Евгений Кукаркин - Все для будущей войны (Полигон - II)
- Митрофан Иванович. Митро...
У него тоже лицо неузнаваемо, также струйки крови. Никакого движения.
- Кто-нибудь есть живой? - ору я. - Отзовитесь.
За пультом зашевелилась голова оператора, он как пьяный поднял ее и тупо посмотрел по сторонам, зашевелился еще один оператор. Он сорвал наушники и долго протирал виски.
- Что со мной, где я? - недоуменно смотрит он на меня.
- Помогите мне.
Один ничего не понимает, другой отрывается и шатаясь идет ко мне. Мы начинаем искать... живых.
Только через три часа пришла помощь. Мои призывы по радио, по телефонам не сразу доходили до людей. Медики долго пытали меня, куда подъехать, дежурный офицер у командующего, никак не мог его найти и когда они приехали, мы уже смогли отсортировать живых от мертвых.
Врачиха тампоном стирает с моего лица кровь.
- Как голова?
- Звенит, как пустой чугунный котел.
- Я вам дам таблетки. Раздавите их зубами и проглотите. Вы и еще два оператора еще хорошо отделались, остальные операторы в тяжелом состоянии отправлены в больницу, я предполагаю, что у вас были наушники и это как то спасло...
Я жую противные таблетки и кислый вкус остается во рту.
- А как остальные?
- У кого не было наушников погибли, а вон те двое по-моему помешались.
Она указывает пальцем на носилки. Я узнаю на одних Виктор Сергеевича, на других - незнакомого военного. Глаза их открыты, а губы шевелятся.
- Вам, все равно надо обратиться к врачу. В правом ухе сильно кровоточит. Как бы не лопнула перепонка. Возьмите марлю, прикладывайте...
Врачиха стала собираться.
- Вы сейчас куда?
- Туда, в глубину леса, там тоже стягиваются машины. Как передали из диспетчерской, у какого то ДОТа много погибших и пострадавших солдат.
Она уходит, а я все разеваю рот, пытаюсь уменьшить звон в ушах.
Неожиданно в пультовой появляется фигура командующего.
- Вы в состоянии говорить? - обращается он ко мне.
- Да.
- Вы один из инженеров, проводивших запуск?
- Да.
- Объясните, что произошло...
Комиссия прилетела на следующий день. Я долго им рассказывал как производились испытания и что получилось.
- Скажите, а об изменении чертежной документации вам что то известно? спрашивает меня генерал из технической академии.
- Нет. Но нам перед пуском прислали изделие И-113М вместо И-113 и причем оно по весу было больше указанного на пятьсот грамм. Руководитель испытаний сразу заметил это и доложил мне. Я за разъяснением обратился к моему руководителю Мирон Ивановичу, на что тот ответил, что действительно, неделю назад прислали изменения в проект и он у него в сейфе и ничего такого... там нет. Он так и не передал мне эти документы.
- Это не этот документ? - он протягивает мне бумаги.
- Может быть они. Я их тогда не читал.
Генерал качает головой.
- Если бы вы тогда прочли их, тогда цель выбирали бы на расстоянии 35 километров вместо 10.
Я уже все понял.
В газетах появилась в траурной рамке извещение о гибели группы генералов и видных конструкторов в авиакатастрофе. Среди фамилий мой начальник и зам министра. Даже здесь соврали...
Комиссия отпустила меня, дав две недели подлечиться после этих жутких испытаний. В военном городке, который был от взрыва километров за 40, жители только слышали в ушах какой то визг, но там никто не пострадал. Я собрал вещички, выписался у коменданта и пошел к проходной. Большой траурный плакат висел на воротах. Среди фотографий, начальник полигона, его заместитель, капитан Самсонов, другие солдаты и офицеры, а вот и наши ребята: Вырви Глаз, Игорь Колыванов, который сжег гостиницу... Сгорбившаяся женщина, в накинутой черной шали, стояла перед плакатом и пыталась сбоку прицепить маленький букетик цветов.
- Тамара.
Женщина резко повернулась ко мне.
- Андрей Иванович..., - она обняла меня, - хоть вы то живы...
И заплакала навзрыд по бабьи.
- ... Его уже не возвратишь...
- Я понимаю..., - она вытерла слезы. - Вы сюда не вернетесь?
- Думаю, что да.
- Передайте Маше привет, если ее увидите. Видите как жизнь скоротечна, женитесь на ней, не тяните резину... Она любит вас...
- Я это знаю.
Знаю и то, что полигон тоже уже отнял от нее прекрасную надежду на лучшую жизнь.
За воротами долго ждал автобус и сразу же поехал в Горький, тем более до города два часа езды по шоссе.
Маша очень обрадовалась приезду.
- Ты надолго?
- На две недели.
- Неужели отпуск?
- Что то такое.
- А меня Константин Георгиевич перевел на жесткий курс лечения. Он надеется, что я могу вытянуть...
- Я в этом и не сомневался, а потом мы с тобой поженимся, сыграем грандиозную свадьбу.
Мысленно я представил, как за белым столом стоят рюмки с водкой покрытые хлебом, а рядом пустые стулья. Это места Игоря Колыванова, это Валерки - Вырви Глаза, это Сашки , что погиб при пожаре, это Миры - все наши друзья, которых надо пригласить на свадьбу и которых уже нет...
- Ты не шутишь?
Маша висит на мне и визжит. На шум вылетает сестра.
- Маша, ты чего?
- Агния Кирилловна мы женимся. У меня будет свадьба. Представляете, свадьба. Я буду в белом платье и Андрюшка понесет меня на руках...
- Господи, а я то испугалась. Мир вам и счастья, дети мои.
- Я думаю, что если Маше ничего не помешает, - это мне говорит Константин Георгиевич, - то есть надежда, что через месяц ее состояние будет вполне удовлетворительное и она может пойти на поправку. Мы сейчас связались с Дрезденом и получили препараты немецкого ученого Рудольфа Крамера, которые постепенно очищающие клетки печени, уже есть первые результаты, наблюдаются изменения в крови.
- Я очень вам благодарен. У меня к вам еще просьба. Не могли бы вы найти и мне врача. Я подвергся звуковой обработке и у меня в ушах периодически стоит звон.
Он подходит ко мне рассматривает уши.
- Одно ухо у вас полно крови, там целая пробка из крови. Как вы еще слышите? Вот что, голубчик, сейчас же к профессору Агапову, он в этом же корпусе, на первом этаже. Я ему позвоню, чтобы он вас принял...
Агапов долго ковырялся в моих ушах, потом вытащив пробку сказал.
- Вам надо лечиться, молодой человек.
- У меня свободны почти две недели.
- Хорошо, я положу вас в свое отделение. За вас очень ходатайствовал Константин Георгиевич, а я его должник.
Так я тоже попал в больницу. Зато Маша всегда рядом, на третьем этаже.
В больнице продержали не две недели, а полтора месяца. Почти вместе с Машей выписали на волю. У нее более менее все в порядке, а я все таки, потерял слух на одно ухо.
Москва встретила нас неприветливо. Шел снег, на улицах снежная каша . У меня ноги вымокли сразу, Маша легко одета и щелкает зубами.
- Ск-о-о-ро? - спрашивает она.
- Сейчас. Вот наш и дом. Невеста не должна входить в дом своими ногами, придется взять тебя на руки.
- А... вещи...
- Держи их в руках.
В квартире чувствуется отсутствие хозяина. Маша сбрасывает вещи на пол.
- Все, отпусти меня.
- Ну нет. Я тебя прямо в ванную, разогреваться.
- Прямо в одежде?
- Мы с тобой еще не совсем дикари, конечно разденемся...
В отделе кадров министерства быстро нашли мою карточку.
- Где вы так долго пропадали? - спросил кадровик.
- Я болел, был в больнице.
- Ах, да. Вы же попали в трагедию. Так, так. Мы уж вас совсем потеряли. Как ваше здоровье?
- Нормально. У меня есть справка с больницы, что я здоров. А вот закрытый бюллетень.
-Это хорошо. По поводу вашей работы.... Тут в вашем деле есть одна бумага, это ваше заявление с просьбой об увольнении с предприятия. Покойный Митрофан Иванович оставил на нем резолюцию: "ОК. Ни в коем случае не увольнять, оставить для дальнейшей работы..." Мы еще не обсуждали вашу кандидатуру на вакантные места. Раз вы появились, то все примем к сведению.
- Так что мне сейчас делать?
- Ждите. У вас есть телефон?
- Есть.
Я называю номер. Кадровик сверяет с карточкой.
- Не изменился. Я позвоню.
Через день, в нашей квартире зазвонил телефон. Хорошо еще, что мы с Машей никуда не ушли. Это кадровик просил меня завтра подойти на прием к министру, к 11 часам утра.
Министр торопливый человек. Он все делает на ходу. Складывает бумаги в портфель, пьет кофе, просматривает почту и кипу документов, а также разговаривает со мной.
- Вы уж извините меня, Андрей Иванович, я очень спешу, надо еще много дел завершить сегодня. Когда был жив Митрофан Иванович, он много мне о вас говорил и весьма хорошие вещи. Я рад, что вы вылечились и хочу предложить вам должность вашего бывшего директора Мирон Ивановича. Партийные органы не возражают.
- К сожалению, я не могу согласиться.
У министра произошел сбой в делах. Все замерло.
- Как это не соглашаетесь?
- Я не могу уже там работать. Слишком тяжелы воспоминания...
- Понятно. Будем считать, что это серьезный повод. Тогда заместителем главного конструктора в КБ приборостроения пойдете?
