Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
Ошанина, будучи настоящей дамой, не могла, разумеется, выйти на улицу, не приведя себя в должный вид. Это, очевидно, заняло порядка часа — отсюда и возникший порядок перемещения действующих лиц.
Морозов действительно был одним из «московских взрывателей». Но его отстранили от работы в подкопе почти сразу — ввиду слабосильности; поэтому он вернулся в Петербург раньше остальных.
Главное же в том, откуда Перовская могла узнать о предстоящем обыске у Квятковского? Сегал, очевидно, все-таки попыталась об этом задуматься (каждому иногда случается заниматься несвойственным делом!), поэтому подчеркивает через пару страниц, что Перовская с Клеточниковым знакома не была.[877]
Остаются две возможности.
Первая: Перовская все же была схвачена по прибытии в Петербург и сразу выдала адрес Квятковского, полученный, допустим от Михайлова, остававшегося в Москве (он выехал в столицу, получив весть об аресте Квятковского), а затем через день или два выпущена, так что ее отсутствия товарищи не заметили. Эта версия отдает чересчур интенсивной суетой, а потому маловероятна.
Вторая, более реальная, о которой мы уже упоминали: Квятковского выдал Фроленко, предупредив затем об этом Перовскую — еще в Москве или даже уже в Питере. Фроленко вполне мог за это время доехать и до Москвы, и до Питера и встретиться затем с Перовской — с момента его исчезновения из Одессы уже миновало порядка трех недель. Ниже мы расскажем, что они действительно поддерживали между собой особую связь: об этом свидетельствовал эпизод при аресте М.Р. Попова в феврале 1880.
Так или иначе, но, с одной стороны, у Перовской взыграли остатки совести — и она, пусть и с опозданием, попыталась предупредить Квятковского. С другой стороны, ее подконтрольность полиции становится уже также совершенно очевидной.
Такая страннейшая вещь, как «домашний арест» «супругов Хитрово» — мера, вообще не применявшаяся в подобных случаях! — указывает на невозможность их арестовать, не бросив при этом тени подозрений на Перовскую.
Еще более красочно выглядит различие судеб «супругов Сухоруковых».
Гартмана так усиленно искала полиция, что товарищи сразу отправили его за границу. Но в феврале 1880 он был арестован и там — в Париже по требованию российского правительства. Встал вопрос о его выдаче России. Это вызвало бурю негодования у французской общественности. В результате выдача не состоялась, что до чрезвычайности обострило тогда русско-французские межправительственные отношения. Затем Гартмана в марте 1880 выслали из Франции. Он поселился в Лондоне и с октября 1880 играл роль заграничного представителя «Исполкома» (после Морозова), а в 1881 переселился в США и затем отошел от российских дел; умер в 1908 году.
Контраст был и с судьбой Степана Ширяева, который соединял провода непосредственно при взрыве в Москве. Он тоже переместился в столицу, начал готовить динамитную мастерскую и был арестован 4 декабря 1879 — т. е. в эти же дни. Внимание, которое власти уделили персонально Ширяеву, отправив его (вслед за Мирским) в Алексеевский равелин, где Ширяев и умер уже летом 1881, тем более подчеркивает то, насколько серьезно они относились к участникам этой акции.
В то самое время, когда такие бури бушевали вокруг «Сухорукова», его «супруга», непосредственно руководившая взрывом, преспокойно болталась и в столице России, и по провинции — так продолжалось вплоть до марта 1881 года!
Ведь даже упомянутый Гольденберг в феврале 1880 полностью рассказал о заглавной роли Перовской в подготовке московского взрыва, которую до своего ареста наблюдал собственными глазами — и тоже ничего!
Лет около сорока тому назад, после проката популярного чешского фильма-пародии, имел хождение такой ковбойский анекдот:
— А это — Неуловимый Джо.
— Что, его никто не может поймать?
— Нет, просто он никому не нужен!
Ясно, что Перовскую никто и не искал, а когда стали искать (после 1 марта 1881), то сразу и нашли!
В тот же день, что и Ширяев, был арестован и С.И. Мартыновский, у которого изъяли чемодан с «паспортным бюро» «Исполкома». Либерализм, проявленный по отношению к «супругам Хитрово» вполне, по-видимому, окупился наблюдением за ними, которое и привело и к упомянутым арестам, и к другим серьезным последствиям.
17 января 1880 «случайно» была обнаружена типография «Народной Воли». Пятеро работников во главе с Бухом оказали вооруженное сопротивление, отстреливаясь до последнего патрона, после чего были захвачены и жестоко избиты; один из них застрелился — не исключено, что был просто застрелен.
Это мужественное сопротивление было разумно обосновано: в течение нескольких дней полиция безуспешно пыталась уже на прилегающих улицах обнаружить подозрительных людей — типогафия была и центром распространения отпечатанного.
Внешнее наблюдение за этим узлом (достаточно было следить за одним Морозовым, который, по-видимому, чем-то заметно выделялся: в разные годы его дважды арестовывали в результате подозрений, вызванных поведением или внешним видом) и привело, скорее всего, к этому провалу. Скандал же со стрельбой, слухи о которой разнеслись по всей столице, исключил возможность какой-либо засады.
Параллельно развивался другой сюжет: 17 декабря в Москве был по какому-то поводу арестован рабочий-наборщик А.Я. Жарков, приехавший туда по личным делам, а до того работавший в Питере в типографии «Черного передела». На допросах он и выдал типографию. Ее арестовали 28 января 1880 года, и в течение следующих трех дней добирали оставшихся работников во главе с Аптекманом и Короткевичем — участниками Воронежского съезда.
В феврале была арестована и типография нелегальной газеты «Рабочая Заря» с 16 участниками, успевшими выпустить только один номер.
В итоге все подполье осталось без печати — до конца мая 1880, когда Михайлов снова наладил типографию.
Морозов, у которого обострились отношения с Тихомировым и который оказался не у дел со своей литературной деятельностью, был отправлен вместе с беременной Ольгой Любатович за границу — в качестве зарубежного представителя «Исполкома».
В эти же дни произошел разгром харьковского подполья. Лидером последнего был член «Исполкома» П.А. Теллалов, а на собраниях молодежных кружков появлялись Желябов, Гольденберг (который не начал еще, напоминаем, давать откровенных показаний), Дейч и другие гастролеры.
Тут тоже произошло очередное чудо — типичное из серии чудес, призванных сохранять в тайне классических предателей, имена которых настолько тщательно скрыты, что большинство из них остается секретом по сей день.
В Харькове, напоминаем, был создан склад взрывчатых материалов и устройств. Разместили его на чердаке недостроенного дома, принадлежавшего доценту университета Осипу Сыцянко, сын которого, девятнадцатилетний реалист выпускного класса Александр Сыцянко, был одним из лидеров местных радикалов.
Рассказывается, что 27 ноября 1879 года соседский мальчишка — ученик сапожника — чем-то проштрафился и, скрываясь от гнева своего хозяина, спрятался на этом чердаке. Там он обнаружил спираль Румкорфа, запалы к разрывным снарядам, бурав для земеляных работ и тому подобные предметы. С торжеством он представил найденное своему хозяину, а тот отнес в жандармское управление. Предлагается уверовать в то, что у этого Павлика Морозова хватило технических знаний, чтобы распознать, что же он обнаружил!
К делу было привлечено около 50 человек, под суд (уже почти через год — в сентябре-октябре 1880) отдано 14. Теллалов благополучно бежал. Дефицит сведений не позволяет раскрутить сюжет этой явной провокации.
Так или иначе, Лорис-Меликов, отличившись относительной мягкостью (сослал только 37 человек из 575, сосланных всеми генерал-губернаторами в период чрезвычайного положения с апреля 1879 по июль 1880 и не вынес ни одного смертного приговора[878]), по видимости полностью искоренил крамолу на подведомственной ему территории.
Действительно, он наносил удары не по площадям, а по целям — и заработал на этом соответствующую характеристику перед общественным мнением и перед высоким начальством.
Но важнее всех этих локальных происшествий и катастроф оказался взрыв в Зимнем дворце.
Широко известна история о том, как Степан Халтурин поступил на работу столяром в Зимний дворец (под чужим именем), таскал динамит в свою каморку в подвале, прятал в своей кровати, а потом в решительный момент хладнокровно поджег фитиль бомбы и вышел из дворца к встречавшему его Желябову. Всю эту историю принято трактовать и в качестве вопиющей глупости полиции. Еще бы!
