Артур Конан-Дойль - Повести и рассказы разных лет
Я сидел напротив незнакомца, и отблеск огня падал на его благородные черты, отражаясь в глубине огромных, страстных глаз. Да, странное это было бдение, и я никогда его не забуду. Во время моих странствий я разговаривал со многими мудрецами, но никто не производил на меня такого впечатления.
И все же многое из его беседы казалось мне странным и непонятным, хотя, как вам известно, я говорю по-арабски как настоящий араб, Да, это был необычный разговор. Порой незнакомец говорил как несмышленый ребенок, порой - как страстный фанатик, а иногда казался мне пророком или философом. Он рассказывал истории о демонах, чудесных видениях, о проклятиях - такими рассказами старухи вечерами развлекают детей. Но были и другие рассказы: он вещал мне с горящими глазами, как беседовал с ангелами о помыслах Создателя, о конце мира. И я смутно чувствовал, что нахожусь в обществе не простого смертного, а человека, который является посланцем свыше.
Видимо, были причины, почему он отнесся ко мне с таким доверием. Он видел во мне посредника, который потом отправится в Константинополь и в Римскую Империю. Вероятно, он надеялся, что подобно тому, как Святой Павел принес в Европу христианство, я принесу его учение в свой родной город. Увы! Каково бы ни было его учение, боюсь, апостола из меня не выйдет - я скроен из другого материала. И все же в ту долгую ночь в Аравии он от всей души стремился обратить меня в свою веру. У него была с собой священная книга, написанная, как он уверял меня, со слов ангела. Он записал эти слова на табличках из кости, и теперь они находились в сумке, притороченной к седлу одного из верблюдов. Он прочел мне некоторые главы. Но хотя заповеди были хороши, язык, которым они излагались, показался мне диким и странным. Были мгновения, когда я едва сдерживался. Жесты его были величавы и обдуманны, и в эти минуты трудно было представить, что передо мной всего лишь странник, ведущий караван верблюдов, а не один из величайших людей на земле.
- Когда Бог даст мне достаточно сил - а это будет через несколько лет, - заявил он, - я объединю всю Аравию под своими знаменами. Затем я распространю свое учение в Сирию и Египет. Когда я сделаю это, то отправлюсь в Персию, и пусть выбирают: вера или меч. Покорив Персию, нетрудно будет победить и Малую Азию, а потом я направлюсь в Константинополь.
Я закусил губу, чтобы не рассмеяться.
- И сколько же пройдет времени, пока твои победоносные войска достигнут Босфора? - осторожно осведомился я.
- Такие вещи в руках Божьих, а мы - лишь Его рабы, - ответил он. Может статься, я уйду из мира прежде, чем мне удастся закончить начатое. Но прежде чем умрут наши дети, все, о чем я говорю тебе, сбудется. Посмотри на эту звезду, - добавил он, указывая на яркую планету, горящую прямо у нас над головами. - Это символ Христа. Посмотри, как ясно и спокойно она сияет, как его учение, как вся его жизнь, А вот эта звезда, - продолжил он, протягивая руку к туманной звезде над горизонтом, - моя, и она говорит о войне, о каре, которая постигнет грешников. Но обе звезды - это звезды, и каждая делает то, что предопределено Аллахом.
Да, вот о чем я вспомнил сегодня, глядя на эту звезду. Красная, яростная, она все еще сияет на юге, и я вижу ее так же ясно, как в ту ночь, в пустыне. Наверное, там, под этой звездой, бродит по свету тот человек. А может быть, его зарезал какой-нибудь фанатик - собрат по вере, или он пал в стычке между дикими племенами. Если так, то это - конец моей истории. Но если он еще жив... Было в его глазах и во всем его облике нечто такое, что заставляет меня думать, что Магомет, сын Абдуллы, - так его звали - еще скажет миру о себе и о своей вере.
1911 г.
Эпигон Джорджа Борроу
"Такое просто-напросто невозможно: люди этого не выносят. Уж я-то знаю - пытался."
Отрывок из неопубликованной рукописи о Джордже Борроу и его сочинениях.
[Джордж (Генри) Борроу(1803-1881) - писатель, переводчик, лингвист и путешественник. Знал более десяти языков. В юности некоторое время странствовал с цыганами. В 1833-35 гг. выполнял обязанности представителя Библейского общества в Санкт-Петербурге. Позже занимался аналогичной деятельностью в Испании, распространяя там протестантский перевод "Библии", за что несколько раз подвергался кратковременному тюремному заключению. Популярность пришла к Борроу после опубликования романов "Лавенгро" (1851) и "Цыганский барон" (1857), во многом носящих автобиографический характер. Издал словарь цыганского языка. С детства страдал нервными расстройствами.]
Воистину, я пытался - и мой опыт, может статься, кого-то заинтересует. Я ушел в мир Джорджа Борроу с головой, особенно увлекли меня его "Лавенгро" и "Цыганский барон", - я позаботился о том, чтобы подчинить мои мысли, речь, стиль поведения манере мастера - и вот однажды погожим летним днем я отправился вести жизнь, о которой читал. Так я оказался в Сассексе, на проселочной дороге, ведущей от железнодорожной станции к деревушке Свайнхерст.
Я шел, скрашивая прогулку тем, что перебирал в памяти всех основателей графства - начиная с Сердика, грозы морей, грабителя морестранников, и Эллы, его сына, который, по словам барда, был на наконечник копья выше любого великана в своей дружине. Я дважды упомянул об этом, беседуя с крестьянами, встретившимися мне на дороге. Один из них, тощий верзила с веснушчатым лицом, бочком проскользнул мимо меня и торопливо припустил к станции. Другой, ростом поменьше, а годами постарше, стоял, завороженно слушая, как я цитировал ему тот отрывок из саксонской хроники, что начинается фразой: "И пришел Лейа и привел сорок четыре больших корабля - и люди той земли выступили против него." [В 447 г. саксы под предводительством короля Лейи (в других написаниях - Элла - Aelle) высадились на юго-восточном побережье Англии и, разбив бриттов, основали там собственное королевство. Отсюда название графства - Сассекс.] Я как раз объяснял ему, что хроника эта частью написана монахами Сент-Олбани, продолжение же ее создано в монастыре Петерборо - но тут он вдруг шмыгнул в калитку и скрылся из виду.
Деревенька Свайнхерст представляет собой длинную вереницу деревянных домишек, выстроенных в раннеанглийском стиле. Один из них был чуть повыше остальных - облик его и висевшая над входом вывеска свидетельствовали, что это - деревенский кабачок, и я направил свои шаги к нему, ибо с того самого момента, как я покинул Лондон, во рту моем не было ни росинки, У входа стоял крепыш пяти футов и восьми дюймов роста, в черном плаще и сероватых панталонах - я обратился к нему в манере мастера:
- Почему корона и роза? - поинтересовался я, указывая на висевшую над нашими головами вывеску.
Он как-то странно на меня покосился. Отмечу, что его поведение в целом произвело на меня весьма странное впечатление.
- А что? - спросил он, чуть подаваясь назад.
- Это же королевская эмблема, - ответил я.
- Ну да. А чем еще может быть корона?
- А вы хоть знаете, чья она?
- Простите, пожалуйста, - пробормотал он, пытаясь пройти.
- Чья корона? - спросил я настойчивее.
- Откуда ж мне знать?
- Но ведь на ней роза! - воскликнул я. - Роза, символ Тюдоров, Первый из них, Тюдор-ап-Тюдор, спустился с Уэльских гор - и его потомки по сей день сидят на английском троне. [Династия Тюдоров правила Англией с 1485 по 1603 гг. Изначально род Тюдоров владел землями в Гвинедде и южной части Уэльса.] Тюдор, - продолжал я, протискиваясь между незнакомцем и дверью трактира, хотя, казалось, он не прочь был войти первым, - принадлежал к тому же роду, что и Оуэн Глендовер, знаменитый предводитель разбойников, которого ни в коем случае не следует путать с Оуэном Гвинеддом, отцом Мэдока Морского, - о том бард сложил знаменитый енглин, который на гэллике звучит как...
Я уже собирался процитировать знаменитые строки Дафидд-ап-Гвилина, когда этот человек, смотревший на меня, покуда я говорил, пристально и как-то чудно, оттер меня плечом и вошел в трактир.
- Судя по всему, я действительно приехал в Свайнхерст, - недаром название означает "свиная роща", - намеренно громко сказал я вслед невежде. С этими словами на устах вслед за незнакомцем я вступил в трактир и обнаружил, что мой не отличающийся вежливостью собеседник уже пристроился в углу, рядом с огромным креслом. Еще четыре типа наиразличной наружности пили пиво за центральным столом, а небольшого роста человечек, весьма подвижный, в черном лоснящемся сюртуке, судя по всему, много на своем веку повидавшем, стоял у холодного камина. Решив, что это и есть хозяин трактира, я поинтересовался, чем здесь можно пообедать.
Он усмехнулся и объявил, что вряд ли сможет ответить на мой вопрос.
- Но, приятель, разве так трудно сказать, что там у вас готово на кухне?
- Даже с этим я ничем не могу вам помочь. Однако не сомневаюсь, что трактирщик рассеет все наши недоумения, - и он позвонил в колокольчик, после чего с кухни послышался голос, и перед нами возник хозяин трактира.