Артур Конан-Дойль - Повести и рассказы разных лет
- Но, приятель, разве так трудно сказать, что там у вас готово на кухне?
- Даже с этим я ничем не могу вам помочь. Однако не сомневаюсь, что трактирщик рассеет все наши недоумения, - и он позвонил в колокольчик, после чего с кухни послышался голос, и перед нами возник хозяин трактира.
- Что бы вы хотели заказать? - осведомился он.
Я подумал о наставнике и попросил принести холодный свиной окорок, пиво и чай, чтобы запить мой обед.
- Вы сказали пиво и чай? - переспросил явно удивленный трактирщик.
- Ну да.
- Двадцать пять лет я держу это заведение - и впервые слышу, чтобы у меня просили пиво и чай! - покачал он головой.
- Джентльмен шутит, - вмешался человек в лоснящемся сюртуке.
- Или, может... - многозначительно пробормотал немолодой человек в углу.
- Что - может, сэр? - раздраженно обернулся я.
- Ничего, - буркнул он, - ничего. - Было что-то странное в этом человеке - том, кому я рассказывал о Дафидд-ап-Гвилине.
- Так вы, значит, шутите, - сказал хозяин.
В ответ я спросил его, читал ли он книги моего наставника, Джорджа Борроу. Ну да, он их, конечно, не читал. Так вот, прочти он от корки до корки эти пять томов, он не обнаружил бы в них ни намека на шутку. Более того, прочти он их, он, конечно бы, знал, что достопочтенный наставник имел обыкновение запивать пиво чаем. Тут я поймал себя на мысли, что ни в сагах, ни в енглинах [Особая стихотворная форма в древнеанглийской поэзии.] бардов я не встречал никаких упоминаний о чае. Посему, покуда хозяин ушел на кухню заниматься моей трапезой, я прочитал честной компании ту исландскую стащу, которая славит пиво Гуннара, длинноволосого сына Гарольда Медвежатника. Затем, так как этот язык кое-кому здесь мог быть незнаком, я прочитал собственный перевод, оканчивающийся строчкой:
Коль пиво легкое, пусть будет тяжек кубок, им налитый.
Потом я поинтересовался у присутствующих, ходят ли они в часовню или в церковь. [Т. е. - исповедуют они католичество или англиканство.] Этот вопрос крайне их озадачил - особенно странного человека в углу, с которого я не спускал глаз. Я проник в его тайну: недаром, когда я глянул на него, он постарался спрятаться за массивными напольными часами.
- Так церковь или часовня? - повторил я свой вопрос.
- Церковь, - вымучил он из себя.
- Какая церковь? - уточнил я.
Он еще глубже уполз в свою нишу за часами.
- Сроду мне не задавали таких вопросов, - пробурчал он.
Тогда я дал ему понять, что знаю его секрет.
- Не сразу Рим строился, - процитировал я поговорку.
- Хи! Хи! - хохотнул он.
Стоило мне немного отвернуться, как он высунул голову из-за часов и покрутил пальцем у виска. То же самое сделал и человек в засаленном сюртуке, стоявший рядом с холодным камином.
Поедая холодную свиную ногу - может ли быть лучшее кушанье - разве что баранина с каперсами? - и потягивая попеременно то чай, то пиво, я поведал присутствующим, что достопочтенный наставник прозвал это блюдо "блаженством честняги Гарри", ибо заметил, что оно в большой чести у предпринимателей из Ливерпуля. С этим рассказом на устах - да со стихом или двумя из Лопе де Вега - я покинул трактир "Роза и Корона", предварительно рассчитавшись с хозяином. Я был уже в дверях, когда он окликнул меня и спросил мое имя и адрес.
- Зачем? - удивился я.
- А вдруг с вами что случится? - пожал плечами хозяин.
- С чего бы это со мной должно что-нибудь случиться?
- Ну, знаете, как оно... - смешался трактирщик. Я так и оставил его в недоумении стоять на пороге "Розы и Короны" и, выходя, расслышал последовавший вслед за этим взрыв смеха. "Вот уж, воистину, - подумалось мне, - не в день строился Рим."
Пройдя по главной улице Свайнхерста, - я убедился, что состояла она исключительно из деревянных домишек в старинном стиле, - я выбрался на сельскую дорогу, где и продолжил свои поиски приключений, ибо, по словам наставника, дорожные приключения для тех, кто их ищет - все равно, что спелые ягоды ежевики на обочинах Англии. Перед отъездом из Лондона я успел взять несколько уроков бокса, а поэтому не без основания полагал, что у меня есть неплохой шанс, встретив какого-нибудь путника, чьи телосложение и возраст предрасполагали померяться силами, попросить его снять пальто и в доброй старой английской манере разрешить наши с ним разногласия. Я стоял у перелаза через живую изгородь, поджидая какого-нибудь прохожего, когда на меня накатил приступ дурноты, вроде тех, что мучили наставника в джунглях. Я схватился за балку, служившую перелазом - сделана она была из доброго английского дуба. Кто возьмется описать, сколь ужасны такие приступы! Я думал об этом, в то время как мои руки обвивали балку. Пиво всему виной или чай? Или хозяин трактира был прав - он и еще этот, в черном засаленном сюртуке, что среагировал на жест странного человека в углу. Но ведь наставник пил чай с пивом. Да, однако наставника тоже мучили приступы. Размышляя об этом, я держался за балку, сделанную из честного английского дуба. С полчаса меня мутило. Когда приступ прошел, я чувствовал себя вконец ослабевшим - и все не решался отпустить дубовую балку.
Я все еще стоял у перелаза, где меня скрутил приступ, когда услышал позади шаги и, обернувшись, увидел тропинку, тянувшуюся через поле вдоль дальней стороны изгороди. Навстречу мне по тропинке шла женщина, и тут же стало ясно, что она - из цыган, о которых так много писал наставник. Приглядевшись, я смог различить вдали дым костра, поднимавшийся над маленькой лощиной, - он указывал, где остановился ее табор. Женщина была среднего роста: ни высокая, ни низкая, лицо ее, покрытое загаром, усыпали веснушки. Должен признаться, что я не решился бы назвать ее красавицей, но не думаю, что кому-нибудь, кроме наставника, столь везло, чтобы встретить на английской проселочной дороге действительно красивую женщину. Какова бы ни была моя незнакомка, я должен был показать себя наилучшим образом. По счастью, я знал, как следует обращаться к женщинам в таких ситуациях: много раз я мысленно представлял себе эту смесь вежливости и доверительности, которая только и приемлема в таких случаях. Поэтому, когда незнакомка подошла к перелазу, я протянул руку и помог ей перебраться.
- Как говорил испанский поэт Кальдерой? - воскликнул я. - Не сомневаюсь, что Вы читали строки, которые по-английски звучат следующим образом:
Молю, о дева, - разреши
Сопровождать тебя в пути.
Женщина залилась румянцем, но промолчала.
- А как же цыганские напевы и цыганские чары? - продолжал я.
Она отвернулась, все так же храня молчание.
- Хоть я и не принадлежу к кочевому народу, - заметил я, - кое-что из цыганских песен я знаю, - тут я во весь голос напел куплет:
Колико, колико сауло вер
Апопли то фермер кер.
Сбрую у него возьми,
Мула у него сведи.
Женщина рассмеялась, однако так ничего и не сказала в ответ. Ее поведение навело меня на мысль, что она - из тех, кто зарабатывает на жизнь предсказаниями, - наставник писал, что цыгане называют их "каркуньи".
- Ты - каркунья? - спросил я.
Она легонько шлепнула меня по руке.
- Ну ты и бочонок с пивом, - объявила она.
Этот шлепок доставил мне удовольствие - я тут же вспомнил несравненную Беллу.
- "Ну что ж, давай, зови Верзилу Мелфорда", - произнес я, вспомнив выражение, которое, как утверждал наставник, используют цыгане для обозначения потасовки.
- Отстань ты от меня, прилипала! - выкрикнула женщина и ударила меня во второй раз.
- Ты - милейшая женщина, - объявил я. - Глядя на тебя, я вспомнил Грюнделлу, дочь Хьялмара, который украл у короля Исландии золотой кубок.
Казалось, мои слова ее рассердили.
- Выбирайте-ка слова, молодой человек, - в голосе ее звучало неподдельное возмущение.
- Но я же не имел в виду ничего плохого, Белла. Я просто сравнил тебя с той, о которой говорят, что глаза ее сияли, словно солнце на вершине айсберга.
Похоже, что после этого объяснения она сменила гнев на милость, потому что по лицу ее скользнула улыбка.
- Меня зовут не Белла, - пробормотала она наконец.
- А как же?
- Генриетта.
- Королевское имя! - воскликнул я.
- Ну-ну! - дожала плечами женщина.
- Так звали королеву, сидевшую на троне рядом с королем Карлом. Это о ней поэт Уоллер (пусть баски не слишком чтят наших поэтов, но, как бы там ни было, в Англии тоже есть стихотворцы!) сказал:
Что королевой рождена - на то Господня воля.
Мы можем это лишь признать - такая наша доля.
- Да уж! - пожала плечами женщина. - Чего бы вы хотели!
- А коль так, и я доказал вам, что вы - королева, вы, конечно, дадите мне чумер, - так называется поцелуй на цыганском наречии.
- Я вам сейчас в ухо дам, - заявила на это моя собеседница.
- Тогда давайте бороться, - предложил я. - Если вы повалите меня на землю, я расплачусь за поражение, научив вас армянскому алфавиту. Как известно, любой алфавит мира свидетельствует о том, что все наши буквы произошли от греческих, Ну а если я повалю вас, вы дадите мне чумер.
