Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 5
Председатель. — Таким образом, поправки в этой папке всюду сделаны вашей рукою?
Крыжановский. — Да, повидимому, моею рукою сделаны. А этот манифест мною писан, предполагавшийся, но никогда не получивший осуществления. Проект народного образования, составленный кн. Святополк-Мирским и разрушенный гр. Витте.
Председатель. — Предъявлена рукопись, начинающаяся словами: «Манифест в 26 день февраля 1903 года дан».
Крыжановский. — Это мною было писано в законодательном порядке; проект изменения устава совета министров.
Председатель. — С вашими поправками?
Крыжановский. — Да, даже мною написано: «в законодательном порядке». Предполагалось, что время осуществить меру, которая впоследствии была осуществлена, разделить совет министров на два этажа: один — для совета министров, а другой — малый — для товарищей министров. Предполагалось, кажется, тогда включить особых членов совета министров без портфелей, что ныне и сделано. Это — памятная записка о материалах, которая составлялась для Думы Булыгинской.
Председатель. — Г. секретарь, занесите в протокол, что предъявлена рукопись «Материалы высочайше утвержденного совещания к изысканию путей осуществления предначертаний 18 февраля 1905 года».
Крыжановский. — Здесь указание имеется, какие материалы составлялись.
Председатель. — Это не Щегловитова рука?
Крыжановский. — Нет, не Щегловитова. У Щегловитова твердый почерк. Это, может быть, писал Ф. Д. Самарин, который, я тоже помню, представлял проект манифеста. Одним словом, это разного рода черновые материалы, которые представлялись Столыпину в 1907 году.
Председатель. — Предъявлена записка: «Вторая редакция, переписанная 19 июня, о преобразовании совета министров на основании высочайшего указа 19 сентября 1905 года».
Крыжановский. — Это в 1905 году я писал.
Председатель. — Следующая, относящаяся к проекту изложения постатейного проекта 19 июня 1905 года.
Крыжановский. — Я думаю, что слова: «было на рассмотрении его величества», не относятся к тем бумагам, которые были здесь.
Председатель. — Предъявляется рукопись: «Совет министров не есть власть исполнительная».
Крыжановский. — Это мною писано, но это просто личные мои соображения, написанные, вероятно, уже в позднейшее время.
Председатель. — Предъявляется рукопись с надписью: «С. Е. Крыжановский. Предстоящее учреждение и открытие занятий Государственной Думы». Рукопись на 94 страницах.
Крыжановский. — Позвольте мне заглянуть, тогда я могу сказать. Вот это моя отметка внизу. Написано: «составлено С. Е. Крыжановским». Подана была Булыгину, но движения не получила. Это — в 1905 году.
Председатель. — Я забыл вам задать еще один вопрос. В вашей записке я читаю, в связи с изданием акта 3 июня: «В 8 час. веч. 2 июня новый закон был утвержден его величеством, который вернул его с весьма решительной запиской». Каково было содержание этой записки?
Крыжановский. — Каково было содержание записки, я не знаю, она не была показана. Я знаю, что возвращено было с какой-то запиской, о которой Столыпин сказал, что она — весьма решительного содержания. Вероятно, она содержала указание на введение, но я не имел возможности с ней ознакомиться.
Председатель. — Где эта записка находится?
Крыжановский. — Эта записка, по смерти министра, возвращена в канцелярию; но там не было. Во всяком случае, она должна находиться в личном архиве Столыпина. Все, что было интересного, он отправил в свое имение Колноберже, где был фамильный архив его отца, в Ковенской или Курляндской губернии, в местности, занятой неприятелем; все это попало, если верить газетам, в немецкие руки.
Председатель. — Что вам известно об истории включения в число членов государственного совета на 1917 год ряда деятелей крайних правых партий, в том числе, и вашего имени?
Крыжановский. — Почему вы говорите, деятелей правых партий? Я, вообще, никогда никаких партий не признавал.
Председатель. — А вы имели какое-нибудь отношение к союзу русского народа?
Крыжановский. — Абсолютно, никогда.
Председатель. — А к съездам черносотенных организаций?
Крыжановский. — Возьмите «Русское Знамя» и посмотрите, что написано обо мне. Вы убедитесь, что я никогда не имел никакого отношения и считаю их сумасшедшими. Я думаю, соответствующие отзывы обо мне есть. Я никогда, ни к союзу русского народа, ни к другим не имел никакого отношения и в съездах никогда не участвовал.
Председатель. — Вы говорите о недавних 1916 года?
Крыжановский. — Не только; никогда не участвовал, близко к ним не подходил.
Председатель. — Так что у вас не было органической связи с правыми организациями?
Крыжановский. — Из лиц правых организаций я давно знаю Пуришкевича, ибо он долгое время служил в главн. управл. по дел. м. х. Засим я встречал Булацеля. Когда-то видел этого сумасшедшего Савицкого. На мои приемы мало ли кто являлся. Но отношений у меня не было никогда.
Председатель. — Ну, а астраханец, которого вы назвали сумасшедшим, являлся к вам по делам правых организаций?
Крыжановский. — Я помню, он с жалобой какой-то обращался. Он приходил и хлопотал о своем сыне, сидевшем в тюрьме. Отец был черносотенец, а сын революционер. У меня о нем осталось впечатление, как о каком-то сумасшедшем.
Председатель. — Но вы знаете, что его принимали также в Царском Селе?
Крыжановский. — Я был далек от Царского Села. Я всегда за время своей карьеры пользовался открытым нерасположением там; и я не знаю, что там было.
Председатель. — Почему он к вам являлся? В качестве государственного секретаря вы не имели отношения?
Крыжановский. — Нет. Когда я был в товарищах министра.
Председатель. — Это не было в начале 1917 года?
Крыжановский. — Нет. Когда я был в комиссии русско-польской, ко мне являлся представитель не то из правых организаций, не то из национального собрания, не помню хорошо фамилии; в числе разных других он принес свою записку, свои соображения по этому предмету. Уйдя из министерства внутренних дел, я из этих деятелей ни души не видал.
Председатель. — Так что вы изволите утверждать, что писали в автографической заметке: что известными личными свойствами своими вы обязаны нерасположением печати, в особенности таких газет, как «Гражданин» и «Русское Знамя», а также придворных кругов, объединенного дворянства, еврейства и передовых слоев народа?
Крыжановский. — Я всю жизнь занимал центральное положение человека умеренного, убежденного в необходимости органического, постепенного развития государственной жизни. Меня одинаково не долюбливали как «Гражданин» и «Русское Знамя», так и «Речь». Кн. Мещерский всю жизнь клеветал на меня.
Председатель. — Позвольте вернуться к назначению новых членов государственного совета.
Крыжановский. — О назначении новых членов я знаю следующее: 22 декабря я был в последний раз, в качестве государственного секретаря, в Царском Селе со всеподданнейшим докладом, испрашивавшим высочайших указаний, по назначению президиума в совет. Мне было указано, что ответ последует на-днях, и не было дано указаний. Проходит 25, 26 и 27-е число. Я приготовился писать напоминательную записку, потому что первое января подходило. Должно быть, 27-го вечером, мне позвонил Щегловитов и просил к нему заехать. Когда я к нему заехал, он сказал, что он назначен председателем государственного совета, что предполагаются большие перемены в государственном совете, и показал мне список лиц, который был представлен на этот предмет предыдущим председателем совета министров, А. Ф. Треповым. В числе лиц последним номером стояло и мое имя (если это действительно исходило от него). То, что я видел в руках Щегловитова, был список президиума и список новых назначений, в числе 12–14 человек; в числе последних стояло и мое имя.
Председатель. — 18?
Крыжановский. — Нет. Треповский список, кажется, был короче. Он меня спросил, хочу ли я перейти в члены государственного совета? Я ответил, что с Треповым никогда не говорил, но Куломзину говорил, что должность государственного секретаря надоела. Тогда он просил меня остаться до окончания сессии, ссылаясь на то, что ему, как новому председателю, незнакомому с техникой дела, будет затруднительно.
Председатель. — Со включением вас в члены государственного совета.
