Барбара Такман - Первый блицкриг. Август 1914
Тирпиц справедливо рассудил, что строить прямые подражания английским ЛКР невыгодно Германии. Отставая в линейном флоте, немцы не были заинтересованы в быстроходных кораблях, могущих при любых условиях втянуть противника в бой. То есть устойчивости боевой линии они вынуждены были дать приоритет над ее подвижностью. В результате немецкие линейные крейсера отставали по энерговооруженности от английских, причем со временем это отставание лишь возрастало. (Время от времени всплывающие данные о великолепных скоростных качествах немецких ЛКР: 28 узлов для «Мольтке», более 28 для «Дерфлингера» — имеют мало общего с реальностью. В боевых условиях немецкие ЛКР всегда отставали от английских того же поколения. При сколько-нибудь длительной погоне это отставание увеличивалось вследствие переутомления кочегаров.) В результате соединение Хиппера практически не могло действовать изолированно от основных сил «Гохзеефлитте». Но в таком случае оперативное назначение германских ЛКР становилось несколько туманным. По существу дела, немцам вообще не стоило создавать свои технические кентавры (ударные корабли, у которых, однако, оборонительная функция превалировала над наступательной). Вместо этого следовало сосредоточиться на постройке быстроходных линкоров.
Существовало, однако, гораздо более сильное решение. Думаю, Фишер, глубоко проработавший концепцию линейного крейсера и способы его применения, знал о нем и весь период с 1908 по 1914 год молил Бога, чтобы немцы не пошли по этому пути.
Правильным ответом на ударный линейный крейсер, каким был «Инвинсибл», мог стать океанский линейный крейсер, у которого защита была бы принесена в жертву не скорости, но автономности. Подобно тому, как два «Инвинсибла» обесценили весь крейсерский флот Германии, два таких автономных рейдера обесценили бы весь британский флот защиты коммуникаций и вынудили бы английское Адмиралтейство использовать свои линейные крейсера для оборонительных функций (для которых, заметим, они были мало пригодны).
После того как Германия прошла мимо этой сильнейшей возможности, победа стала для Фишера делом техники.
В период с 1908 по 1912 год обе стороны играют на повышение ставок, быстро загибая вверх «главные последовательности» технических характеристик своих дредноутов и линейных крейсеров. Получив преимущество, Фишер атакует под угрозой потери этого преимущества. За «дредноутной революцией» следует «сверхдредноутная» — отказ от 12-дюймового калибра в пользу калибра 13,5-дюймового. Как следствие, немцы вынуждены оставить излюбленное 280 мм орудие и перейти к калибру 305 мм. (Мало кто заметил, что «Орионы» по существу выбросили на свалку истории первое поколение «дредноутов», обреченных вслед за броненосцами стать вспомогательными кораблями.)
По мере ухудшения международной обстановки нервозность усиливается. И без того скверный характер Фишера портится еще больше. Успех собственной разведывательной операции против немцев заставлял Фишера искать в любых, самых невинных событиях следы аналогичной германской акции. Пытаясь организовать борьбу с самой возможностью таких действий, Фишер прилагает усилия к созданию на флоте атмосферы взаимного контроля, иначе говоря доносительства. То есть теперь уже он — и притом на пустом месте — допускает решающую ошибку.
В этот период Фишер и Черчилль уговаривают друг друга пойти на откровенную авантюру — заказать постройку кораблей с 15-дюймовыми орудиями — орудиями, которых в тот момент еще не было не только в металле, но и на чертежных столах.
Успех этой сомнительной затеи заставляет меня вновь вспомнить великолепные комментарии Д. Бронштейна: «Иной раз волей-неволей приходится отдавать пешку или даже качество, фигуру — в этом есть резон, если вы видите, что нормальный ход борьбы приведет вас к тяжелой позиции».
Защищая интересы дряхлеющей Британской империи, старый Фишер вложил в подготовку к войне энергию, волю и авантюризм юности.
4. Развертывание сил и борьба за союзников: 1905–1914 годы.
Поверхностный анализ «столкновения дебютов» Шлиффена и Фишера наводит на мысль, что английский адмирал на один ход «пересчитал» оппонента. Действительно, план Фишера начинает свою разрушительную работу в тот момент, когда Шлиффен достигает цели. Единственное, что требуется Фишеру, — доказать приоритет «морской» стратегии над «сухопутной», заставив Германию сражаться против экономических возможностей всего остального человечества. (Что, заметим, полностью соответствует логике разрешения межцивилизационного конфликта.)
В действительности дело обстояло не так просто.
Оба плана базировались на неявном предположении, что страна вступает в войну при благоприятной политической обстановке.
Для Англии абсолютно необходимо было заручиться поддержкой России. В противном случае блокада Германии не была бы герметичной. Гранд Флит, конечно, превосходил по силам Флот Открытого Моря, и этого превосходства было достаточно, чтобы замкнуть Северное море. Его должно было хватить и на блокаду континентальной Европы. Но не всей же Евразии! По крайней мере, институировать войну в «вековой конфликт» в планы Фишера никак не входило.
Тонкость заключалась, однако, в том, что интересы России и Германии нигде не сталкивались. (Всерьез защищать концепцию, согласно которой Российская империя вступила в мировую войну из-за торгового конфликта с Германией по поводу хлебных пошлин, сейчас не взялся бы, наверное, и самый ортодоксальный марксист.) Тема страданий «братьев-славян» была в русском обществе достаточно популярна, но считать реальной причиной войны выяснение отношений между Австро-Венгрией и южнославянскими народностями вряд ли уместно. Конечно, Россия могла пойти на все ради овладения зоной Проливов, но парадокс истории в том и заключался, что именно Великобритания была ее главным противником на пути к Константинополю.
К тому же и откровенная помощь, которую Англия оказывала Японии во время войны 1904–1905 годов, не способствовала укреплению дружеских отношений между будущими партнерами по Антанте.
Почему-то никто, анализируя историю Первой Мировой войны, не обратил внимания на тот факт, что, заключая союзы с Францией и Англией, Россия, по существу, шла против собственных национальных устремлений. Английская дипломатия переиграла не только русскую, но и немецкую политику, создав Предпосылки для использования «русского парового катка» в своих собственных интересах.
Второй политической задачей Великобритании было создание благоприятного имиджа страны в глазах нейтральных государств (прежде всего США). Проблема здесь состояла в том, что фишеровская блокада резко ограничивала нейтральную торговлю. Здесь Фишер мог смело рассчитывать на двух человек — Шлиффена, который предрешил вступление немецких войск на территорию Бельгии и Люксембурга, и кайзера Вильгельма, чье довоенное красноречие немало способствовало превращению Германии в «империю гуннов».
Здесь надо отметить, что формирование Шлиффена как военного теоретика происходило в эпоху князя Бисмарка. Великий канцлер задолго до Черчилля выучил знаменитую формулу: «Война слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным». Имея дело с такими высококлассными профессионалами, как Роон и Мольтке старший, он все же стремился к тому, чтобы военным оставалось лишь доделать начатую им работу. Б. Лиддел Гарт в «Стратегии непрямых действий» отмечает, что во всей военной истории трудно отыскать примеры большей беспомощности одной из сторон, нежели беспомощность Австрии в 1866 и Франции в 1870 году. Заметим, что во всех трех бисмарковских войнах Пруссия, по сути, была агрессором. Однако же в первом случае Бисмарк создал Пруссии имидж страны, защищающей нерушимость международных обязательств, а в двух других — спровоцировал нападение неприятеля на «бедную маленькую миролюбивую уступчивую» Пруссию.
Увы, Бисмарк был не только первым, но и последним великим немецким политиком. Его преемникам не хватало прежде всего гибкости. В результате Германия быстро потеряла союзные отношения с Россией, поссорилась с англичанами, а к началу Мирового кризиса оказалась в хвосте австро-венгерской дипломатии: по сути, в Вене решали, вступать ли Берлину в войну.[87]
Для того чтобы обеспечить выполнение плана Шлиффена, от немецкой дипломатии требовалось подлинное искусство. Быть может, и сам Бисмарк не сумел бы корректно решить задачу «отмывки черного кобеля». Но во всяком случае Шлиффен был вправе ждать от Министерства иностранных дел хоть какого-то осмысленного содействия.
Если благоприятная позиция нейтральных держав представляла собой «непременное условие» выполнения плана Фишера, то для замыслов Шлиффена позитивное отношение нейтралов было не столь принципиально. Однако была одна страна, вступление которой в войну на стороне Германии было для него абсолютно необходимо. В той же мере, в которой участие России было необходимо Антанте. Речь идет об Италии.
