещании доставить ему воинов на помощь, челядь, воск и скору, в знак благодарности за его дары. «Скажите ему, – отвечала Ольга, – если он постоит у меня столько в Почайне, сколько я стояла у него в гавани, тогда я пришлю ему, что обещала».
Великая княгиня Ольга, приняв к сердцу новое учение, обещавшее ей вечные радости, пожелала, разумеется, больше всего сделать участником их своего милого, единственного сына и начала тотчас убеждать его, чтобы он принял святое крещение, но Святослав не хотел ее и слушать. И в самом деле, ему ли, пылкому юноше, воспитанному в бранных норманнских обычаях, могли понравиться святые истины веры Христовой: он уже отведал жизни и ее сладостей, душа и тело его жаждали тревог и деятельности, он мечтал только о кровавых сечах и пирах за столом Одиновым, в чертогах Валгаллы, где ожидают храбрых прекрасные девы. Закон мира, терпения, воздержания был противен Святославу так же, как и буйным его товарищам, которые видели в нем осуждение всего, чем мила и дорога им была жизнь, и потому презирали всегда тех, кто оставлял веру отцов своих. Напрасно твердила ему Ольга: «Сын мой, я познала Бога и радуюсь; и ты будешь радоваться, если познаешь Бога». «Дружина будет смеяться надо мною, – прерывал ее нетерпеливый Святослав, – как мне принять закон одному?» «Все окрестятся, лишь бы ты начал», – возражала с неудовольствием Ольга, но юноша отворачивался от нее с досадой, сердился и продолжал творить «норовы поганские», для него любезные.
Тяжело было матери, горячо любившей сына, видеть, как мало он обращал внимания на ее увещания и просьбы; страшно было ей думать, что ожидает его в будущем свете, теперь перед ее глазами открывшемся, за такое слепое упорство; но делать было нечего. Затаив грусть в сердце, она умолкала, печальная, и возлагала всю надежду на Бога: «Если Бог хочет помиловать род мой и землю Русскую, то возложит им на сердце обратиться к нему, как возложил и мне», – так думала Ольга и молилась за сына «по вся дни и нощи», говорит летописец, «кормящи сына до мужества его и до возраста его».
А он, возросший и возмужавший, позабыл вовсе о ее наставлениях: он думал только о битвах и тотчас начал «собирать вои многи и храбры, легко ходя, аки пардуст», посылая сказать племенам, на кого собирался: «Хочу на вас ити».
Стан его не походил на прежние: обоза за ним не следовало, шатров не имел он никогда, а спал на голой земле, положив под себя войлок, с седлом в головах. Котлов с ним не бывало, и мясо не варилось: на углях пек он, что ему попадалось – конину, зверину или говядину, и ел, «потонку изрезав». Так жил он, так жили и все его воины.
С какой же страны начать ему
