Сергей Павлюченков - Крестьянский Брест, или предыстория большевистского НЭПа
Вскоре произошла последовательная ликвидация всех частей старой армии в бывшей столице. Таким же бесславным был конец и рабочей Красной гвардии. Национализация и экспроприация предприятий привели к тому, что они оказались на государственной дотации. Само же государство, не имея доходов, увеличило эмиссию, рубль упал в цене, развал производства привел к безработице. Красногвардейская атака на капитал закончилась такой же красногвардейской атакой на советскую администрацию. Вооруженные отряды Красной гвардии, выполнившие свою историческую миссию, стали представлять угрозу для новой власти и были ликвидированы. 17 марта в Петрограде по всем районным Советам было объявлено, что Красная гвардия распускается, а желающие могут записываться в Красную армию[76]. Начальника штаба Красной гвардии И. Н. Корнилова арестовали[77]. Старый счет был закрыт, начинался новый период революционных завоеваний.
Глава II
Метаморфозы ленинской политики
Компромисс: с буржуазией или крестьянством?
Москва к весне 1918 года представляла собой несравненно более спокойное место, чем Петроград. Важно отметить, что в конце 1917 и первые месяцы 1918 года так называемая Московская область, в которую входили губернии Центральной России, была достаточно автономна от Петрограда и Совнаркома и фактически имела свое отдельное правительство. Случалось, Президиум Моссовета принимал постановления, где прямо указывалось Совету Народных Комиссаров на «недопустимость вмешательства Петрограда в распоряжения Московского Совета РСиКД»[78].
Расстрел в Москве Красной гвардией манифестаций рабочих 5 января, а также кровавое побоище 9 января 1918 года[79] несколько отрезвили большевистское руководство Моссовета, и в дальнейшем оно предпочитало проводить более мягкую политику в отношении оппозиционно настроенных рабочих и их партий. Президиум Моссовета не поощрял расстрелы красногвардейцами на месте воров и спекулянтов, отрицательно относился к практике повальных обысков и реквизиций продовольствия у обывателей и вообще как-то пытался сдержать волну анархии и беззакония. Трений у московских большевиков с Областным продовольственным комитетом было мало, старые московские продовольственники не имели серьезных оснований для забастовок и саботажа и продолжали добросовестные попытки в условиях всероссийского развала обеспечить Москву продуктами. А. И. Рыков, ставший во главе продовольственного ведомства в правительстве Московской области, оказался способным руководителем и в течение февраля — марта сумел наладить товарообмен с Югом и так поставить снабжение Москвы, что там уже всерьез подумывали о существенном увеличении пайка населению.
Словом, даже несмотря на то щекотливое обстоятельство, что московская большевистская организация давно превратилась в гнездо оппозиции и даже один раз вынесла недоверие ЦК партии, пошедшему на заключение мира с немцами, Москва с ее Кремлем представлялась Ленину более безопасным местом для передышки после «петрограда» и «бреста» и для подготовки нового этапа социалистической революции. Относительное затишье весны восемнадцатого не сняло важнейших проблем революции и гражданской войны. Именно в это время усилиями революционных вождей была глубоко взрыхлена почва для того смертоносного конфликта, который вскоре разольется по всей огромной территории бывшей империи.
Ленин любил напоминать, что реальная политика начинается только тогда, когда она затрагивает интересы и вовлекает десятки миллионов людей. Полузадушенная, загнанная в подполье буржуазия и красноречивая оппозиционная интеллигенция не могли составить антибольшевистского фронта для широкомасштабного вооруженного сопротивления. Для этого требовалась массовая база в слоях многомиллионного крестьянства — и она была создана.
В советской исторической пропаганде сложилась одна интересная особенность. Во все времена эпохи коммунистического строительства в СССР, по мере того, как регулярно подтверждались непопулярность и негативные последствия разного рода «форсирований», «атак», «непосредственных переходов» и тому подобного правительственного экстремизма, под влиянием общественных симпатий внимание исследователей направлялось в сторону тех сравнительно мирных этапов, когда на время затихала ярость лобовых атак, уступая немного места социальному компромиссу. В связи с этим в исторической литературе нагромоздились монбланы из разного рода интерпретаций и толкований тех немногочисленных заявлений вождей, где говорилось о компромиссах, приостановках атак, начале осад, о коренной перемене точки зрения на социализм и т. п. Из имевшегося скудного запаса наше кулинарное искусство создало огромное количество внушительных для глаза и тонко приготовленных, но малокалорийных блюд. Абсолютизация отступлений и временных слабостей большевизма росла в геометрической прогрессии, и сегодня мы имеем вокруг проблемы весны 1918 года такие завалы рухнувших монументальных вершин, что потребуются немалые усилия и время, чтобы добраться до сути и понять первоначальный смысл стратегической линии, разработанной и осуществленной Лениным после переезда из Петрограда в Москву.
В авторитарном, бюрократическом государстве политике особенно вреден яркий свет и шум, она рождается и начинает ходить в тиши зашторенных кабинетов, и первая пеленка для нее — зеленое сукно ведомственных столов. Руководство ВСНХ быстро почувствовало на себе плачевные результаты национализации промышленности и экономические последствия Брестского мира. Повседневная напряженная работа хорошо обучала дилетантов от экономики, и в ВСНХ стали серьезно задумываться о кардинальном изменении политики, о возможности некоего компромисса с буржуазией и специалистами хозяйства.
Здесь следует вспомнить одно любопытное обстоятельство, которое ранее небрежно не замечалось летописцами революции, охваченными обаянием строительства нового общества. Речь о следующем: как ни парадоксально, но российский монополистический капитализм достиг своей наивысшей точки в начале 1918 года — в разгар пресловутой красногвардейской атаки на капитал. Именно в этот период независимо от правительства и вопреки ему появляются крупные монополистические объединения — электрический трест, автомобильный трест, металлургический трест. Но «история мидян темна и непонятна», кратковременное существование этих образований еще предстоит исследовать теперь, когда они уже не кажутся столь незначительными и архаичными на фоне социальной революции, как не показались таковыми и в свое время — в марте 1918 года.
Часть руководителей ВСНХ, обескураженных нарастающим экономическим развалом, решила сделать ставку на появившиеся монополистические объединения. Сторонники союза с монополиями во главе с членом Президиума ВСНХ В. П. Милютиным (одним из «усомнившихся» наркомов в ноябре 1917) заговорили о чем-то, вроде того, что социализм надо строить под руководством организаторов трестов. Предлагали выпуск акций национализированных предприятий, из которых половина должна была принадлежать государству, а половина — финансовым капиталистам. Если же этот вариант покажется слишком смелым, то имелся другой — акции целиком принадлежат государству, но от имени предприятия выпускаются облигации, и они принадлежат финансовым капиталистам. В любом случае руководство предприятием принимают на себя представители трестов[80].
19 марта состоялось первое пленарное заседание ВСНХ, которое должно было сделать принципиальный выбор. В дискуссии наметились два возможных пути: или постепенный переход к мирному производству с сохранением капиталистических форм хозяйства, или переход к социалистической реорганизации производства ценой временного усиления хозяйственной разрухи. Милютин заявлял:
«Недостаток организаторских сил мы ощущаем в стране остро, и здесь мы должны будем бросить клич, чтобы организаторские силы, откуда бы они ни исходили, откуда бы ни выделялись, должны сейчас быть привлечены и поставлены на работу. Мы не отказываемся от использования организаторских сил из буржуазии и будем их использовать в полной мере, в какой только представится возможность»[81].
Ему возражал другой член Президиума ВСНХ Ю. Ларин, от группировки сторонников последовательной национализации. Сравнивая революционную Россию с «военным социализмом» Германии, он сказал, что там процесс организации промышленности прошел сравнительно гладко и быстро, поскольку «там он развивался под руководством буржуазии без трений в этой области, без противодействия с ее стороны, в то время как у нас этот процесс организации мог быть построен только на том, чтобы сначала сломить сопротивление капиталистического класса, всеми мерами боровшегося и протестовавшего против перехода власти в руки нового общественного класса с новыми задачами. Здесь перед нами стоял выбор или согласиться на сотрудничество… и оставить руководство производством за ними и таким образом [совершить], быть может, более безболезненно, более гладко переход страны к мирному экономическому развитию, или же хотя бы ценой некоторого временного замешательства, усиления потрясения хозяйственной жизни… взять экономическую власть в руки рабочего класса, так же как она была взята в области политической… Мы сознательно отдавали себе отчет в последствиях и решили идти хотя бы через потрясения и временное ослабление экономической жизни, хотя бы через ошибки, хотя бы ценой временных убытков для хозяйственной жизни страны к передаче руководства производством в руки самого рабочего класса, и по этому пути, как вы знаете, мы шли и намерены идти и теперь»[82].
